Валентина Григорян - Царские судьбы
Через двадцать лет бывший регент был возвращен в Петербург, восстановлен на Курляндском герцогском престоле и умер в Митаве в возрасте восьмидесяти двух лет, отказавшись незадолго до смерти от герцогского престола в пользу своего сына Петра. Дочь Бирона Ядвига, так и не вошедшая в семью Романовых, поскольку задуманный отцом брак не состоялся, приняв православие, стала фрейлиной российской государыни, а в 1759 году вышла замуж за барона Александра Ивановича Черкасова и прожила долгую жизнь…
А на российском престоле сидел младенец, но регентшей при нем была уже его мать, немецкая герцогиня — в России ее звали Анной Леопольдовной. Однако в действительности бразды правления находились в руках совершившего дворцовый переворот честолюбивого и энергичного фельдмаршала Миниха к умного и прозорливого министра Остермана, относившихся друг к другу с явным недоброжелательством. Первый был щедро награжден деньгами за оказанную царской семье великую услугу и сделался первым человеком в государстве. Но могущество Миниха оказалось непродолжительным. «Помог» Остерман, написавший донос на своего соотечественника, побуждавшего супруга регентши, отца императора, уйти в отставку, чтобы самому получить чин генералиссимуса, предназначенный отцу императора-младенца.
Но слабая и нерешительная регентша не могла воздействовать на своих министров. Объявив себя правительницей, Анна Леопольдовна практически не принимала активного участия в государственных делах. Беспечная по характеру, она была занята только собой. По описанию современников, это была несколько полная, но стройная блондинка с миловидным простодушным лицом и глубокими, задумчивыми глазами. Склонная к лености и довольно ограниченная в своих интересах, она была отнюдь не глупа, но питала отвращение к любому серьезному занятию и всегда имела усталый, скучающий вид. Это незлобивое существо родилось на свет не для управления государством, а скорее для домашнего очага, неги и любви. Даже став правительницей государства, молодая мать императора не изменила своего образа жизни, часто надолго оставляя без всякого внимания государственные дела.
Большую часть времени регентша проводила в своих покоях — за карточной игрой или чтением романов. Часто, полуодетая, лежала по нескольку часов на софе без всякого дела, о чем-то мечтая, или медленно бродила по дворцу, останавливаясь лишь, чтобы прочитать молитву. Лютеранская принцесса, перешедшая в православие, была очень набожна. Во всех ее комнатах висели иконы с зажженными лампадками.
Новая правительница не любила показываться публично, значительно сократила придворные приемы, отпустила большую часть служащих, в таком изобилии окружавших ее тетку. И во дворце воцарились тишина и безлюдье. Обедала она обыкновенно вдвоем со своей фавориткой Юлией Менгден, с которой и проводила большую часть времени. Но как только в Петербурге вновь появился граф Линар — бывший саксонский посланник, регентша изменила свои привычки. Семейная жизнь молодой женщины явно не сложилась, а огонек первого увлечения все еще тлел в ее груди, чем не прочь был воспользоваться этот сердцеед.
Линар происходил из итальянской семьи, с XVI века поселившейся в Германии. К тому времени ему было уже сорок лет, он был вдов, красив, хорошо сложен, одним словом, покоритель женских сердец. Прибыв в Петербург, граф не пропускал ни одного случая, чтобы не показать принцессе, как он безумно влюблен в нее. Он нанял дом около царского сада, и Анна, обычно редко покидавшая свои апартаменты, вдруг стала часто прогуливаться по саду. Антон Ульрих был явно недоволен и даже испытывал муки ревности, но не решался говорить об этом вслух. Он нашел утешение во власти, которую регентша небольшими долями предоставляла своему супругу.
Возможно, из-за Линара, возможно, по другим причинам, но супруги по неделям не разговаривали друг с другом, и этим пользовались министры в своих интересах. Положение Брауншвейгской фамилии на российском престоле становилось ненадежным. В государстве назревал переворот… Правление матери императора, принятое поначалу сочувственно высшим обществом и народом, вскоре стало вызывать осуждение. Ведь в государстве опять главенствовали исключительно немцы: Остерман, Левенвольде, саксонский посланник Линар, пользующийся особым расположением регентши, и даже самая близкая фрейлина правительницы, немка Юлия Менгден, проявлявшая интерес к вопросам государственной политики. Поэтому грядущий заговор так и называли «заговором против немцев». Самой активной силой в нем были гвардейцы, среди них было и много простых солдат. А ведь гвардия представляла собой цвет дворянства и, начиная со смерти Петра Великого и вплоть до воцарения Екатерины II, по сути, ни одна смена на российском престоле не обходилась без вмешательства гвардейских полков.
Перессорившиеся немцы, стоявшие во главе России, уже не внушали симпатий и уважения. Да и сам новый император приходился лишь внуком царю Иоанну, а ведь была жива дочь самого Петра Великого, остававшаяся все время после смерти своего отца как бы в тени политической жизни. И поскольку государей тогда меняли «как сорочки» — поговаривали в народе, — решительно настроенные гвардейцы предпочли Елизавету Петровну. Она была доступна, приветлива, к ней относились с любовью…
Историками описывается характерный для того времени случай. Когда у племянницы бывшей императрицы родился сын, Елизавета, как это было заведено, захотела сделать подарок матери новорожденного. Она послала своих придворных в Гостиный двор купить вазу. Продавец, узнав, что ваза приобретается по велению Елизаветы, отказался взять деньги, хотя она, ваза, представляла большую ценность. Уже тогда все считали дочь Петра I предводительницей «русской партии» при дворе и желали, чтобы именно она восседала на троне. Елизавета не пряталась за дворцовыми стенами, как это делала правительница, дочь немца, а часто разъезжала верхом или в санях по улицам столицы, была проста в обращении с офицерами и солдатами, да и просто с жителями города. С уважением к ней относились и иностранцы. Поэтому и объединились вокруг нее все те, кто был недоволен «немецким засильем».
Елизавета появилась на свет перед Рождеством 1709 года как внебрачная дочь русского царя, который, хотя и был чрезвычайно обрадован известием о ее рождении, признал свое чадо лишь после женитьбы на Екатерине. Замуж младшая дочь Петра так и не вышла. Со своим возлюбленным женихом, Карлом Августом Голштинским, двоюродным братом мужа сестры Анны, она сошлась еще до свадьбы, которой, однако, так и не суждено было состояться. Бедный Карл Август скончался незадолго до бракосочетания. Чтобы подчеркнуть «вечный» траур по своему жениху, царевна носила обычно платье из белой тафты на темной подкладке. В дальнейшем Елизавета отказывала всем другим женихам — даже членам владетельных европейских домов, заявляя, что не желает связывать себя браком. А в поклонниках недостатка не было. В ее амурные сети попал даже ее племянник, император Петр II. А сейчас тридцатидвухлетняя красавица меняла одного кавалера за другим. Она могла флиртовать с любым, понравившимся ей, невзирая на его чин или происхождение.
Аристократия презирала ее как за незаконность рождения, так и за привязанности. Подругами царевны могли быть простые деревенские девушки, она каталась с ними на санях, угощала сладостями, участвовала в их плясках и песнях. Дом ее в Петербурге был открыт для гвардейских солдат, она делала им подарки, крестила их детей. «Ты кровь Петра Великого!» — говорили ей. — «Ты — искра Петра!»
Полагали, соответственно, что полузабытая высшим светом Елизавета не способна ни на какие заговоры и всякие мысли о власти оставила. Бирон, а затем Миних были к ней благосклонны. Ее отношения с правительницей Анной оставались любезными и даже дружественными. Но у Елизаветы нашлись друзья, которые во что бы то ни стало решили освободить Россию от «засилья немцев», как они заявляли. Но, как ни странно, это опять же были иностранцы: маркиз Лa Шетарди — французский посланник и Лесток — личный врач царевны Елизаветы. Последний был сыном французского лекаря, переселившегося в конце XVII века в Германию. В России он жил уже больше двадцати пяти лет и даже женился на одной из фрейлин Елизаветы. В заговоре, о котором уже поговаривали открыто, был также замешан немец Шварц — капитан пехотного полка. А самым активным заговорщиком был Грюнштайн, бывший маклер и ювелир из Дрездена, а в то время гвардейский солдат. Беспечность и апатичность регентши способствовали благополучному совершению переворота.
И вот гвардейцы присягнули Елизавете. Граф Левенвольде якобы успел предупредить регентшу об угрожавшей ей опасности, но мать малютки-императора, отличавшаяся особой доверчивостью к людям, сочла его безумцем и никаким доносам на цесаревну верить не хотела. Когда заговорщики вместе с Елизаветой вошли во дворец, Анна спала рядом со своим мужем. Один из гренадеров грубо разбудил несчастных. Заплакала крохотная сестренка младенца-царя, которую в суете уронили на пол. Маленького Иоанна Елизавета запретила беспокоить. Но он проснулся от шума, и, взяв его на руки, она растроганно сказала: «Бедный малютка! Виноваты одни твои родители». А между тем повсюду кричали «ура!» И под эти крики ребенок улыбался той, которая только что лишила его императорской короны.
