Аркадий Захаров - Вслед за Великой Богиней
Обратим внимание на фразу: «с прочих сторон товары привозятся гужом». Огромные объемы товарных перевозок требовали соответствующего конепоголовья. Спрос на хороших коней непременно должен был вызвать предложение, и нет ничего удивительного, если на ярмарке появятся со своим товаром лошадиные барышники. Но почему именно «донские жеребцы», а не орловские, к примеру? С этим вопросом я решил направиться на городской ипподром за консультацией специалиста.
Директор ипподрома, из того реликтового племени конников, что в отчаянных рейдах по немецким тылам срубили немало чужих головушек и сложили свои, казалось, только меня и ждал. Похоже, не очень баловали вниманием горожане в последние годы его подопечных красавцев. Пришлось выслушать всю столетнюю историю тюменского ипподрома, заглянуть в будущее, в котором конь снова займет свое законное место в народном хозяйстве, пройтись по денникам и только тогда снова повторить свой вопрос:
— А почему все-таки у Пушкина в «Сказке» жеребцы донские? И почему торгуют именно жеребцами, а не кобылами?
Кавалерист снисходительно улыбнулся моей наивности, покрутил ус «под Буденного» и объяснил: «Жеребцы привозились в Сибирь для улучшения местной породы. Татарские лошаденки мохнаты, неприхотливы, выносливы, но мелковаты и слабосильны. Вогульские коньки еще меньше татарских — совсем невелички. Именно с них Ершов списал "Конька-Горбунка". Ни та, ни другая порода для почтовой гоньбы, когда ямщику необходимо долгое время выдерживать хорошую скорость и везти значительный груз, непригодны — нужны кони покрупнее. Донская порода для этих целей как раз подходит: она универсальна и может с успехом использоваться как в упряжке, так и под седлом».
— Так вы считаете, что донскую породу использовали для селекции сибирской ямской лошади?
— Вместе с другими породами, — подтвердил коневод.
— Донская порода сформировалась на базе местных лошадей донских казаков, которых улучшали персидскими, турецкими, карабахскими и другими жеребцами. А с помощью жеребцов-дончаков в те же годы сформировали местную, так называемую тавдинскую породу. Замечательной выносливости лошади. Для сибирских дорог самая подходящая. Если бы не Артем Бабинов и открытая им дорога с Перми на Верхотурье, может, и не было бы этой местной лошадки…
Бабиновская дорога — через Верхотурье на Тюмень. Многие из рода Пушкиных, начиная с Левонтия и Ивана Пушкиных в 1600 году, затем в 1601 — Остафия, который по царскому указу взял из Перми и доставил «с кабаку» меда, солода, хмеля на 300 рублей для винокурения в Верхотурье, проследовали по ней в Тобольск. В 1621 году проехал на воеводство в Тюмень Федор Бобрищев-Пушкин, в 1625-м на смену ему отправился в сопровождении большого обоза предок поэта по прямой линии Петр Тимофеевич Пушкин по прозвищу Черной. А его брат, Воин Тимофеевич Пушкин, в 1629 году — в Березово.
Черной-Пушкин снаряжал и провожал из Тюмени на Енисей отряд казаков для разведки и закладки новых городов-острогов. Казаки возведут Енисейск, в котором впоследствии по указу царя Петра I будет безвинно (за вину сына Федора) отбывать вечную, до смерти в 1698 году, ссылку Матвей Степанович Пушкин и который станет местом ссылки других казаков и их близких.
Александр Пушкин впоследствии вспомнит об этом в «Полтаве»: …С брегов пустынных Енисея / семейства Искры, Кочубея / поспешно призваны Петром…»
В 1644 году в сопровождении полусотни челяди и со стоведерным запасом хлебного вина в Якутск на смену Петру Головину из Верхотурья выехал племянник Остафия Пушкина воевода Василий Никитич Пушкин. Василий Пушкин служил в Якутске до 1649 года, в котором скончался. Видела бабиновская дорога в 1652–1655 годах и туринского воеводу Матвея Максимовича Мусина-Пушкина и других представителей славной фамилии Пушкиных.
Несли их по сибирскому бездорожью, грязи и ухабам, наледи и снежным заметам разудалые сибирские тройки, запряженные коренастыми тавдинскими конями.
Тоскливая, однообразная дорога, долгий путь…
Для большей уверенности попробовал отыскать издание, в котором Пушкин мог прочитать описание бабиновской дороги, в период, предшествующий созданию «Сказки о царе Салтане».
Такое издание отыскалось: в 1821 году в Санкт-Петербурге В. Н. Верх опубликовал свое «Путешествие в город Чердынь и Соликамск для изыскания исторических древностей». Книга эта должна была привлечь внимание Пушкина как упоминанием в заголовке исторических древностей, так и названий городов, связанных с именем Ермака. В ней говорится: «…1525. По указу царя Федора Иоанновича ведено проведывать прямую дорогу от Соли Камской до Верхотурья; прежняя была окольная от Соли Камской мимо города Чердынь, вверх по Вишере-реке, да через Камень в Лозву реку, Лозвою вниз в Тавду, да Тавдою вниз до Тобола реки; а Тоболом вверх до Туры реки; а Турою вверх до Тюмени. Тою дорогою хаживала денежная и соболиная казна и хлебные припасы по смете с 2000 верст. Проведал прямую дорогу Верх Усолец крестьянин Артюшка Бабинов и стало от Соликамска до Верхотурья только 250 верст. За сию службу пожаловал Федор Иоаннович Бабинова грамотою бесданного и беспошлинного.
На таежной Тавде-реке формировалась с помощью донских жеребцов выносливая ямская лошадь. А для ямской гоньбы и извоза требовалось огромное конепоголовье, прокормить которое было нелегко.
Традиционным сибирским способом, облегчающим содержание коней в зимнее время, была тебеневка — вольный выпас коней на подножном корме почти до половины зимы, пока не лягут глубокие снега. На заливных лугах в пойме Тавды вырастали буйные травы. После ухода воды травы сплетались в сплошную, трудно поддающуюся косе, массу.
Полуодичавшие кони-звери во главе с опытным вожаком паслись на необозримых лугах «вольны, не хранимы».
Под стать своим коням были вольны душой и сибирские ямщики. В том самом 1601 году, когда Остафий Пушкин с братьями и семьей ехал бабиновской дорогой на Тюмень и далее, по повелению их гонителя Годунова в Тюмени организуется первый почтовый ям. В грамоте царя Бориса тюменскому воеводе Луке Щербакову сказано: «И как к тебе наша грамота придет, и ты бы вперед на Тюмени ямщиков прибирал. А было бы у всякого ямщика гоньбы по три мерина…»
И понеслись по сибирским просторам разудалые ямщицкие тройки, зазвенели тюменские колокольчики, да так, что звук их отозвался не раз и в столичном Санкт-Петербурге.
Соратник Федора Матюшкина по Колымской экспедиции Фердинанд Врангель писал в Петербург: «…Дороги по Сибири стоят того, чтобы их похвалить; с самого Екатеринбурга можно сравнить езду по Сибири с плаванием пассатными ветрами, и то кто ездит по казеной надобности, плавает в индийском океане летом, когда пассат дует, шторм только держись! При всем том, что большая часть сибирских городов суть деревушки, и почти все деревни обстроены лучше, чем надобно, по сравнению с городами, однако я теперь лучшего понятия о Сибири, нежели был»{12}.
Верста двадцать пятая
Князю прибыль — белке честь
Вот старики наши ходили на югру и самоядь, сами видели в полунощных странах: спадала туча, а в той туче белка молодая, только что рожденная, вырастала и расходилась по земле… Этому рассказу свидетель Павел, посадник Ладожский и все ладожане.
Из новгородской летописи XX векаЧудесная затейница белка из сказки «О царе Салтане», несомненно, северянка.
Из десятого века донеслись в наши времена записанные исландским летописцем Снорри Стурлусоном варяжские саги о походах за мехами в далекую страну Биармию и загадочном рыжем звере по имени «Ур». По мнению современных ученых, Биармия, получившая свое название от коми-пермяцкого Би-Ур-Ми, в переводе «страна огненных белок», это Пермия, огромная территория, включавшая в себя весь Средний и Северный Урал, часть Югры и простиравшаяся до Ледовитого моря-океана.
Пермия издавна считалась законной вотчиной новгородцев, и именно от них, промышленных людей и ушкуйников, попало в «Начальную летопись» XI века известие о волшебных белках Югры, падающих на землю с самых небес. Видимо, белок в те годы в Югорской земле было столько, что объяснить их изобилие, кроме как сверхъестественным путем, не представлялось возможным даже для бывалых добытчиков.
Волшебная белка, грызущая кедровую шишку, вообще могла бы стать символом Югорского княжества и царства сибирских салтанов, как основа их благосостояния. Беличья шкурка служила в Сибири единицей измерения ценности тех или иных товаров, начиная с древнейших времен и почти до наших дней. Стоимость мехов различных зверей и других товаров выражалась в количестве беличьих шкурок, как в наше время в рублях. При этом, сама белка ценилась невысоко. Совершенно не случайно, в результате долговременного использования беличьих шкурок как эквивалента для расчетов при товарообменных операциях, на языке сибирских татар слова, обозначающие белку и копейку, звучат и пишутся одинаково: «тиен».
