Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года - Булдаков Владимир
17 июня журнал «Огонек» опубликовал стихотворение Г. Иванова:
Очередной удар по иллюзиям меньшевиков и эсеров был нанесен в июле 1917 года. Россия взялась продолжать войну под лозунгом «мир без аннексий и контрибуций», что само по себе являлось нелепостью. Когда С. Г. Пушкарев, будущий известный историк, только что окончив университет, в начале июня 1917 года решил записаться добровольцем в армию, его желание было воспринято воинскими чинами с великим недоумением. Оказалось, что в учебной роте занятия почти не ведутся, но зато свободно пропагандируются ленинские идеи о ненужности «империалистической» войны и обещание «дать землю». Воевать хотели лишь отчаявшиеся одиночки, сбивавшиеся в малочисленные «батальоны смерти». Заявление А. Ф. Керенского о том, что «необходимо наступление и борьба с анархией» и что завоевания революции «поставлены на карту», пропадали в гуле антивоенных голосов. Еще менее были понятны крестьянам, одетым в солдатские шинели, слова о том, что «весь мир будет презирать не только нас, но и идеи социализма, во имя которых мы совершили революцию». Керенский апеллировал к воображаемым гражданам, которых в условиях недавнего российского самовластья попросту не могло быть.
К тому времени в Европе также усилилось недовольство войной. В мае – июне 1917 года французская армия пережила так называемый кризис неповиновения. Писали, что недовольством было охвачено до 2/3 французских дивизий. Один из самых осведомленных французских политических наблюдателей А. Ферри отмечал: «Мы идем к миру через революцию». В июне взбунтовалась часть солдат русского экспедиционного корпуса во Франции, при их подавлении были убитые и раненые. Во Франции пацифистов в шинелях расстреливали, в России их старались не замечать.
В день начала наступления – 18 июня – Керенский обратился к войскам с воззванием:
…Веря в братство народов, демократия русская обратилась ко всем воюющим странам с пламенным призывом прекратить войну и заключить честный, для всех необходимый мир. Однако в ответ… противник позвал нас к измене: австро-германцы предложили России сепаратный мир и, пытаясь усыпить нашу бдительность братанием, бросили свои силы на наших союзников… Отечество в опасности! Свободе и революции грозит гибель… Поэтому в полном сознании великой ответственности перед отечеством я от имени свободного народа и его Временного Правительства призываю армии, укрепленные силой и духом революции, перейти в наступление. Пусть противник не торжествует до времени над нами победы; пусть все народы знают, что не по слабости говорим мы о мире; пусть знают, что свобода увеличила нашу мощь. Офицеры и солдаты! Знайте, что вся Россия благословляет Вас на ратный подвиг во имя свободы, во имя светлого будущего Родины, во имя прочного и честного мира. Приказываю вам: Вперед!
19 июня сторонники правительства «социалистической войны» организовали в Михайловском театре «Митинг победы». В верхах намеревались присвоить отличившимся в наступлении частям почетные звания «полк 18 июня» и вручать им красные знамена. Л. Г. Корнилов, будущий белый генерал, судя по газетным сообщениям, заверял А. Ф. Керенского: «Под этим красным знаменем армия пойдет вперед и исполнит свой долг». Разворачивалось движение ударников, из которых формировались «батальоны смерти». Среди них было много идеалистов, но встречались и «революционные карьеристы». Одним из последних был капитан М. А. Муравьев – будущий большевистский военачальник. Этот человек с неустойчивой психикой отличился по части истребления «контрреволюционеров».
В некоторых частях солдаты ответили на начало наступления акциями протеста. Так, на Северном фронте пришлось оказать «вооруженное воздействие» на несколько полков, не желавших идти в наступление: было арестовано 43 зачинщика и обезоружено около 3 тысяч солдат. В 5‑й армии волнения продолжались около месяца, охватив свыше 50 полков. 25 июня против восставших было направлено десять кавалерийских и казачьих полков с артиллерией и броневиками. На подавление восстания ушло три дня. К концу июня только в 13‑м армейском корпусе было арестовано до 6 тысяч солдат и 10 офицеров. В назидание другим был расформирован 127‑й пехотный Путивльский полк, десятерых активистов арестовали и отдали под суд. В ряде случаев солдаты соглашались пойти в наступление только после обстрела собственной артиллерией.
Солдаты выдвигали условия, при которых готовы были выполнять приказы. Так, депутация из членов комитета одной пехотной дивизии выдвинула ультиматум: отвести их в резерв, иначе за последствия они не ручались. Другие солдаты выдвигали более решительные условия: «дивизия в наступление не пойдет до тех пор, пока союзники не примут условий мира, провозглашенных русской революционной демократией: мир без аннексий и контрибуций». Это сочеталось с требованием немедленного перехода власти к Советам. Стихийно-протестные эмоции неуклонно перерастали в «политику».
Между тем обывателя беспокоили «домашние» неурядицы. В июле сатирический журнал поместил такие стихи:
ВПЕРЕД, В НАСТУПЛЕНИЕ?
В сущности, наступление русских войск потеряло всякий смысл еще до своего начала. Дело в том, что начавшееся 9 апреля (н. ст.) 1917 года на западном фронте наступление, известное как «бойня Нивеля» (по имени верховного главнокомандующего Р. Ж. Нивеля), захлебнулось. Убитых и раненых у французов оказалось 180 тысяч, у англичан – 160 тысяч, у немцев вдвое меньше. Тем временем российское командование готовило к наступлению армию, в боеспособность которой не верило. Еще 25 апреля А. А. Брусилов признавал, что войска «во многих отношениях теперь мало способны к наступлению», однако надеялся, что «с Божией помощью все хорошо кончится». Союзники на Бога не надеялись. В июле французский военный представитель сообщал в Париж, что в одной из бесед Брусилов признал, что, если война затянется до зимы, выполнять союзный долг российская армия будет не в состоянии 81.
Англичане также сомневались в успехе русских войск. «То, что происходит в Киеве и на железной дороге, не обещает ничего хорошего для грядущего наступления, – записывал в дневнике А. Нокс. – На вокзале в Киеве постоянно полно солдат, которые должны были находиться на фронте». Ненормальность ситуации была очевидна. Тем не менее А. А. Брусилов упорно убеждал А. Ф. Керенского, что поскольку его, Брусилова, имя стало «синонимом наступления», его назначение на пост Верховного главнокомандующего «автоматически будет вдохновлять войска на всех фронтах». Керенский, как всякий неуверенный в себе начальник, склонен был принимать желаемое за действительное, но большинство офицеров не верили в «политическую гимнастику Брусилова». На воображение последнего также воздействовали извне: 14 июня представитель Ставки при французской Главной квартире генерал М. И. Занкевич сообщал ему: «Наступление желательно, Австро-Венгрия готова заключить мир с союзниками».
В России противники наступления появились даже в глубокой провинции. Использовались и более впечатляющие средства агитации. Некий крестьянин И. Я. Гарькин 18 июля публично заявлял: «…Дураки вы, воюете, воткнули бы штык в землю и ушли… может быть, при Вильгельме нам будет жить лучше, Германия давно готова была дать нам мир без аннексий и контрибуций, да буржуазист Керенский этого не хочет». В ходе заседания волостного комитета он утверждал, что «Керенский – буржуй, и Временное правительство состоит из тех же буржуев…», а Керенский «ведет крестьянство к погибели» 82.
