Александр Степанов - Порт-Артур (Том 2)
- Вполне, ваше превосходительство. - И оба генерала церемонно раскланялись.
- Приступим в таком случае к продолжению судебного заседания.
- Не сочтете ли возможным, ваше превосходительство, сообщить суду, с какого времени вы, находитесь в Артуре? - задал вопрос Азаров.
- С начала военных действий.
- Чем вы изволили заниматься?
- Выполнял поручения его величества императора Японии.
- В чем же они состояли?
- В оказании посильной помощи императорской японской армии.
- В какой форме она выразилась?
- К своему великому сожалению, я лишен возможности ответить на этот вопрос.
- Признаете ли вы в таком случае себя виновным в предъявленном вам обвинении?
- Конечно, нет! Я как солдат обязан выполнять беспрекословно любые приказания своего божественного императора.
На этом допрос окончился. После речи Азарова и Вениаминова суд удалился на совещание. Присутствующие в зале офицеры гурьбой столпились около подсудимых. Белый дружески поздоровался с Танакой.
- Ваша дочь, Василий Федорович, так выросла, что совсем стала невестой, проговорил японец, кланяясь издали приветствовавшей его Варе. Затем внимание Вари вновь перешло к Звонареву. Пробравшись к нему, она шепотом сообщила о своих переговорах с Костенко и Азаровым.
Суд совещался недолго. Костенко предложил оправдать Звонарева за недоказанностью обвинения, а остальных приговорить к смертной казни через повешение.
- Звонарева бы следовало все же для острастки подержать на гауптвахте: вольнодумен и в бога не верит, - заикнулся было Вамензон.
- Не следует забывать, что он почти родственник Белого. Генерал по личному почину явился даже на суд, чтобы дать показания в его пользу, - напомнил Костенко.
- Из уважения к мнению вашего превосходительства, а также к моему командиру, я не буду возражать против оправдания прапорщика, - поспешил согласиться Вамензон.
На этом и порешили.
- Встать, суд идет! - скомандовал дежурный комендант.
Костенко в сопровождении членов суда вошел в помещение. В зале сразу заволновались.
- "По указу его императорского величества, - начал читать председатель суда, - порт-артурский военный суд и так далее... признал прапорщика Звонарева невиновным и постановил из-под стражи освободить".
У Вари вырвался вздох облегчения, и она чуть не запрыгала на месте от радости, дальнейшее чтение она слушала в пол-уха.
- "Повесить... повесить... повесить", - закончил чтение генерал.
Рива ахнула и потеряла сознание. Звонарев едва успел ее подхватить.
Произошло замешательство.
Куинсан же и Танака сохранили присутствие духа.
- Приговор может быть обжалован генералу Стесселю, которому принадлежит право конфирмации, - разъяснил Костенко осужденным. - Объявляю заседание суда закрытым.
- Поздравляю вас, Сергей Владимирович, с освобождением, - с чувством проговорил Белый.
- И я тоже, - подскочила Варя. - Вы, кажется, и не рады.
- Надо спасти Риву во что бы то ни стало! - вместо ответа проговорил прапорщик.
- У нее и без вас найдется достаточно спасителей, - не удержалась Варя.
- Надеюсь, ваше превосходительство не в претензии на нас за несколько своеобразное проявление гостеприимства, - подошел Костенко к японцу.
- Ни в какой мере, ваше превосходительство! Незваный гость хуже татарина, по вашей русской пословице, а я как раз и принадлежу к числу таковых.
- Не имеете ли каких-либо пожеланий? Все возможное мною будет исполнено с величайшей радостью!
- Я тронут любезностью вашего превосходительства!
Единственно, о чем я осмеливаюсь просить, - это о разрешении мне принять ванну и переодеться. Нельзя ли приобрести хотя бы плохонький костюм? Иначе боюсь, что в моем рубище я всех перепугаю, когда попаду в царство теней.
- Немедленно распоряжусь о том и другом.
Танака поблагодарил его поклоном.
- Увести подсудимых, за исключением его превосходительства, распорядился Костенко.
Уже пришедшую в себя Риву и Куинсан вывели конвойные.
- Я сейчас разыщу Андрюшу и все сообщу ему, - успел предупредить Звонарев Риву.
Варя издали сердито наблюдала за происходящим.
- Не беспокойтесь. Петр Ерофеич сумеет защитить вашу... приятельницу лучше любого из ее многочисленных друзей. Прощайте, неблагодарный, проговорила Варя и направилась к выходу.
- Ах, да! Я и забыл поблагодарить вас за хлопоты!
- Ваши благодарности можете оставить при себе.
В соседней с залом заседания комнате в ожидании выхода Танаки из ванной, где его мыл один из вестовых, сидели Костенко, Вамензон и Страшников.
- Танаку я знаю лет десять, с тех пор как он был еще майором во Владивостоке. Общительный, тактичный, он был принят во многих домах, особенно военных и морских. Считался ярым русофилом. Бывал в Питере и Москве. Незадолго до начала войны он был отозван в Японию. Перед отъездом его чествовали в военном собрании, поднесли даже на память альбом с фотографиями. И вдруг такая неожиданная и неприятная встреча! - развел руками Костенко.
- На суде он держался прекрасно, - заметил Вамензон.
Появление японца, чисто вымытого, выбритого, в хорошем суконном костюме, прервало их разговор.
- С легким паром, ваше превосходительство, - приветствовал его Костенко.
- Не знаю, как мне и благодарить ваше превосходительство за вашу любезность. Я столько месяцев был принужден вести скотский образ жизни, что испытал поистине райское блаженство, моясь в ванне.
- Разрешите предложить вам ужин в нашей скромной компании?
- Сочту для себя за высокую честь разделить вашу трапезу.
Страшников отправился отдать нужные распоряжения. Вскоре был накрыт стол на четыре персоны, появились закуски, хлопнули пробки, завязалась оживленная беседа, и только стоящий у входной двери часовой с винтовкой нарушал эту мирную картину.
После ужина Костенко лично отвез в экипаже японца на главную гауптвахту, при этом их сопровождал эскорт из конных жандармов, но трудно было понять, то ли он конвоировал арестованных, то ли составлял почетную охрану.
Караульный начальник штабс-капитан Чиж, до которого уже дошли сведения о японском генерале, встретил осужденного весьма почтительно и отвел ему лучшее помещение в офицерском отделении. Сдав Танаку, Костенко отправился с докладом на квартиру к Стесселю.
- Так это правда, что пойманный оказался японским генералом? - встретила его Вера Алексеевна.
- Совершенно верно! Я и прибыл, чтобы лично доложить обо всем происшедшем.
- Пройдемте в кабинет, там муж и Рейс.
Костенко подробно рассказал о заседании суда.
- Позвольте вам, ваше превосходительство, представить на конфирмацию приговор, - закончил он свою речь.
Стессель обмакнул было перо, чтобы наложить резолюцию, когда неожиданно вмешалась Вера Алексеевна:
- Как хочешь, Анатоль, а Танаку расстреливать, а тем более вешать нельзя!
- Это почему?
- Какой же ты непонятливый! Он хоть и японский, но асе же генерал. Что же получается - солдаты и вдруг станут казнить генерала! Это же прямой подрыв дисциплины. У них в мыслях не должно быть возможности поднять руку на генерала. А то сегодня они будут расстреливать Танаку, а завтра додумаются бог знает до чего.
- Не назначать же для его расстрела офицеров?
- И не надо.
- Что же, по-твоему, надо делать? Не могу же я его помиловать или выслать к японцам.
- Виктор Александрович, Михаил Николаевич, вы меня понимаете? обратилась она к Рейсу и Костенко.
- Вполне! - в один голос ответили оба.
- Вот и прекрасно. А тебе, Анатоль, я потом все подробно объясню.
- Что же мне теперь-то делать? - спросил совсем сбитый с толку Стессель.
- Пиши: "Приговор утверждается. В отношении генерала Танаки смертная казнь через повешение заменяется расстрелом", - продиктовала Вера Алексеевна.
В это время в передней раздался звонок, в дверях кабинета показалась робкая фигура худощавого священника.
- Мир дому сему! Разрешите войти, - несмело проговорил он.
- Отец Петр! - узнала Вера Алексеевна. - Милости просим.
Священник вошел, перекрестился на икону в углу и затем отвесил всем поясной поклон.
- Зачем пожаловали, батюшка? - справился Стессель.
- Был я сейчас на главной гауптвахте, хотел напутствовать в лучший мир осужденных. Двое язычников отвергли меня, третья же, иудеянка, не только просила отпустить грехи ее заблудшей души, но и выразила желание перейти перед смертью в православие. Поелику стало мне ведомо такое ее желание, решил я предстательствовать перед вами об отложении ее казни.
- Знаем мы этих жидовок! Когда приспичило, так готова любую веру принять, чтобы спастись, - злобно бросила генеральша.
- Я ходатайствую не о смягчении участи сей самаритянки, но об отложении казни на один-два дня, пока она успеет ознакомиться с правилами и догмами православной церкви.
- Мы допустили в суде и так некоторую натяжку, вынеся ей смертный приговор. Она, как несовершеннолетняя, казни не подлежит. Поэтому, я думаю, можно удовлетворить ходатайство его преподобия, - заметил Костенко.
