Лев Фридланд - Высокое искусство
Также понятными теперь становятся наблюдения над извлеченными из воды людьми. Тех, которые тонули, быстро теряя сознание, или без сопротивления шли, что называется, камнем ко дну, было легче оживить. Гораздо хуже обстояло с теми, кто долго барахтался, кто бурно напрягал все свои силы, чтобы удержаться на воде.
Совершенно ясно, что, чем меньше люди тратили мышечной и нервной энергии, тем менее истощались клетки коры головного мозга.
Такова роль торможения в фазе умирания.
Что касается стадии возвращения организма к жизни, то вспомним, что сперва появляются первые признаки дыхания, появляются первые сокращения сердца. Но и дыхательные акты и удары сердца совершаются неравномерно, толчками. Это значит, что продолговатый мозг уже работает. Центры же коры мозга бездействуют. Торможение еще сковывает их функции. Охранительно-целебный смысл этого понятен. Если бы кора мозга начала работать с самого начала оживления, когда еще нет нормальных условий питания и обмена в организме, то есть в тяжелых условиях, то опять-таки для хрупких, неустойчивых клеток коры это потребовало бы неимоверных усилий. Снова им грозило бы истощение и гибель. Продолжающееся охранительное торможение и защищает их от подобного финала. Вот почему кора мозга оживает после продолговатого мозга, после восстановления всех других отделов мозга. Только тогда, когда наступает более или менее нормальное течение физиологических процессов во всех органах, корковые клетки могут начать функционировать. Торможение снимается. Организм оживает полностью.
Таким предстает великое значение целебно-охранительного торможения, как при угасании жизни, так и при ее восстановлении. Вместе с тем здесь открываются и некоторые перспективы для активного вмешательства медицины в спор жизни с преждевременной смертью.
В самом деле, если торможение клеток мозговой коры благодетельно, то ведь можно его создавать в нужных случаях.
Эта мысль и была осуществлена сотрудниками лаборатории Неговского на людях, доставленных в клинику после уличных и других транспортных катастроф. Эти жертвы тяжелых травм погибали от ранений и кровопотерь. Их доставляли в клиники уже в состоянии агонии. Чтобы их спасти, им прежде всего делали переливание крови. Но переливание сопровождалось еще одной процедурой: одновременно с переливанием вводили и небольшую дозу гексенала.
Гексенал, как известно, – наркотизирующее средство. Оно нужно было для того, чтобы вызвать и усиливать охранительно-целебное торможение.
И в большом числе случаев цель достигалась. Получался великолепный успех. Безнадежное состояние, агония сменялись возвращением к жизни.
Это делало торможение клеток коры мозга, удлиненное гексеналом.
Искусственное торможение предохраняет кору мозга и от слишком раннего оживления, которое тоже грозило опасностью истощения для хрупких клеток коры.
Однако здесь мы встречаемся с другой опасностью. Сколько времени могут, даже при охранительном торможении, выдержать хрупкие клетки коры неблагоприятные жизненные условия, отсутствие кровоснабжения, ухудшение питания? Как было сказано, не более пяти-шести минут. После этого срока изменение в клетках коры уже приводит к необратимому их состоянию. Торможение тогда сменяется окончательным угасанием этих клеток. Для них приходит фаза необратимости. И чем дольше длится эта фаза, тем меньше надежд на возвращение, полное или частичное, к жизни. Для клеток продолговатого мозга, для подкорковых центров угасание жизни тоже не должно продолжаться слишком долго. Если срок восстановления затягивается, то после него изменения тоже становятся необратимыми.
Это не только рассуждение. Проделанные в лаборатории профессора Асратьяна эксперименты подтвердили правильность такого положения.
Опыты были связаны с лишением притока крови к мозгу собак. Это достигалось тем, что особым способом сжимали идущие к мозгу артерии. У одной собаки мозг обескровили в течение двадцати минут. Затем у нее восстановили нормальное кровообращение. Что произошло с собакой? Осталась она живой?
Да, в течение двух месяцев, прошедших после опыта, собака продолжала жить. Но она лежала всё время на боку, не могла ни встать на ноги, ни ходить. Даже выпрямляться она не могла. Все сложно-рефлекторные акты у нее исчезли. Она похожа на таких собак, у которых удалили и кору больших полушарий мозга и так называемый средний мозг.
У другой собаки такое обескровливание мозга продолжалось шестнадцать минут. Эта собака могла и стоять, и ходить, и выпрямляться. Но приучить ее, например, подходить к чашке с пищей, отзываться на кличку нельзя было. У нее пропали все, так называемые, условные рефлексы. Она похожа была на собаку, у которой хирургически удалили кору мозга.
Мозг третьей собаки обескровливали на шесть минут. Что происходило с ней после этого? Она становилась такой же, какой была раньше. Она ничем не отличалась от обыкновенных собак, не подвергавшихся никаким операциям.
Таким образом, опыты блестяще подтвердили значение срока клинической смерти, наступающей в результате прекращения кровообращения из-за остановки сердечной деятельности или других причин, приводящих к необратимым разрушительным изменениям в клетках коры головного мозга.
Так выглядят процессы, сопровождающие умирание и оживление, в свете учения Павлова. Здесь вполне применимы слова великого физиолога: «Какое обширное и плодотворное поле раскрылось бы для физиологического исследования, если бы немедленно после вызванной болезни или в виду неминуемой смерти экспериментатор искал с полным знанием дела способ победить ту и другую».
Проблема удлинения жизни нуждается в дальнейшем глубоком изучении. То, что мы знаем сегодня об открытиях советской науки, вызывает уверенность в успешном достижении цели.
«Смерть есть факт, подлежащий изучению… Изучать – значит овладевать» (Горький).
