Вольдемар Балязин - Семнадцатый самозванец
И Зелфукар-ага, получив от Амфилохия письмецо малое и хотя и невеликий, но тяжелый кожаный кошель, направился к послам. Уйдя с базара, толмач тут же прочитал письмо и, запомнив всё, о чем там было написано, изорвал его в мелкие клочья. Высыпав на ладонь кучку мелких серебряных монет - мангур, пиастров, акче и аспр, - Зелфукар-ага даже плюнул с досады - тяжел был архимандритов кошель, да только за три дюжины полученных от Амфилохия монет никакой меняла не дал бы и одного золотого фондука.
Подойдя к русскому подворью, Зелфукар-ага отдал все им полученное двум грязным и бесчестным стражам - ямакам, стоявшим у ворот посольства и, поклявшись возместить убытки за счет Телепнёва и Кузовлева, решительно перешагнул порог.
Расчет Зелфукара-аги оказался правильным: после того, как послы разузнали всё, о чем говорил великий визирь с ворами, они с лихвой возместили пронырливому толмачу его убытки. И для того, чтобы не навлечь на доброхота Зелфукара и тени подозрения, Кузовлев дал ему не русские деньги, а две золотых сицилийских онцы, выманенные ещё в Кафе на захваченные из Москвы ефимки.
Получив мзду, Зелфукар-ага сказал:
- Если дашь ещё золота, скажу, кто есть в самом деле вор Шуйский.
Телепнёв слабым голосом, не подымая головы с подушки, ответствовал:
- Зелфукар-ага, то золото, что мы тебе дали, не наше золото, а государево, и нам за то золото перед государем ответ держать. А как я государю скажу, что за малые дела много денег отдал?
Толмач повел плечом, приподнял брови:
- То дело не малое, господин. То дело - великое.
И добавил жалобно:
- Чтоб имя вора узнать, я много одному человеку платил. Что теперь делать? Обратно у доброго человека золото брать?
- Сколь заплатил? - тихо спросил Телепнёв, понимая, что придется раскошелиться ещё раз.
- Пять фондуков платил, - ответил толмач, не отводя глаз.
- Говори, - вздохнул Степан Васильевич и велел дьяку Алферию достать из сундука деньги.
- Звать вора Тимошка по прозванию Акундинов. Прибежал вор из Вологды на Москву и там был в приказе Новая Четь подьячим.
- Новая Четь! - воскликнул громко молчавший до того Кузовлев. - Да я ж того Тимошку знаю! Был он при Иване Исаковиче Патрикееве в подьячих. И из Москвы года два как убег. Мы с ним даже на одной свадьбе вместе были. Я, Степан Васильевич, вора Тимошку, если поставят меня с ним с глазу на глаз тут же уличу!
- Ну и дела! - слабо ахнул Телепнёв. - Ладно, коли так. А если нет?
Зелфукар-ага приложил руку к сердцу:
- Так, господин, истинно так.
Степан Васильевич вздохнул и еле пошевелив пальцами, показал Кузовлеву - пододвинъ-де толмачу кису с деньгами.
Кузовлев толкнул по столу кожаный мешочек и Зелфукар-ага ловко поймал его. Кузовлев спросил:
- А скажи, ага, как нам сподручнее того вора Тимошку достать?
- Везир и-азам сам такого дела не сделает. Можно вора достать большой казной.
- Все казной да казной, - проворчал Телепнёв. - Деньги отдадим, а вора нам не выдадут и потеряем казну даром - люди-то ваши, ты, Зелфукар-ага, не обижайся - не однословы: пообещать - пообещают, а дела не сделают.
Зелфукар-ага сказал:
- Зачем стану обижаться? Правду говоришь, господин. А ты меня послушай: бросьте вы это дело - пойдет вор по земле, волочась, - и сам пропадет. А то зашлет его везир и-азам в дальний город или же на галеру в греблю отдаст. А если станешь, господин, о воре промышлять, то пуще его вздорожишь, и станет везир и-азам думать: "И вправду вор царского кореня".
Телепнёв вздохнул, подумал: "Вот привязалась напасть - сам чёрт не разберет. И так-то посольство - хуже не придумаешь: на крымского царя, хотя и бывшего, а все же царя, султану надо челом бить, о злодеяниях его доводить многими словами, накрепко. А как ещё султан к тому отнесется? Крымский царь единоверец его - из султановой руки на мир смотрит. Да и в набег ходил не по наущению ли из Цареграда?"
А Зелфукару-аге сказал так:
- Спасибо тебе, Зелфукар. То воровское дело для нас, послов - не главное. Есть у нас и иные - государственные дела. Только, если речь о воре зайдет, то скажи боярину твоему, Азяму, что вор тот - худой человек, подьячишка, нечестных родителей сын.
* * *
Осень начиналась в Константинополе. Тихо шелестели дожди, сбивая наземь мокрые листья, возвращались в Золотой Рог боевые корабли Порты галеры, фелюги, фрегаты: до весны у Синопа, Трабзона, Батума можно было не ждать казацких стругов и чаек.
Кузовлев со дня на день ждал: вот позовут к султану. И лестно было дьяку Алферию идти к султану мимо большого государева посла, который из-за приставшей к нему неведомой болезни совсем лишился сил - и страшно: а ну, не то скажет, или не так сделает, как велит посольский обычай? Однако, хотя и боялся дьяк, - было ему интересно и радостно.
И однажды среди дня появилась на посольском дворе добрая дюжина людей - на конях, с пиками и саблями.
Дьяк Алферий, выглянув в окно, тут же понял - не во дворец ему ехать: азямы на всадниках были ношеные, кони нечищенные, сапоги старые. Не охранники султана - балтаджи - въехали во двор - простые воины - капы-кулу. Тревожно обшарив глазами толпу всадников, дьяк увидел Зелфукара-агу - и у него слегка отлегло от сердца.
Толмач вошел в дом с толстым низеньким десятником и красивым юношей, одетым в богатый халат. Взглянув на Кузовлева - будто видел его впервые, толмач сказал, как пролаял:
- За многие вины вашего царя сидеть вам, послы, в избе, никуда не выходя, пока царь урусов не напишет, зачем готовит к весне шайки лихих людей воевать крымский юрт и полночный берег Порты. А появятся казаки на море - сожгут в пепел и тебя, дьяк Алферий, и товарища твоего Степана.
Кузовлев понял, что Зелфукар-ага разговаривает с ним так из-за того, что рядом с ним стоит нарядный юноша - не то соглядатай, не то везир и-азама думный дворянин.
- Так говорить с его царского величества послом тебе, толмач, непригоже. И ты боярину твоему, Азему, скажи, что ни в каких государствах над послами бесчестья не бывает, и в Цареграде над послами того не бывало. А я за казаков не ответчик, потому как черкасы* (* Черкасы - широко употреблявшееся в России название украинских казаков.) искони государского повеленья не слушают, и живут воровским обычаем искони ж.
Телепнёв, лежа с закрытыми глазами, думал; "Ах, хорошо, Алферий, ах, верно отвечаешь татарину".
Зелфукар-ага потоптался немного и строго проговорил:
- Из избы - не выходите. Со двора - не выходите. Никого в избу и на двор не пускайте. Буду только я приходить, когда повелит мне везир и-азам, пресветлый Азем-Салих паша.
И с тем вышел. За ним, неслышно ступая, вышел красивый юноша, и громко топая, - толстый десятник.
- Ну, дождались, - прошептал Телепнёв.
Кузовлев устало опустился на лавку возле стола и подпёр щеку рукой. Ясно было - снова началось казацкое воровство, гиль и грабительство. А отвечать за то надлежало ему - государеву послу, дьяку Алферию Кузовлеву, ибо с полуживого Степана Васильевича какой спрос?
"А как только выйдут казацкие чайки из Днепровского гирла, - думал дьяк, - бросит султан сорок тысяч конников на Астрахань, и поведет их подьячишка Тимошка - князь Иван Васильевич Шуйский. И если не отрубят голову дьяку Кузовлеву в Цареграде, или хуже того - не посадят на кол, то, вернувшись в Москву, расспросят его, Алферия, ближние государевы люди: пошто вора Тимошку перед визирем не изобличил, пошто не вывел на чистую воду худородного мужичишку и дозволил вору, прикрывшись царским именем, воевать южные украины - Астрахань с пригородами?
И вот за это-то дьяк Алферий ответит по всей строгости.
А за казацкое воровство кто с него спросит? За казаков ему ответ не держать".
И, рассудив таким образом, решил дьяк Алферий прежде всего избавиться от вора Тимошки. И с тем улегся спать. "Слава создателю, - подумал дьяк засыпая, - что другого вора бусурмане сами метнули в тюрьму, а то что бы было делать с двумя супостатами сразу?"
* * *
Тимоша, живя во дворце Азем-Салиха паши, с утра и до полудня слушал поучения хаджи Рахмета, носившего красную феску с черной кисточкой означавшей ученого человека. Хаджи Размет занимался с Тимошей турецким и арабским языками, готовясь к тому, чтобы понятливый и способный к языкам урус вскоре мог понимать новое для него вероучение - ислам.
А с полудня и до глубокой ночи Тимоша бродил по великому городу Истамболу, само название которого означало - "полный мусульман". Он исходил его весь - от замка Румели Иссар до древнего Хризополиса, называемого турками Ускюдаром, и от площади Сераскера до Силиврийской заставы. Он шатался по бесчисленным улочкам в кварталах Ливадии и Галаты, возле Урочища рыб, где в квартале Фанар жили богатые греческие купцы. Он бродил у белых зубчатых стен султанских дворцов Топ-Капу и Чераган, и дальше по берегу Босфора у садов Долма-бахче.
Он исходил вдоль и поперек все базары Истамбола, дивясь их разноязычию, многолюдству и богатству. Он забредал в мечети, церкви, кофейни, цирюльни, бани, таверны. Толкался среди носильщиков, водоносов, кузнецов, горшечников, мясников. Знакомился с важными деребеями - турецкими вотчинниками, с лукавыми ростовщиками, ловкими торговцами, простодушными уланами - крестьянскими сыновьями. Дивился на гадателей, заклинателей змей, фокусников, акробатов, балаганных скоморохов.
