Владимир Напольских - Введение в историческую уралистику
Базой, позволяющей говорить о возможности такого «наполнения» в принципе, является законное предположение о том, что общая лингвистическая история определённой группы народов должна так или иначе отразиться на истории их материальной и духовной культуры и физического типа. Другими словами: исторические процессы, приведшие к сложению комплекса общих черт в языках определённой группы, позволяющих считать эти языки генетически родственными, должны были в той или иной мере повлиять на развитие культуры и физического типа данной группы народов, и следы этого влияния могут быть выявлены и использованы в исторических построениях вместе с данными языкознания. Речь при этом идёт отнюдь не непременно о комплексе общих черт в культуре и антропологическом типе, присущем именно и только данной группе народов: развитие культуры и физического типа шло под влиянием тех же факторов, но не одновременно и даже не параллельно с языковым развитием, поэтому следует ожидать, что реконструируемые культурные комплексы или расовые «прототипы» будут скорее всего характерны для совсем иного набора народов, и лишь в исключительных случаях их распространение будет совпадать с языковыми группами и семьями.
Исследование предыстории носит, таким образом, принципиально комплексный характер: помимо данных языкознания оно по необходимости базируется на данных археологии, физической антропологии, этнографии, палеобиогеографии и т. д. Эти данные должны быть связаны друг с другом в рамках исторической модели, объясняющей генетические и логические взаимосвязи фактов, установленных с помощью методов названных выше наук. Создание такой внутренне непротиворечивой, учитывающей и объясняющей максимальное количество исторических фактов модели является целью любого исследования в области предыстории. Таким образом, «наполнить» лингвистические построения историческим содержанием — значит ответить не только на вопросы «где?», «когда?», «кто?», но и на вопрос «почему?». Поэтому, например, констатация миграции по археологическим материалам сама по себе для исследователя предыстории малоценна: необходимо установить её причины, ход и последствия, создать модель взаимодействия пришлых на данной территории групп и аборигенов на разных стадиях контакта, определивших историю их языков, культуры и физического типа и т. д. Постулируя при этом смену языка на данной территории необходимо подтвердить её наличием субстратных явлений в языке-«победителе» или объяснить отсутствие таковых.
Ключевыми для предыстории являются понятия праязык, пранарод, прародина.
Термин праязык (реже, в особенности в лингвистике — язык-основа) имеет несколько отличный смысл в собственно лингвистических и в исторических исследованиях. Для лингвиста-компаративиста цель его работы — реконструкция праязыка — условной модели, строгой системы лексических, фонетических, грамматических и, возможно, синтаксических соответствий, общих для всех родственных языков, системы, которая позволяет сравнивать эти языки друг с другом и с другими языками, демонстрируя в первом случае общность, единство (система «работает»), а во втором — либо отсутствие сходства вообще, либо иной его характер, например контактный («работают» другие соответствия, охватывающие другой набор языков, при этом уровень развёрнутости их системы на порядок ниже уровня развёрнутости системы праязыковых параллелей — естественно, при сопоставимой степени близости сравниваемых языков).
Для исследователя же предыстории термин праязык выражает собой понятие о реально существовавшем некогда языковом организме (относительно единый язык, или массив родственных диалектов, или несколько тесно контактировавших близкородственных языков, — суждение о реальном характере этого организма является одной из задач исторического исследования), который в ходе своего развития (расхождение диалектов, ассимиляция родственных и неродственных языков, различные влияния со стороны этих языков, миграции носителей языка, консолидация родственных языков или диалектов, образование пиджинов, койне, lingua franca и т. д.) послужил, в конечном счёте, основным (системообразующим) компонентом для сложения исторически известных языков данной группы. Для исследователя предыстории праязык является, таким образом, не конечным продуктом научных изысканий, а одним из элементов создаваемой в ходе исследовательской работы исторической модели (см. выше). При этом предполагается, что лингвистическая реконструкция позволяет с достаточной достоверностью восстановить основной лексический фонд праязыка, судить об особенностях его диалектного членения, об ареальных и генетических связях его с другими языками.
Термины пранарод — общность людей, для которых праязык (во всём возможном многообразии стоящих за этим термином реалий — см. выше) являлся основным средством общения, инструментом сохранения и развития культуры, фактором самосознания и социальной интеграции, и прародина — территория, где обитал пранарод, где функционировала и развивалась его культура, отражённая в праязыке, — принадлежат уже исключительно предыстории. Понятие пранарод, означающее, на первый взгляд, не более чем «сообщество носителей праязыка», может быть существенно расширено с этноисторических позиций через обнаружение фактов, свидетельствующих об общности, единстве данной группы народов не только по языку, но и по культуре и антропологическому типу (см., впрочем, о сложностях такой работы выше). Важно, чтобы эти факты образовывали системные комплексы, отражающие «пракультуру» и антропологический «прототип» подобно тому, как система языковых фактов, выявляемых в отдельных уральских языках, отражает праязыковое состояние. Необходимо подчеркнуть, что, как и всякое историческое понятие, пранарод и прародина должны рассматриваться в пространственной и временной динамике, учитывая как возможную размытость границ между «материнским» и «дочерним» праязыками в диахронии (например, переход от прауральского к прафинно-угорскому не как некий единовременный акт, «скачок», а как постепенное «перетекание» из одного состояния в другое), так и возможный аморфный характер иных праязыковых единиц, для которых уместнее употребление термина праязыковая общность, а не праязык (например, такими скорее всего были финно-пермская и финно-волжская общности[4], представлявшие собою, очевидно, обширные массивы родственных языков и диалектов, связанных друг с другом многообразными ареально-генетическими связями [Хелимский 1982:24—25] — см. также ниже). Нельзя, однако, полностью исключать и существования в прошлом относительно монолитных праязыков (как, например, пермский или самодийский праязыки, по крайней мере на определённых стадиях их развития) и возможности скачкообразных процессов их распада. Необходимо учитывать и ещё одно важное обстоятельство: сравнительный анализ уральских языков позволяет восстанавливать основные особенности уральского праязыка лишь на последней стадии его развития, непосредственно предшествовавшей его распаду. Поэтому, оставаясь в рамках собственно уральской предыстории (не проникая глубже в предысторию Северной Евразии в целом), под уральской прародиной следует понимать район, где уральский пранарод обитал незадолго до или непосредственно в период распада уральского праязыкового единства [Hajdú 1969:256][5].
Согласно господствующим в языкознании воззрениям, основным процессом в формировании современных языков была языковая дивергенция, представляемая обычно в виде цепочки следующих друг за другом праязыков, каждый из которых распадался на два (чаще всего) или более дочерних праязыка, наглядно предстающая в виде схемы родословного древа (нем. Stammbaum) языков той или иной языковой семьи. Для более чёткого понимания того, что кроется под словами распад праязыка (в том смысле, какой вкладывается в это понятие в предыстории), я предлагаю рассматривать этот процесс в виде следующей принципиальной модели (см. рис. 1).
В любом живом языке постоянно и спонтанно возникают разного рода инновации, но любое живое сообщество (пранарод), а значит — и язык (праязык), стремится сохранить свою целостность с помощью специальных механизмов консервации старого и интеграции вновь появляющихся элементов в уже существующую систему, — своего рода культурной и языковой «памяти». В обычных условиях ареалы отдельных языковых (и культурных!) инноваций перекрывают друг друга, взаимопересекаются, образуя своего рода равномерную «сеть», покрывающую всё пространство функционирования языка, и силы интеграции благодаря этому доминируют (рис. 1, а). В определённый момент начинает действовать некий дезинтеграционный фактор (доминирующее влияние чужого языка и культуры, изменения экологической обстановки, внедрение новых прогрессивных отраслей экономики, возникновение политических центров и т. д.), чьё влияние, особо ощутимое лишь в определённой части праязыкового ареала, начинает «стягивать» инновации к одному району. Таким образом складываются один или несколько центров концентрации инноваций (рис. 1, б). Важно, что эти центры не охватывают весь праязыковой массив целиком: сохраняются зоны с «нормальным» консервативным развитием. В силу преимущественной концентрации инноваций в названных центрах в них складываются свои, особые, более плотные «сети» инноваций и начинают, таким образом, действовать внутренние локальные интеграционные силы, противостоящие силам интеграции всего «материнского» праязыкового массива, — начинается процесс его распада, на первом этапе которого всё более возрастает концентрация инноваций в указанных центрах, и всё меньшее число инноваций охватывает весь «материнский» массив. Складывающиеся таким образом новые, «дочерние» языковые массивы шаг за шагом обособляются от «материнского», хотя и продолжают сохраняться междиалектные связи в его пределах — в основном между соседними группами (ареально-генетические связи в терминологии Е. А. Хелимского). Данную стадию распада праязыка можно назвать «почкованием» дочерних групп (рис. 1, в). Эта стадия может завершиться окончательным обособлением «дочерней» группы (групп) и возникновением двух (или более) новых языков, один из которых, по сути дела, будет представлять собой остаток «материнского» праязыка.
