Александр Шубин - Преданная демократия. СССР и неформалы (1986-1989 г.г.)
Декабрьский митинг вдохновил «общинников». Митинг для них стал не столько акцией протеста, как позднее для «Демократического союза», сколько местом разговора с народом, агитации за какой-то конструктив, который тут же обсуждается, корректируется в соответствии с настроениями людей. Именно эта культура митинга будет позднее отличать социалистов от «дээсовцев». Что касается властей, то декабрьский опыт был, видимо, воспринят ими отрицательно. В ближайшие полгода неформалам придется самовольно пробивать право говорить с народом на улице.
РАЗМНОЖЕНИЕ ДЕЛЕНИЕМ
РАСКОЛ «ПЕРЕСТРОЙКИ»
ЕЛЬЦИНСКИЙ КРИЗИС лишь вскрыл нарыв, образовавшийся в неформальном движении. Этот кризис разразился бы и без «дела Ельцина». Он возникал в истории практически всех неформальных организаций, успевавших развиться настолько, чтобы перейти к заметной политической активности.
Сравнение истории неформальных групп в Москве и других городах[89] показывает, что они развивались по близкому сценарию. Заметно, что политическое неформальное движение проходит несколько этапов:
› Латентный. В подполье существуют политические кружки, контактирующие с легальными неполитическими самодеятельными организациями. Живущие рядом активисты могут не знать друг друга. В конце периода подпольные группы принимают политическое название и формируют программу.
› Первая кампания. Одна-две группы находят неоппозиционный повод для агитационной кампании, которую в условиях перестройки нельзя запретить (культура, экология, реформа ВЛКСМ, восстановление человека на работе). Одновременно начинается открытая лекционная пропаганда, устанавливаются контакты с другими организациями.
› После создания общего поля неформальных организаций идет процесс идеологического и личностного размежевания.
› Начало политической кампании, конфликт между умеренными (конструктивистами) и радикалами (акционистами).
Можно было пережить этот кризис по-разному. Клуб социальных инициатив распался тихо, «Община» после кризиса во время «дела Ельцина» смогла сохраниться, а «Перестройка» шумно раскололась – почти вне связи с делом Ельцина. При этом взрыве в окружающее пространство вылетело несколько проектов, ставших самостоятельными организациями. Тогда возникли общество «Мемориал» и Межклубная партийная группа, к 1990-му выросшая в «Демократическую платформу в КПСС»[90].
В конце 1987 года ядро «Перестройки» разошлось по швам.
Участник одной из фракций В. Кардаильский писал по свежим следам: «Произошел раскол на два лагеря: на так называемый старый актив, который в основном несет на себе всю организационную нагрузку и во главу угла ставит практическую работу с необходимым порядком и дисциплиной, – и сторонников так называемой этической демократии, пытающихся учесть весь спектр мнений по любому, даже самому малому вопросу»[91].
Оппозиция обвиняла старый актив в безнравственном соглашательстве и узурпации власти. Участникам этих споров казалось, что они формируют политическую культуру новой России. Наверное, они были правы.
Вспоминает В. Прибыловский: «Суть раскола „Перестройки“ заключалась в борьбе группы маргиналов против президиума. Радикалы выступали против захвата руководства клубом Минтусовым, Румянцевым и Фадиным. Они захватывали президиум, не давали говорить Лямину и Фадееву. Поступали они в принципе правильно, хотя можно было бы это делать интеллигентнее. Я даже потом писал, что манера ведения, известная как хасбулатовская, была введена Румянцевым. Эта тройка выглядела как самозахватчики.
Поводом к расколу стал вопрос об уставе. Спорили, записывать ли в нем особые права держателя помещения – представителя ЦЭМИ В. Перламутрова – либерального экономиста, очень умеренного. Для него было важно устроить клуб, где просвещается интеллигенция, куда физики приходят, а им умный Клямкин объясняет то-то и то-то. Радикалы говорили, что нам не нужно надсмотрщиков от ЦЭМИ. Если нас выгонят, то и черт с ними. А умеренные говорили, что у нас есть такая площадка, которой ни у кого из демократической общественности нет. Не нужно подставлять начальство резкими выступлениями»[92].
Вспоминает П. Кудюкин, один из лидеров президиума: «Сначала „Перестройка“ состояла из широких мероприятий и организационных собраний актива. На собрания актива стало приходить все больше народа, и стало неясно, кто и по какому праву принимает решения. Осенью 1987 года стали работать над уставом, что вызвало большие споры о том, будет ли минимальная дисциплина. Критиковали старый узкий актив за то, что он много на себя берет. Мы отвечали, что нельзя принимать решения в митинговом стиле – сегодня одни решения от имени „Перестройки“, завтра другие. Другая линия споров – насколько можно кричать против социализма. Одни по тактическим соображениям предлагали этого не делать, другие – говорить всю правду-матку. Из этого вытекали и разные взгляды на отношения с властями – держаться ли за помещение, сотрудничая с администрацией, или нет – мол, если нас выгонят, этим себя и разоблачат».
В. Прибыловский добавляет интересный штрих: «Я тогда не заметил, что за кулисами раскольников действовал В. Игрунов, который выделял более радикальную группу. В авангарде гили и люди, умевшие аргументировать – Д. Леонов, в будущем известный „мемориалец“ и И. Чубайс, член КПСС и, кстати, старший брат А. Чубайса. Но были и другие – О. Лямин, В. Фадеев, которые выступали по любому поводу не по делу и как-то истерично-радикально. Я тогда сказал, что если бы в якобинском клубе было 3-4 лямина, то не было бы революции». «Лямин был очень активен в обличении президиума. А потом, когда „Перестройка“ раскололась, то радикалы Лямина „отжали“ – просто не сообщали ему о встречах». (Более расчетливые люди и дальше будут использовать экзальтированных радикалов в качестве тарана.)
Бывший диссидент В. Игрунов, известный как Вячек (так его часто называли в 90-е, когда он стал депутатом), стал архитектором более радикального либерального клуба «Перестройка-88».
Вспоминает В. Фадеев, соратник В. Игрунова по клубу: «Игрунов был знаком буквально со всеми, входил в половину всех групп, хотя называл себя „индивидуалом-политиком“, что, в общем-то, было правдой… Вячек, как, скажем, Рахметов у Чернышевского, был среди нас единственным профи. За это, в основном, его все уважали. Почти каждый месяц Игрунов куда-то ездил, произносил речи, устанавливал контакты, и при этом никаких видимых сдвигов в его работе не было видно. Воз стоял на месте, хотя вокруг него носился с бешенной энергией Вячек то в образе рака, то в образе лебедя, то в образе щуки: „Ребята, у меня ни на что не хватает сил!“[93].
10 ноября в эмоциональной обстановке «ельцинского кризиса» президиум, возмущенный нападками радикалов, ушел из зала и решил создать новый клуб. 12 января 1988 года раскол «Перестройки» был официально оформлен. Президиум, за которым осталось помещение, создал клуб «Демократическая перестройка», который в 1989—1990 годах превратился в организационное ядро социал-демократической партии. Радикалы создали клуб «Перестройка-88», который активно действовал до середины 1988-го. Часть его участников вошла в «Демократический союз» и «Мемориал».
ОТ «ПАМЯТНИКА» К «МЕМОРИАЛУ»
В ОБСТАНОВКЕ РАСКОЛА «Перестройки» часть его актива предпочла пойти путем практического дела. Таким делом стало создание мемориала жертвам сталинских репрессий.
Идея «Мемориала» была провозглашена еще на «Встрече-диалоге» в августе 1987 года создателями группы по увековечению памяти жертв сталинских репрессий «Памятник». Сначала идея была предельно проста: выполнить решение съезда КПСС о строительстве памятника жертвам репрессий. Решение это было забыто после свержения Хрущева, но теперь снова стало актуальным. С этой идеей стал выступать Юрий Самодуров. И он, и поддержавшие его неформалы понимали, что дело не только в монументе: «Хотелось создать такую организацию, которая последовательно будет заниматься разоблачением сталинских, а потом и ленинских основ тоталитаризма. Тут тоже разногласий с Юрой Самодуровым не было»[94].
Вспоминает П. Кудюкин: «Юра Самодуров развивал идею памятника жертвам и в Клубе социальных инициатив, и в „Перестройке“, но Вячек (Игрунов) выдвинул идею именно мемориала как комплекса с памятником, библиотекой и архивом. Вячек правильно говорил, что можно поставить памятник, а власть будет делать все то же самое. Должен быть какой-то общественный фактор. Уже в 1988 году, когда нам говорили, что вы со своим радикализмом приведете к тому, что никакого памятника не будет вообще, я отвечал, что памятник в душах важнее, чем памятник на площади».
