Робин Локкарт - Моя Европа
Затем Ян Масарик заговорил о проявлении славянского единства. (Еврей http://www.time.com/time/covers/0,16641,19440327,00.html говорит о славянском единстве - какая прелесть! http://en.wikipedia.org/wiki/Jan_Masaryk Прим пер.) Он дал этому явлению высокую оценку. Каждый раз, когда вспыхивали войны, славянским народом приходилось дорого за них расплачиваться. Это не должно больше повториться. Ян пояснил, что такое славянское братство: оно предназначено для добра, а не для зла. Основополагающим камнем этого братства является любовь. В нём нет места ни воинственности, ни ненависти. (К избранному племени. Прим. ред.) Затем Ян процитировал главу из Библии Шамала (Šámal's Bible) о сострадании и смирении. Он рассуждал о братстве между людьми и целыми народами и привёл сюжет из Библии, когда один человек принёс в жертву свою жизнь во имя жизни других людей. Эмоционально закончив свою речь призывом: «К работе!», Ян опустился на своё место.
Под конец митинга собравшиеся запели гуситский гимн «Кто же вы, божьи воины?» и таким плотным кольцом окружили Яна, что Марсии Девенпорт и мне пришлось с большим трудом следовать за ним до машины. Ян имел полный успех. Только его одного выбегали приветствовать (гойские) крестьяне каждой деревушки на всей дороге от Мниха до Табора. И он улыбался им и перебрасывался со всеми шутками.
Во время длительного переезда от Табора до Праги Ян совсем переменился. Его бывшая усталость полностью улетучилась, и всю дорогу он веселили нас анекдотами, личными воспоминаниями и весьма неприличными историями. (Криптоеврейский артист выступил перед гоями и мог теперь расслабиться. Прим. ред.) Если бы я не знал его много лет, то ни за что бы ни поверил, что это тот же самый человек, который нервно теребил сигарету перед своим выступлением. Когда мы подъехали к Черниному Дворцу, Ян устал. В завершении этого напряжённого выходного дня я отправился в театр.
5.
Длинная рука Москвы.
Я покинул Прагу с грустным предчувствием, что больше никогда её не увижу. Это ощущение поселилось во мне совершенно бессознательно. Я и предполагать не мог, что очень скоро произойдут страшные события. Наоборот, располагая временем по дороге в Англию, я набросал путевые заметки, где оказалось мало места для пессимизма. Я встретился с большим количеством людей разных слоёв населения, в одинаковой мере люди надеялись на лучшее и опасались будущего, но в одном все противники коммунистов соглашались: ситуация в стране заметно улучшалась.
Буржуазия не испытывала страха. Буржуазные газеты не подвергались цензуре и свободно ругали коммунистов. В народе гуляли антикоммунистические шутки. Много было разговоров о мадам Готвальд, жене Премьер-министра, которая не могла унять свою страсть к шикарным нарядам, изысканным блюдам и хорошему вину. Во время моего визита она «отличилась» дважды. В первом случае, посетив картинную галерею, где её сопровождал и давал пояснения молодой чешский художник, мадам Готвальд посчитала его автором всех полотен. Вернувшись домой, она заявила друзьям: «Сегодня я познакомилась с милым молодым художником по фамилии Рембрандт!». Вторая история связана с её вечеринками, где коньяк подавали в огромных бокалах. В тот раз были приглашены высокопоставленные гости, и мадам Готвальд была вынуждена шёпотом остановить дворецкого, уже приготовившегося наполнить её бокал коньяком: «Сегодня не наливай до краёв. У нас иностранные дипломаты!».
Ян Масарик уверял меня, что эти истории, скорее всего, были выдуманы. Но они давали хорошее представление о «Первой леди». Однако самого Готвальда уважали и считали надёжным. Меня же больше всего озадачила уверенность обоих, Бенеша и Яна Масарика, и многих других, что чехи не захотят строить коммунизм, и что чехословацкие коммунисты не такие как коммунисты других стран.
В целом, ситуацию хорошо прокомментировал Отец Riquet, известный французский проповедник Собора Парижской Богоматери, посетивший Прагу примерно в то же время. По возвращению в Париж он дал интервью журналистам:
- Как чехи относятся к режиму?
- Как обычно, когда дела идут плохо: появляются и пессимисты, и оптимисты.
- Вы их можете отличить друг от друга?
- Да, это очень просто. Пессимисты изучают русский язык, а оптимисты – английский.
Что касается лично меня, я целиком разделял точку зрения Британского и Американского послов, считавших, что хотя в то время и происходило какое-то улучшение, но будущее во много зависело от состояния Президента Бенеша. По их убеждению, только Бенеш мог достойно провести Чехословакию через все испытания. Мне пришлось лично встречаться с Бенешем. Как всегда, он работал, не щадя себя. Тем не менее, Бенеш по-прежнему полон решимости и энергии. Я был за него спокоен.
На самом деле, меня больше беспокоило состояние Яна Масарика. В то время в политическом плане он не терял надежды. Ян опасался русских и не доверял им. Американцы его раздражали, хотя он сам был наполовину американцем и, следовательно, хорошо их понимал. Они очень назойливо навязывали свою помощь, но делали при этом много промахов. Ян всё-таки верил, что Чехословакия уверенно вставала на ноги, и коммунисты, теряя популярность в народе, проиграют следующие выборы. Он говорил мне, что мог без трудя справиться с ними, и я это неоднократно видел сам.
Яна Масарика очень любил народ. В моём присутствии он сказал Бенешу: «Вы самый популярный человек в стране. Я – на втором месте, а Давид (в то время Спикер парламента), не Готвальд, третий». Однако Ян считал и даже доверился мне без тени самолюбования, что именно он занимал первое место в сердце народа. Я убеждён, что это было правдой.
Хотя он и не принадлежал ни к одной политической партии, его главной политической слабостью было неумение сказать «нет». Как никто другой, Ян раздавал много обещаний. Он старался изо всех сил выполнять данные обещания, и простые люди, обращавшиеся к нему, никогда не уходили с пустыми руками. Тем не менее, ему не хватало дня, чтобы помочь всем. Уже с восьми часов утра в его спальне начинал непрерывно звонить телефон. Иногда телефонные разговоры занимали столько времени, что он до полудня даже не мог одеться. Затем наступала длинная череда встреч и заседаний, занимавших весь оставшийся день и половину ночи.
Во время моего пребывания, Ян прошёл тщательный медицинский осмотр. Как он мне сказал, всё было в полном порядке. Что бы там врачи не считали, а я видел, что Ян переутомлён, и по утрам его мучили приступы кашля. Но он всегда мог рассчитывать на свою могучую энергию. На людях Ян никогда не терял контроля над собой, и как бы он ни уставал, его врождённое обаяние обязательно притягивало к нему людей. Он мог написать речь за пять минут: в моём присутствии Ян сделал это для чешского делегата, срочно отбывавшего в Чикаго на Международную партийную конференцию. Получилась блестящая речь, поскольку ему всегда удавалось вставить что-то нестандартное и понятное всем. Но в 1947 году Ян изнемогал от усталости. Я видел его в домашней обстановке, вдали от народа, когда меланхолия, которой страдали почти все Масарики, тяжёлым грузом ложилось на него. В такие минуты он говорил: «Господи, как бы я хотел убежать от всего этого!».
Конечно, сказанное им было правдой лишь наполовину. Ян продолжал выполнять эту работу, потому что считал её обязанностью перед своей страной и своим отцом. Я также понимал, что, став заметной фигурой на международной сцене, ему не хотелось бы её покинуть. Ян стал известным человеком, а такому человеку трудно распрощаться со своей популярностью.
Тем не менее, один из последних разговоров в Праге был об Уинстоне Черчилле, которого Ян боготворил, хотя и симпатизировал лейбористам.
- Не правда ли, странно, что политики вечно не знают, когда надо уйти. Сначала Ллойд Джордж, теперь – Уинстон. Во время войны Уинстон пригласил меня в Чекерс (Chequers – резиденция Черчилля http://en.wikipedia.org/wiki/File:Chequers2.jpg) и в разговоре вдруг спросил: «Как вы думаете, Масарик, что мне делать после войны?». Я ответил: «Надеюсь, сэр, вы напишете свои мемуары». Уинстон вспыхнул: «Вы считаете, что я должен ограничиться только мемуарами?». Я тут же пояснил, что это только одно из предположений.
И всё-таки Ян подумывал об отставке и об уходе с политической сцены. В мой последний вечер в Праге Марсия Девенпорт и я выпили по бокалу вина в его комнате перед началом официального ужина. Ян выглядел мрачным и осунувшимся. Без всякого вступления он неожиданно произнёс спокойным голосом:
- Я больше не могу, я ненавижу людей. Я люблю вас и вас, - он по очереди показал на нас пальцем, - Так мало людей, которые мне по-настоящему дороги.
Во время ужина ни один из гостей не догадался о подлинном настроении Яна Масарика.
Я видел, нас, англичан, в Праге не любили. (Но всем они расказаывали, как в Праге не любят русских. Прим. ред.) Тяжёлым бременем оставалась память о Мюнхене, но всё-таки Англия оказала поддержку Чехословацкому Правительству в Лондоне, и тысячи чехословацких эмигрантов обосновались в Великобритании. Освободительное движение зародилось в Лондоне в то время, когда чехословацкие коммунистические лидеры отсиживались в Москве, поддерживая Пакт Молотова-Риббентропа, и клеймили войну, как империалистическую авантюру, развязанную Англией и Францией. Противники коммунистов испытывали гордость за чехов, сражавшихся в рядах Британской авиации. Главное, они хотели видеть нас силой. Ведь антикоммунисты отлично знали, насколько Англия в 1939 году была не подготовленной. Они боялись русских и надеялись, что при подходящем моменте мы окажемся способными предотвратить повторения мюнхенских событий, (Когда Бенешу пришлось вернуть частично германские терроитории, отданные Масарику СШАнглией. Прим. ред.) на этот раз – по прихоти Сталина.
