Ольга Грейгъ - Тайная доктрина третьего рейха
«Еще до сего дня в темной душе русского сектанта не умерло представление о каком-то сказочном «Опоньском царстве», оно существует где-то «на краю света», и в нем люди живут безмятежно, не зная «антихристовой суеты»… Я думаю, русскому народу исключительно — так же исключительно, как англичанину чувство юмора — свойственно чувство особенной жестокости, хладнокровной и как бы испытывающей пределы человеческого терпения к боли, как бы изучающей цепкость, стойкость жизни. В русской жестокости чувствуется дьявольская изощренность, в ней есть нечто тонкое, изысканное…Можно допустить, что на развитие затейливой жестокости влияло чтение житий святых великомучеников, — любимое чтение грамотеев в глухих деревнях».
Вселенский лжец Горький, если прочесть его «откровения» между строк, чтобы выцедить хоть каплю истины, показал, что, во-первых, с пришествием в Россию красных бесов в стране воцарилась незнаемая, беспощадная «антихристовая суета»; во-вторых, об исключительной жестокости русских мир узнал только после в буквальном смысле утопивших в крови последний оплот царизма белый Крым Розалии Землячки (наст. Залкинд), Бэла Куна, а город Киев «чистильщицы» Розы Шварц да прочих зверств всего остального скопища большевистских чекистов, которые в подавляющем большинстве говорили на плохом русском, но никакими русскими не были; в-третьих, если даже в глухих деревнях империи имелись грамотеи, читающие высокий штиль святых житий, — значит, бесы ворвались в просвещенную страну. Впрочем, не тех ли «русских» имел в виду «великий пролетарский писатель», что и Владимир Ильич Ленин, определивший в одном из писем Горькому: «Русский умник всегда еврей или человек с примесью еврейской крови», — имея в виду, конечно, и себя.
О том, что происходила бесчестная подмена, свидетельствует протокол слушаний в Сенате США в 1919 г. о событиях русской революции, сведения из которого приводились в одной из глав повествования. Но обратимся к этому источнику еще раз. Вот диалог сенаторов и свидетеля мистера Тунни о пребывавшем в США и выехавшим в Россию для свершения революции Лейбе Троцком.
«М-р Тунни: Он всегда говорил с русскими об организации. Он был связан с газетой «Новый Мир» и часто произносил речи русским и немцам об анархии, пока он был здесь. Он верил в свержение всех правительств.
Сенатор Нельсон: Он говорил по-немецки и по-русски?
М-р Тунни: Да, свободно.
Сенатор Нельсон: Какой он национальности?
М-р Тунни: Он русский.
Сенатор Нельсон: Славянин или немец?
М-р Тунни: Он русский.
Сенатор Нельсон: Русский?
М-р Тунни: Русский еврей; но они не исповедуют какой-либо религии, разумеется. Они так же против еврейской религии, как и против любой другой. Они называют себя «интернационалистами».
Сенатор Нельсон: Как он выглядит?
М-р Тунни: Типичный русский. Темные, густые, кучерявые волосы, и очень радикально выглядит и говорит».
А вот признания пастора методистской церкви в Нью-Йорке доктора Джорджа А. Симонса, который с осени 1907 по 6 октября 1918 года находился в России в качестве настоятеля методистской церкви в Петрограде, представленные автором весьма сокращенно.
«Сенатор Уолкотт: Из того что вы говорите, доктор, у меня создается впечатление, что этот режим поддерживается крохотным меньшинством, которое не испытывает никакой симпатии к великому русскому народу, и что они навязывают свою волю нации силой и террором. Верно ли я понимаю?
М-р Симонс: Совершенно верно, и я видел собственными глазами как они вели сотни людей по Большому Проспекту, на котором находился наш дом… мы узнавали, что их убивают десятками.
Сенатор Кинг: Что вы можете сказать о голоде, о его степени среди буржуазии и высших классов?
М-р Симонс: У них была система, делящая все население на четыре класса. Они называли их «категориями». Первую категорию составляли чернорабочие. Они должны были получать все имеющиеся продукты.
Сенатор Кинг: Солдаты были первыми?
М-р Симонс: Да, и красная армия.
Сенатор Кинг: Затем чернорабочие?
М-р Симонс: Я говорю об этом конкретном постановлении. У меня здесь есть копия, и я могу дать вам перевод. Первой категорией был класс чернорабочих. Они составляли, если угодно, аристократию пролетариата. Затем шла вторая категория, служащие учреждений и магазинов. Затем третья, включавшая специалистов, учителей, докторов, адвокатов, священников, художников, певцов и т. д. Я принадлежал к этой категории, как пастор. Затем шла четвертая — владельцев собственности и капиталистов. Третья и четвертая категория, они писали об этом открыто в большевистской прессе и прокламациях, и говорили в речах, должна была быть задушена голодом, выморена. Я встречал это утверждение десятки раз, и у них даже были рисунки, изображающие культурных и образованных людей в виде собаки, глядящей на стол, не упадет ли с него подачка. Наиболее бесчеловечные рисунки я видел в августе 1918 года. В своей категории, мне полагалось на месяц хлеба восьмую часть фунта (50 гр.); и то же моей сестре. С нашей главной дьяконицей обращались таким же образом. Мы занимались благотворительной деятельностью, но это все не имело значения… Мы просто были в этой категории. Мы были назначены к голодной смерти.
Сенатор Кинг: Отчего они так настроены против христианства? Большевики — они атеисты, рационалисты или антихристиане?
М-р Симонс: Мой опыт жизни под большевистским режимом говорит мне, что большевистская религия не только абсолютно антирелигиозна, атеистична, но имеет целью сделать всякую религиозную деятельность невозможной, как только они достигнут своей цели. Был митинг, не могу немедленно назвать дату, где-то в августе 1918 года… Главными ораторами были Луначарский, комиссар народного образования, как его называли, и Шпицберг, комиссар пропаганды большевизма… Вот один из тезисов: «Все, что есть плохого в мире, бедность и страдание — в основном из-за предрассудка, будто есть Бог».
Далее м-р Симонс вспоминает о встрече с комиссаром почт и телеграфов С. Зориным, прежде проведшим восемь лет в Нью-Йорке.
«М-р Симонс: Зорин сказал мне: «Мы сделали большое приобретение, Максима Горького, который был против нас, теперь он перешел на нашу сторону. Теперь он с нами и взялся за нашу литературную работу. Вы знаете, что мы покорили Россию. Следующим шагом мы покорим Германию и Америку».
Сенатор Кинг: Известно ли вам, в какой степени они разослали представителей в соседние страны Европы, снабдив их деньгами для пропаганды большевизма?
М-р Симонс: Мы слышали много раз, что они отправляли большие суммы денег в разные части Европы. В то время как никто кроме людей из дипломатического корпуса не имел разрешения отправлять что-нибудь, они посылали, день за днем, большие мешки из Петрограда в Стокгольм и Копенгаген… Мы знаем, что они отправляли миллионы рублей для пропаганды в Китае, в Индии и других частях света. Это было в их печати. Это все хорошо известно, они не делали из этого секрета.
Сенатор Кинг: Чтобы разрушить другие правительства и поставить эти страны под контроль большевизма?
М-р Симонс: Да, сэр. И устранить все иные учреждения, которые стояли, если угодно, за класс, который они стремились уничтожить. Луначарский и Шпицберг сказали на этом митинге и это написано в их прокламации: «Величайший враг нашего пролетарского дела — религия. Так называемая церковь — просто камуфляж капиталистического управления, они прячутся за ней. Для успеха нашего дела необходимо устранить церковь».
Наряду с этими признаниями приведу (повторю) слова американского пастора о большевиках как представителях «избранного народа»: «Они были евреями, евреями-отступника-ми. Я не хочу ничего сказать против евреев как таковых. Я не сочувствую антисемитскому движению, никогда не сочувствовал и не буду, ^против него. Я питаю отвращение к погромам любого вида. Но я твердо убежден, что это явление — еврейское…» Хотелось бы подчеркнуть, что автор также питает отвращение ко всяческим гонениям и к погромам любого вида, категорически против антисемитского движения и вовсе не считает всех евреев виновными в неисчислимых бедствиях; автору приходится столкнуться со столь неоднозначной и неблагодарной темой только в силу поставленной задачи: разобраться в истоках столкновения двух систем — коммунизма и нацизма, и их враждебности к христианству — едва не приведшему к коллапсу и исчезновению всего сущего на Планете.
Но завершим наши горькие размышления о Горьком.
