Андрей Иванов - Наполеон. Страсти по императору
Чтобы оценить свои шансы на успех, Александр обратился за советом к своему другу и бывшему министру иностранных дел Адаму Чарторижскому. Они обменялись письмами, причем царь просил хранить дело в строжайшей тайне. Александр задал вопросы о настроении умов жителей герцогства Варшавского, откликнутся ли они, если обретут «полную уверенность в возможности восстановления их отчизны»{121}, о политических партиях и армии. Чарторижский отвечал, что жители Варшавского герцогства и армия единодушны в стремлении к восстановлению Польши. Предложения Александра могут получить хороший отклик, если имеют под собой реальную почву и принесут герцогству Варшавскому больше, чем союз с Францией. Он говорил о чувстве признательности варшавян к Наполеону за создание герцогства, об их благодарности и лояльности к нему, о том, что «наиболее честные и здравомыслящие отвергнут мысль о выступлении против Наполеона с помощью тех средств, которые от него же были получены, и об оставлении его в тот момент, когда он более всего будет уверен в содействии герцогства Варшавского»{122}. Он прибавил такие аргументы, как «мнение, что французы — друзья поляков, русские же, наоборот, их злейшие враги»{123}, братские отношения между польскими и французскими войсками, нахождение в Испании многочисленных польских солдат, где «каждый поляк имеет нескольких друзей или родственников, которых побоится принести в жертву гневу Наполеона»{124}, нахождение многих молодых людей, в том числе из лучших семейств, на воспитании в Париже, где дети «являются заложниками в руках Наполеона»{125}. «Наконец, — писал Адам Чарторижский, — последнее и самое большое затруднение заключается в необыкновенных талантах Наполеона и в составившемся о них мнении. Так как до сих пор его гений всегда помогал ему выходить победителем из всех затруднительных положений, в которые он попадал, все убеждены, что так будет и всегда и что, как бы несчастливо, казалось, ни сложились для него обстоятельства, он, тем не менее, в конце концов возьмет верх»{126}.
Александр согласился с тем, что затруднения очень велики. Важнейший вывод, который он сделал: «Я решил не начинать войны с Францией, пока не буду уверен в содействии поляков»{127}.
Наполеон узнал о строительстве русских укреплений по Двине и Днепру. Указ о таможенном тарифе вызвал его особое беспокойство. Император французов понял, что это решение приведет к разрыву экономических отношений с Россией и даст огромные надежды Англии. Он попросил навести справки и ответить, знали ли в России о решении французского сената о присоединении немецкого побережья, когда выпускали свой указ. Шампаньи провел расследование и ответил, что не знали. Россия приняла обдуманную враждебную меру — таким был вывод Наполеона. Он понял, что союзник быстро отдаляется от него и движется в сторону Англии. Война не начнется в 1811 году, но следующий за ним год станет вероятным временем конфликта. Наполеон начал думать о будущей войне и намерен был вести ее на территории противника. Император решил, что размещенный на территории Германии корпус маршала Даву до конца весны будет преобразован в восьмидесятитысячную армию. В ее тылу будут формироваться войска второй и третьей линии, готовые присоединиться к армии.
Император французов начал готовиться к войне с державой, оказывавшей влияние на дела Европы и проводившей вполне независимую политику. Более всего он недоволен был тем, что Россия продолжала экономические отношения с Великобританией. Союзница Франции не торговала с Англией напрямую, но держала гавани открытыми для нейтральных судов, на которых в Россию привозились колониальные продукты. Это не противоречило букве Тильзитского договора, но не соответствовало его духу. Царь обходил договор, но не нарушал. Он не мог пойти на то, чтобы лишить свою страну оставшихся торговых путей. Наполеон мог просить Александра о закрытии гаваней для нейтральных судов, но не мог этого требовать. Это волновало его больше, чем фактическое закрытие границ для французских товаров, в основном предметов роскоши.
Война с Россией начнется по причинам политическим и экономическим. Наполеон должен был окончательно подчинить своей воле великую и независимую державу и остаться один на один с Англией. Удушив последнюю в тисках блокады и нанося ей удары армиями и флотами, он привел бы Англию к покорности и установил бы фактическую мировую гегемонию. Призрак универсальной диктатуры не давал ему покоя и снова звал в поход.
Александр писал Адаму Чарторижскому: «Мы добьемся успеха с Божьей помощью, ибо он основан не на надежде сравняться в талантах с Наполеоном, но исключительно на недостатке в силах, который он будет испытывать в связи с царящим против него раздражением умов во всей Германии»{128}. На самом деле, он мечтал превзойти и победить Наполеона. Используя временную слабость императора французов на германском фронте и продолжая верить в действенность своего плана, несмотря на замечания Чарторижского, Александр начал развертывание своих войск. В марте 1811 года они наполнили Литву, Волынь и Подолию.
А в Париже ждали рождения первенца императора Наполеона. 19 марта 1811 года у Марии-Луизы начались боли. Утром следующего дня весь Париж вышел на улицы. Толпы запрудили площади, набережные и дороги, ведущие к Тюильри. Правило предписывало произвести двадцать один выстрел в случае рождения дочери, и сто один выстрел при рождении наследника престола.
Услышав от доктора, что начало родов внушает ему серьезную тревогу, Наполеон вскричал от всей души: «Прежде всего спасите мать!»{129} Он наблюдал за тяжелыми родами и воодушевлял всех присутствовавших.
В десять часов утра 20 марта началась пальба из пушек. После первого выстрела всякое движение на улицах прекратилось. Считали залпы — девятнадцать, двадцать, двадцать один… двадцать два! Шляпы взлетели в воздух, и даже незнакомые люди радостно обнимались. Всюду раздавались возгласы «Да здравствует император!»
Наполеон наблюдал за зрелищем людского восторга. Он плакал крупными слезами, подходил к сыну и обнимал его. Он всем повторял фразу: «У нас теперь есть большой мальчик! Но нам пришлось долго и терпеливо его уговаривать»{130}.
В Париже начались празднества, а в Варшаве подняли тревогу. Власти герцогства ясно видели большое движение по ту сторону границы с Российской империей. Они писали французским и саксонским властям о грозившей им опасности, а главнокомандующий армией и военный министр князь Понятовский отправил адъютанта в Париж, чтобы предупредить императора. Французский консул в Бухаресте своими глазами видел, как ежедневно уходили с берегов Дуная русские полки и дивизии и направлялись в сторону Польши. Официальный представитель Франции в Стокгольме доносил о движении царских войск из Финляндии к югу. Невозмутимый Даву вначале не поверил сообщениям поляков, но затем и он написал: «Действительно, из многих донесений явствует, что отозванные из Финляндии и Турции войска присоединились уже на Буге и Днепре к главным силам; что войска из Одессы и Крыма тоже идут в том же направлении. По некоторым донесениям, даже далекая Сибирь посылает свои команды»{131}.
Выполняя просьбу русского царя, князь Адам Чарторижский говорил с влиятельными в Польше людьми. В число этих лиц входил сам Понятовский: об этом свидетельствовали его разговоры с французским представителем в Варшаве, в ходе которых польский герой повторял целые фразы из писем Александра князю Адаму. Александр хотел получить уверения в содействии поляков и требовал от них какого-нибудь заявления или приглашения.
Узнав о подозрительных перемещениях русских войск, Наполеон принял меры предосторожности и ускорил движение своих вооруженных сил. В апреле он поставил на ноги персонал министерства иностранных дел и военного ведомства и проявлял активность, которая обычно предшествует началу боевых действий. Чиновники работали день и ночь, а император совмещал прием послов и депутаций с кропотливой организаторской работой. Он принял меры по мобилизации армии герцогства Варшавского, предусматривая худший сценарий эвакуации (выселения чиновников вместе с армией). Он дал приказы о движениях корпусов и дивизий и планировал сам прибыть в Германию во главе гвардии. Приняв главное командование, он должен был развернуть наступление и отбросить русских за их границу.
Поляки не пригласили царя Александра, и его армия не перешла границы герцогства. Напряжение постепенно спало. Удивительно, но движения русских войск не были замечены Коленкуром, герцогом Виченцы. Рядом с ним шла очень активная работа, но царю удалось ее скрыть.
