Владимир Рудаков - Монголо–татары глазами древнерусских книжников середины XIII‑XV вв.
Указанные фразы, вложенные в уста «поганым», вполне перекликаются с мыслями автора «Сказания» о том, что «безбожные» не только лишаются «живота», но и попадают на «вечные муки» в «еенну огненную», а христиане в случае смерти обретают «вечную жизнь»[561]. Действительно, посмертная участь русских существенно отличается от удела татар. Дмитрий Иванович, призывая русских князей встать на защиту веры, заявляет о том, что «аще кто еа (веры. — В. Р.) ради постражеть, то въ оном веце съ святыми пръвомучившимися по вере Христове причтенъ будеть»[562]. Дмитрий указывает на то, что русские идут на бой, «подвизаются» «не земного ради живота, нъ небесныа почести желающе»[563], «чающе себе бесмертнаго иного пременениа»[564]. И поэтому само участие в битве с «погаными», по мысли великого князя, будет вознаграждено «венцами от Христа Бога» и спасением «душамъ нашимъ»[565]. Смерть же на поле боя, полагает Дмитрий Иванович, «не проста, ни без ума нам сия смерть, нъ живот вечный»[566]. Таким образом, в «Сказании о Мамаевом побоище» противостояние татарам рисуется как исключительно богоугодное дело. Борьба с «погаными», воспринимаемая как защита «христианства», выступает в качестве гарантии получения «венцов нетленных» в будущей жизни, приобщения к «вечной жизни»[567].
Одной из наиболее важных тем «Сказания» является тема Божьего заступничества православным христианам. Монголо-татарской рати Мамая противостоит не только Дмитрий Иванович, не только русская рать, но Бог с многочисленными «небесными силами». Согласно «Сказанию», важным условием победы является призвание Бога на помощь. С советом действовать, «призывая Бога», выступает благословляющий Дмитрия на битву Сергий Радонежский[568]. Дмитрий Боброк, «испытывая приметы» накануне сражения, дважды рекомендует великому князю «призывать Бога на помощь»[569]. Следуя советам преподобного Сергия и воеводы Боброка, Дмитрий Иванович призывает свои полки «уповать на Бога жива»[570]; подчиняясь призыву великого князя, «всякъ въинъ… кликнуша единогласно: «С нами Богъ!» — и пакы: «Боже христианский, помози нам!»»[571]. Обращение к христианскому Богу оказывается услышанным: в «Сказании» неоднократно говорится о снизошедшей на русские полки Господней помощи[572].
Обращение за помощью свыше свойственно и татарам. Они буквально повторяют призывы русских: когда христиане призывают Бога («Боже христианский, помози нам!»), «погании же половци свои богы начаша призывати»[573];«безбожный» Мамай, «видевъ свою погыбель, нача призывати богы своа: Перуна и Салавата, и Раклиа и Гурса и великого своего пособника Махмета». Однако в отличие от русских, которым Провидение явно благоволит, «не бысть ему (Мамаю. — В. Р.) помощи от них (от «своих богов». — В. Р.), сила бо Святого Духа, аки огнь, пожигаеть их»[574]. Таким образом, параллельно с противостоянием русских и татарских ратей в «Сказании» разворачивается противостояние христианского Бога с «поганскими» богами». Тем самым битва разворачивается как бы в двух плоскостях: плоскости реальной, где действуют рати, и плоскости трансцендентальной, где друг другу противостоят силы «мира невидимого». Отсюда и победа русских над «погаными» оказывается триумфом не только получившего поддержку свыше православного воинства, но и очередным доказательством силы Божьей перед лицом «супостатов».
Высшей точки своего развития тема заступничества «свыше» достигает в знаменитом рассказе о действиях засадного полка, возглавляемого князем Владимиром Андреевичем Серпуховским и воеводой Дмитрием Михайловичем Боброком-Волынцем[575]. Указанный эпизод входит в число оригинальных сюжетов «Сказания». Сам же рассказ о стоянии засадного полка в «дубраве» и его выходе на поле боя, несомненно, являет собой кульминационный момент всего повествования. Несмотря на это, смысл указанного известия практически не подвергался анализу.
Вступлению засадного полка в бой предшествовал известный разговор Владимира Андреевича с воеводой Дмитрием Боброком. Суть разговора касалась определения времени, приемлемого для выхода полка из засады. На определенном этапе сражения, видя, что «погании же начаша одолевати, христианскыя же полки оскудеша», и «не мога терпети» этого, серпуховской князь призывает воеводу немедленно выступить на помощь основным силам русских. Однако Боброк, ссылаясь на то, что время выступления еще не пришло, а всякий «начинаай без времени, вред себе приемлеть», предлагает князю ждать до «времени подобна», поскольку именно тогда, по мнению Дмитрия Михайловича, Божественная благодать снизойдет на русских, поможет им разбить «поганых». Выбранное Боброком время оказывается «счастливым»: выскочивший по призыву воеводы засадный полк наносит решающий удар противнику, что и приводит к окончательной победе[576].
Анализ чтений различных вариантов ранних редакций памятника позволяет предположить, что в первоначальном виде «Сказания» Боброк, призывая Владимира Андреевича не спешить, точно определяет время будущего вступления в бой — «осмой час». Так, согласно чтениям большинства вариантов Осн., а также чтениям Лет. и Распр., Дмитрий Боброк точно определяет срок наступления этого «времени»: «Осмого часа ждите, — призывает он серпуховского князя, — в он же имать быти благодать Божия»[577]. Когда же «приспе… час осмый», согласно тексту памятника, «абие духъ южны потягну ззади их». После этого «воспи Волынецъ гласом великим князю Владимиру: «час прииде, а время приближися». И паки рече: «братия мои и друзи, дерзайте, сила Святаго Духа помогает нам»»[578]. После этих слов в «Сказании» следует описание выхода засадного полка, а также разгрома и бегства татарских войск.
Приведенные детали («дух южны», «осмой час»), вероятно, не соотносились с реальными обстоятельствами Куликовской битвы. Функция этих деталей — знаковая. Судя по всему, упоминание «духа южного» было связано с необходимостью описать сцену не батальную, а провиденциальную, сцену, где «дух южный» знаменовал собой сошествие на помощь русским «силы Святого Духа». Семантическая близость «южного духа» и «Святого Духа» актуализировала именно знаковую функцию исследуемого чтения.
Упоминание «духа южного» получало особенное звучание еще и потому, что восприятие юга как богоизбранной стороны света, возможно, приобретало специфическую напряженность именно в день Рождества Пресвятой Богородицы, когда и произошло заступничество небесных сил русским воинам на Куликовом поле. Таким образом, можно предположить, что «духъ южный», будучи не связан с реальным южным ветром Куликовской битвы, являл собой подчеркиваемое автором «Сказания о Мамаевом побоище» знамение снисходящей на православное воинство Божественной благодати. В этой связи упоминание «осмого часа» как времени, несущего на себе черты начала «вечной жизни», возможно, также имело особую символическую значимость еще и потому, что сами описываемые в памятнике события происходили в знаменательный для христианина день — день Рождества Пресвятой Богородицы. «Сказание», равно как и другие памятники Куликовского цикла, специально подчеркивает этот факт[579]. Рождество Богородицы, согласно церковному Преданию, «ознаменовано наступлением времени, когда начали исполняться великие и утешительные обетования Божия о спасении рода человеческого от рабства диавола» (курсив наш. — В. Р.).
***В «Сказании» пересекаются как бы две плоскости интересов «безбожных татар» вообще и «поганого Мамая» в частности. Подчеркивая антихристианскую направленность действий «Мамаева воинства», автор произведения подчеркивает приземленность устремлений «поганых». В его восприятии Мамай, с одной стороны, походит в своих антихристианских замыслах на «царя Батыя», с другой стороны, имеет достаточно низменные интересы, делающие его непохожим на своего знаменитого предшественника. Если Батый «пленилъ Русскую землю», «взял Киевъ и Владимерь, и всю Русь, словенскую землю, и великого князя Юрья Дмитриевичя (т. е. Юрия Всеволодовича. — В. Р.) убилъ, и многых православных князей избилъ и святыа церкви оскьверни, и многи манастыри и села пожже, и въ Володимере въселенскую церковь златоверхую разграбилъ»[580], то Мамай иначе видит конечную цель своих действий. Новизна устремлений «поганого» заключается в том, что он, стремясь «пленить Русь» и «убить князя», мечтает «тихо и безмятежно» осесть и обогащаться в Русской земле. Именно двойственность устремлений татар предопределила два уровня противостояния им.
