Алексей Олейников - Варяжская гвардия Византии
XVIII. Царь со мной согласился и сказал: «Выбирай, кого хочешь, из высшего совета». И вот я назвал самого достойного и самого разумного, который к тому же, по моему мнению, не должен был испугаться этого путешествия. Сей человек действительно с первого слова согласился участвовать в этом деле и отправиться в посольство; мы с ним встретились, поделились своими соображениями и выбрали себе еще одного сотоварища, первого мужа в Ромейской державе, главу синклита, ум которого мог соперничать с красноречием, а красноречие — с умом; сначала он обхаживал, как льва, самодержца Мономаха, а позднее украшал собой патриаршее служение и, став священным приношением Слову, сам принес его в жертву Отцу.
XIX. Человек, воистину преданный делу ромеев, он не мешкал с ответом, но присоединился к посольству и стал лучшим его участником. Мы взяли у царя послания (вернее, сами их обдумали и по форме составили), где говорилось, что Исаак получит кесарский венец и будет находиться под властью царя, и отправились к Комнину. Уже после первого перехода мы дали ему знать о нашем приближении и заявили, что не станем вступать с ним ни в какие переговоры, если заранее не получим от него торжественных клятв в том, что он не задержит нас по завершении посольства, не причинит нам никакой другой обиды, но, воздав подобающие почести, отпустит назад.
XX. Когда Исаак согласился на наши требования и дал от себя еще и дополнительные обещания, мы сели на триеру и без промедления приплыли к тому месту, где он стоял лагерем. Встретили нас объятиями и приветствиями, и не успели мы увидеть Исаака, как к нам уже потянулась цепочка из первых людей войска, которые называли нас ласковыми именами, целовали наши лица и руки и со слезами на глазах уверяли, что по горло сыты братоубийственной резней и водружают венки на головы. Окружив со всех сторон, они привели нас к шатру своего правителя. Двор его был разбит под открытым небом. Они спешились, велели нам сойти с коней и ждать, а спустя некоторое время позволили нам войти в шатер без сопровождающих, ибо солнце уже зашло и Исаак не хотел, чтобы в царской палатке собиралось много народа.
XXI. Мы вошли, и Исаак нас приветствовал. Сидел он на высоком кресле (вокруг располагалась немногочисленная стража) и одет был скорее как военачальник, нежели царь. Привстав с кресла, он предложил нам сесть и, даже не спросив о цели нашего прибытия, коротко изъяснил причины, заставившие его взяться за оружие. Потом он отпил из одного с нами кубка и отправил по палаткам, установленным невдалеке от его шатра. Мы вышли в недоумении, почему этот муж был столь скуп на слова и спросил у нас только, как прошло плавание и было ли спокойным море. Попрощавшись, мы разошлись по палаткам, но после короткого сна под утро снова сошлись и принялись обсуждать, как лучше вести переговоры с Исааком. Мы решили не предоставлять слова кому-нибудь одному, но сообща задавать вопросы и сообща выслушивать его ответы.
XXII. Пока мы беседовали, занялся день и вынырнувший из-за горизонта сверкающий круг солнца поднялся в небо. Едва успело оно пройти полпути до зенита, как явились с приглашением первые люди совета, которые будто стража нас окружили и повели к своему предводителю. На этот раз нас доставили к шатру гораздо большему, которого хватило бы и для ромейского войска, и для союзников. Вокруг шатра стояло множество воинов, не праздных и беспорядочно толпящихся, а одни были подпоясаны мечами, другие потрясали железными секирами, третьи держали в руках копья; расположились они кругами, один за другим, на небольшом расстоянии друг от друга. Никто не произносил ни звука, но, сдвинув ноги, в оцепенении страха все напряженно смотрели на того, кто охранял вход в шатер. А был это начальник отряда телохранителей дука Иоанн, муж не только храбрый, но деятельный и решительный, умевший красно говорить, а еще лучше — молчать и думать про себя, от предков своих унаследовавший доблесть и мужество.
XXIII. Едва мы приблизились к входу, как Иоанн, велев нам остановиться, скрылся в царской палатке; вскоре он оттуда вышел и, не сказав нам ни слова, разом распахнул двери, чтобы поразить нас необычным и неожиданным зрелищем. Все, что мы там увидели, было по-царски величественно и внушало трепет. Прежде всего мы чуть не оглохли от ликующих возгласов толпы. Кричали же воины не все вместе, а по рядам: закончив славословие, первый ряд давал знак начинать второму, тот — следующему, и в результате в целом все получалось нестройно и неблагозвучно. Когда последний круг произнес свои славословия, воины закричали уже все разом и чуть не оглушили нас громом своих голосов.
XXIV. Шум постепенно умолк, и мы смогли рассмотреть, что происходило внутри шатра (когда распахнулась дверь, мы не вошли сразу, а встали поодаль, ожидая специального приглашения). Нам предстала следующая картина. Сам царь сидел на двуглазом кресле, высоком и отделанном золотом, опирал ноги на скамейку, и роскошные одежды сверкали на нем. Он гордо поднял голову, выпятил грудь, багрянец битвы румянил его щеки, глаза были сосредоточенны и неподвижны и свидетельствовали о напряженной работе мысли; потом он поднял взор и, как бы уйдя от пучины, причалил в спокойной гавани. Воины несколькими кругами опоясывали Исаака. Внутренний и самый малочисленный из них был составлен из первых людей, доблестных отпрысков знатнейших родов, осанкой не уступавших древним героям. Эти отборные воины служили живым примером всем, стоявшим за ними. Их опоясывал второй круг, оруженосцы первых, бойцы передовой линии (некоторые заполняли следующие отряды), также лучшие из начальников полуотрядов, они стояли на левом фланге. Окаймляло их кольцо простых воинов и свободных. А дальше уже располагались союзные силы, прибывшие к мятежникам из других земель, италийцы и тавроскифы, сам вид и образ которых внушали ужас. Глаза тех и других ярко сверкали. Если первые подкрашивают глаза и выщипывают ресницы, то вторые сохраняют их естественный цвет. Если первые порывисты, быстры и неудержимы, то вторые бешены и свирепы. Первый натиск италийцев неотразим, но они быстро переполняются гневом; тавроскифы же не столь горячи, но не жалеют своей крови и не обращают никакого внимания на раны. Они заполняли круг щита и были вооружены длинными копьями и обоюдоострыми секирами; секиры они положили на плечи, а древки копий выставили в обе стороны и как бы образовали навес между рядами.
XXV. Так они стояли. Между тем царь рукой и легким кивком головы дал нам знак подойти к нему слева. Мы пробрались между первым и вторым кругом воинов и, приблизившись к Исааку, услышали от него вопрос, который он уже задавал нам накануне. Удовлетворенный ответом, он, возвысив голос, сказал: «Пусть один из вас, повернувшись и заняв место между ними (тут он указал на стоявших по обе стороны от него), вручит мне письмо от пославшего вас и сообщит то, что он велел передать на словах».
XXVI. Тут каждый из нас стал уступать слово товарищу, мы поспорили об этом немного, но в конце концов мои спутники заставили выступить меня, утверждая, что я способен, в отличие от них, философствовать и что мне пристала свободная речь, к тому же они обещали прийти мне на помощь, если моя речь собьется с правильного пути. И вот, уняв биение сердца, я вышел на середину и, собравшись с силами, передал письмо, а получив знак начать, принялся говорить….
Приложение № 3 Саги о Харальде Сигурдссоне (Хардраде)
Переводы.
«Гнилая кожа»
Теперь прекращается рассказ о конунге Магнусе, и следует сначала сказать о поездках Харальда, первая из которых была предпринята им после смерти конунга Олава. О роде Харальда говорится так, что у Харальда Прекрасноволосого был сын, которого звали Сигурд Хриси. Он был отцом Хальвдана, отца Сигурда Свиньи, отца Харальда. Все эти предки были конунгами в Хрингарики в Нореге. Сигурд Свинья был женат на Асте Гудбрандсдоттир, которая до этого была женой Харальда Гренландца. У них было пятеро детей или больше. Старшим был Гудред, затем Хальвдан, следующей за ним была Ингибьорг, затем Гуннхильд, Харальд был младшим. Этот Харальд был кормчим того корабля, о котором говорилось ранее, и он только что пришел из Аустрвега. (Рассказывается об участии Харальда в битве при Стикластаоире и о том, как Регнвальд Брусасон отвел раненого Харальда к лекарю.) А отсюда следует тот рассказ о поездках Харальда, который он, Харальд, передавал сам и те люди, что за ним следовали. Затем отправился Харальд на восток в Свитьод, а оттуда в Гардарики, как говорит Бельверк: «Конунг, ты обтер кровь с меча, прежде чем вложил его в ножны. Ты насытил воронов сырым мясом. Волки выли на гребнях (гор). А ты провел, суровый конунг, следующий год на востоке в Гардах; никогда мне не доводилось слышать, что какой-либо воин превосходил тебя».
Это сказал Тьодольв: «И восточные винды были зажаты в ущелье. Воины задали жестокий урок ляхам».
