Владимир Наджафов - Пакт, изменивший ход истории
Казалось бы, все очевидно. Отсутствие упоминания СССР в перечне врагов гитлеровского рейха, планировавшего «тысячелетнее» мировое господство арийской расы, было не более чем уловкой. Откровенной попыткой нейтрализовать на время могущественного соседа на востоке Европы, без благосклонности которого нечего было и думать о том, чтобы претворить в жизнь нацистскую программу завоеваний. Так нацистские лидеры продолжили начатую с осени 1938 г. масштабную политико-дипломатическую игру с целью не допустить образования гибельной для них коалиции СССР и западных демократических стран. Выходит, что своим заявлением на партийном съезде об отсутствии для советско-германского конфликта «видимых на то оснований» Сталин потворствовал коварным замыслам Гитлера.
Что же могло подвигнуть на такое заявление Сталина, речь которого на партийном съезде показала, что он прекрасно представлял себе всю опасность необузданной германской агрессии? Вполне допуская, тем не менее, сохранение в мире отношений с Германией? Будучи осведомлен о том, что грядет скорая, днями, немецкая оккупация Чехословакии и что на очереди граничащая с Советским Союзом Польша? Если о решении Мюнхенской конференции он высказался в том смысле, что это воспринималось Кремлем как аванс Германии в расчете на ее продвижение дальше на Восток, против СССР, то что же Сталин должен был решить для себя, получив данные о предрешенной судьбе Чехословакии и о последующем немецком нападении на Польшу? Казалось бы, утвердиться в своих подозрениях о существовании антисоветского заговора капиталистов — ведь налицо продвижение Германии на восток Европы. Но нет, Сталин пришел к иному выводу.
По-видимому, заметная с осени 1938 г. сдержанность Гитлера по отношению к СССР, последним проявлением которой стало его выступление 8 марта 1939 г., еще раз лишь укрепила Сталина в том, что немецкая агрессия угрожает пока что западным странам, но не Советскому Союзу. Это объясняет своеобразие формулировок внешнеполитических задач, озвученных Сталиным на XVTII съезде ВКП(б). С их основными пунктами о готовности поддерживать и укреплять отношения «со всеми странами… поскольку они не попытаются нарушить интересы нашей страны» и о соблюдении осторожности, чтобы «не дать втянуть в конфликты нашу страну, провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками»[34].
Содержание речи Сталина на съезде позволяет лучше понять, почему агрессия Германии в восточном направлении не напутала его, а, наоборот, даже приободрила. Во-первых, воспринимая международную политику как игру, в которой выиграет тот, кто перехитрит других, он понадеялся на преимущество марксистского анализа происходящего. Во- вторых, на повестке дня стояла судьба «панской» Польши, что открывало возможность поучаствовать в ее разделе, отплатив панам за все их прошлые антисоветские грехи. В-третьих, крушение старой Версальской системы, после неудачной попытки подпереть ее в Мюнхене, создало все предпосылки для давно ожидаемой схватки между странами «враждебного капиталистического окружения». Со всеми открывающимися тем самым радикальными социальными перспективами.
Словом, в обозримом будущем все складывалось в пользу дела СССР и всемирного коммунизма.
Вот как представлялась Сталину ранней осенью 1938 г. «дорожная карта» немецкой агрессии. «Сначала захват Австрии (чуть ниже говорится о выполнении данного пункта захватнического плана. — В. Н.), потом удар по Чехословакии, потом, пожалуй, — по Польше,… граничащей с Германией, а потом… потом “видно будет”»[35]. Появилось все это в «Правде» в виде текста международного раздела последней главы «Краткого курса истории ВКП(б)» 19 сентября 1938 г. Время, когда Гитлер решил «быть заодно со Сталиным». Косвенное подтверждение чему — в сталинском прогнозе гитлеровской агрессии, в котором не чувствуется близкой угрозы для Советского Союза, хотя агрессия территориально развивалась в восточном направлении.
Мало того. Даже после гитлеровского нападения на Советский Союз 22 июня 1941 г. Сталин публично оправдывал первоначальные захваты Германии в Европе как проявление здорового немецкого национализма, называя гитлеровские захваты «собиранием немецких земель и воссоединением Рейнской области, Австрии и т.п.». Причем сделал он это дважды, повторив, что раньше, до войны с СССР, «гитлеровцы занимались собиранием Германии, разбитой на куски в силу Версальского договора…»{349}. То есть «занимались» делом похвальным, вполне оправданным. Союзники на Западе недоумевали: как можно, воюя с врагом всего человечества, оправдывать его развивавшуюся агрессию, в частности захват Австрии?{350}. Пришлось В.М.Молотову как-то оправдываться. В письме советскому послу в Лондоне И.М. Майскому, сообщившему в Москву о недоумении «дружественных кругов» в Англии, он заверял, что Сталин «не считает германский национализм правильной и приемлемой схемой». На самом деле он «думает, что Австрия должна быть отделена от Германии в виде независимого государства, а сама Германия… должна быть разбита на ряд более или менее самостоятельных государств…»{351}.
У Сталина была своя «дорожная карта» целей СССР в «новой империалистической войне», для достижения которых он был готов к поискам согласия с Гитлером. С одной стороны, обоснованно предполагая, что на первых порах Германия ограничится завоеванием малых соседних стран. В это время он, как и Гитлер, займется «собиранием своих земель», утерянных царской Россией в Первой мировой войне, — Западной Украины и Западной Белоруссии. С другой стороны, ожидая, пока «новая империалистическая война» не станет «всеобщей, мировой», вначале с периферийным участием Советского Союза.
Как и предвидел Сталин, после Чехословакии следующей мишенью Гитлера стала Польша, которая долго считалась наиболее вероятным военным противником Советского Союза. Ее поражение в скоротечной польско-германской войне, в ходе которой советские войска, по тайной договоренности с Германией, вступили в населенную преимущественно украинцами и белорусами восточную часть страны, было встречено в Москве с удовлетворением: совместными советско-германскими усилиями, говорил В.М.Молотов в докладе о советской внешней политике, было покончено с независимостью Польши — этого «уродливого детшца Версальского договора…»{352}. Такое циничное оправдание совместной германо-советской агрессии против Польши звучит настолько самоубийственно, что составители очередного тома серии «Внешняя политика Советского Союза», том 22 (под названием «Документы внешней политики. 1939 год»), «постеснялись» вновь опубликовать текст выступления В.М. Молотова — одного из важнейших документов своего времени.
Сталин, вспоминал Н.С. Хрущев, полагал, что советско- германским пактом ему удалось «обмануть» Гитлера (и не только его, добавим от себя), «создав условия для столкновения Гитлера сначала с западноевропейскими странами»{353}. Через несколько дней после начала войны между Германией, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой, Сталин, инструктируя генерального секретаря исполкома Коминтерна Г. Димитрова, так обрисовал свой программный замысел: «Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга… Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расшатывает, подрывает капиталистическую систему… Мы можем маневрировать, подталкивая одну сторону против другой, чтобы [они] лучше разодрались… Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент — подталкивать другую сторону»{354}.
В этих откровениях Сталина хорошо отражена его подсобная, в сравнении с Гитлером как агрессором, но одновременно подстрекательская, провокационная роль в развязывании Второй мировой войны.
Так и действовал сталинский Советский Союз — единственный из главных участников мировой войны, успевший побывать в рядах обеих враждующих коалиций. Вначале, в сентябре 1939 г., приняв участие в совместном с нацистской Германией насильственном разделе Польши; позже — войдя в Советско-западную коалицию 1941–1945 гг. «Сталинское маневрирование между Гитлером и Западом» было ничем иным, как тактическим ходом в большой геополитической игре{355}. Мировая война показала, что военно-стратегические цели СССР не совпадали с целями ни одной из обеих воюющих капиталистических коалиций, по более позднему сталинскому определению, «вцепившихся друг в друга во время войны», чтобы добиться мирового господства{356}.
Потери для Советского Союза, связанные с его маневрированием между двумя воюющими коалициями, были неизбежны. Пакт с нацистской Германией, окончательно развязавший руки Гитлеру, в то же время существенно и надолго сузил поле деятельности советской дипломатии, приведя к фактическому замораживанию отношений с демократическими странами Запада, выступившими против нацизма. К этому начальному периоду мировой войны относится заявление президента США Ф. Рузвельта с характеристикой сталинского режима как «абсолютной диктатуры», который «вступил в союз с другой диктатурой»{357}.
