Жорж Садуль - Всеобщая история кино. Том 2 (Кино становится искусством 1909-1914)
Жан Дюран. Мы ставили декорации на огромном деревянном щите, укрепленном на подпорках высотой в три метра. На нем, как на полу, мы расставляли мебель, будто в гостиной, — диваны, фортепьяно, кресла, и прочее барахло, а затем рабочие выбивали подпорки. Тут все обрушивалось в нижнюю комнату.
Гастон… Модо. Люди и мебель пробивали потолок нижнего этажа. Мы как будто играли в ватерполо. Каждый намечал себе какой-нибудь предмет. Мы договаривались: «Я хватаю шкаф, ты — буфет, а ты лови табуретку с тещей».
Жан Дюран. В гостиной обычно находился очень воспитанный господин с цилиндром на голове. Он всегда принимал на себя фортепьяно. Разумеется, его цилиндр был набит газетами.
Гастон Модо. А помните громадные трехэтажные леса, которые мы построили в Сент-Мари де ла Мер? Мы договорились заранее: «Ты свалишься в цемент, я в известку, а ты в чан». В леса врезался мотоцикл, и все взлетело на воздух. А мы попадали каждый куда было надо. Для людей привычных — это совсем просто.
Жан Дюран. Однажды укротитель Шнейдер предложил Фейаду купить 42 льва. Вся партия стоила Довольно дорого, и Фейад предложил мне взять половину для моих комических фильмов, так как папаша Гомон был очень прижимист. На съемку первого фильма Гомон пригласил кучу гостей, но вдруг лев пролез через дыру, оставленную для киноаппарата, и отправился гулять среди приглашенных. Все повскакали с мест и разбежались. «Пуики» и укротитель насилу загнали льва назад. Немного погодя Гомон вернулся к нам, повторяя: «Сохраняйте хладнокровие, друзья, сохраняйте хладнокровие!»
Жанна-Мария Лоран. А помните, как львица бросилась на укротителя, а Батайль отогнал ее тряпкой для мытья посуды?
Жан Дюран. Как-то раз мы снимали фильм о львах и консьержках. Из предосторожности мы вставили шипы в половые щетки.
Поло. Если б не это, они бы нас сожрали.
Жан Дюран. А Модо привязал к ногам кусок мяса, чтобы лев лизал ему голые пятки. Неприятно только, что лев принялся заодно жевать его ноги… Мы всегда работали с двумя операторами. Большие «каскады» нельзя было репетировать по тридцать раз, например, когда целый свадебный кортеж летит кувырком со второго этажа…
Гастон Модо. Или когда мы привозили к Сене двуколку, набитую людьми, которых вываливали прямо в реку… Дюран как-то написал в своем сценарии: «Десяток привратников», — и мы сказали своим ребятам: «Ступайте, оденьтесь привратниками». Затем посадили их в двуколку и сбросили в воду, думая про себя: «Авось там найдется лодка поблизости, если кто-нибудь из парней не выплывет».
Жан Дюран. Я так был в них уверен! Я не сомневался, что все будет в полном порядке. А они говорили, что им все нипочем».
Мы видим, какой веселый дух разрушения и озорства вдохновлял Жана Дюрана и его труппу. Дух юмористического журнала «Пель-Мель», в котором сотрудничал режиссер, расцвел в их нелепых и отчаянных выходках. Иногда в кинотеатре «Гомон-палас» живой Онезим, из плоти и крови, продолжал свои трюки в зале, проскочив сквозь экран, где показывали его фильм, как сквозь обруч, обтянутый бумагой. Иногда он прыгал в зал с потолка, как, например, в «Рождестве Онезима», о котором Дюран рассказывает:
«Ангел сообщает Онезиму, что жена ему изменяет и что он может сейчас захватить ее в четвертом ряду кресел кинотеатра «Гомон-палас». На экране показывают, как Онезим нанимает фиакр. После многих задержек и приключений он подъезжает к «Гомон-паласу», но его не впускают в зал. Он лезет на крышу, а его преследуют привратник негр, сын Беганзена, и все «пуики», переодетые полицейскими. Онезим карабкается на купол, открывает трап… и в тот же миг зрители видят, как живой Онезим с головокружительной быстротой скользит по веревке, свисающей с высокого потолка кинотеатра. На сцене его встречают кучер фиакра, которому он забыл заплатить, дежурный пожарный, привратник негр, собака Бубуль и полицейские. Он дерется с капельмейстером и проламывает ему голову, а сам проваливается в большой барабан… все кончается всеобщим примирением[134].
После этого рождественского сеанса директор кинотеатра пришел к Гомону с самой умильной миной: «Мы заработали 21 000 франков». Папаша Гомон на это только ответил: «Надеюсь, что в будущем году мы заработаем 25 000». Фильм и скетч демонстрировали в течение двух недель…»
Лучшими картинами Жана Дюрана были фильмы с Онезимом[135]. Эрнест Бурбон с размалеванным лицом, в слишком широком (или слишком узком) платье, с помятым цилиндром на голове походил на циркового «Рыжего». Этот законченный акробат обладал очень выразительной и забавной мимикой. Тут ни о каких тонкостях или психологических нюансах не было и речи. Прелесть фильмов с Онезимом заключалась в их живости, ритме, а главное, в железной логике развития каждой абсурдной ситуации. Считается, что «Онезим-часовщик» — один из первых удачных фильмов Бурбона — подсказал Рене Клеру некоторые эпизоды в фильме «Париж заснул». Вот его сценарий:
Онезим, желая, чтобы скорее прошло его любовное огорчение, забирается в обсерваторию и портит механизм точных часов. С этой минуты жизнь в Париже бешено ускоряется. Прохожие, омнибусы, фиакры несутся к площади Оперы бурным потоком. В магазине в один миг разворачивают рулоны сукна, режут их на куски, примеряют одежду, и покупатели убегают галопом в новеньких костюмах. Мэр венчает юную пару. После брачной ночи, пролетевшей как экспресс, молодожены уже качают младенца, который растет на глазах и перегоняет своего отца, уже обросшего длинной седой бородой.
Ритм фильма и чередование трюков все убыстряются. В целом эта картина — блестящая удача режиссера, охваченного страстью преувеличения, доведенного до абсурда.
В фильме «Онезим — цыганское сердце» герой завтракает в харчевне близ Сент-Мари де ла Мер. Цыган играет увлекательный вальс. Посетители танцуют, Онезим танцует, служанки танцуют. Преследуемые цыганом, Онезим и его подруга кружатся на крышах домов, на старой церкви и, наконец, падают на далекий пляж, тот самый, красоту которого так верно передал Ван-Гог в своей поэтичной картине.
Логическое развитие какого-нибудь положения независимо от того, правдоподобно оно или нет, доведение его до полного абсурда — таков прием, заимствованный Дюраном у Фейада («Намагниченный человек»), у Ромео Бозетти, у эстрадных актеров и в первую очередь из популярных юмористических журналов того времени: «Альманах Вермот» и «Эпатан». Детский журнал «Эпатан» был чрезвычайно распространен в самых широких кругах благодаря помещавшейся в нем серии рисунков «Стальные ноги»[136]. В ней художник Фортон изображал жизнь деятельных, неунывающих люмпен пролетариев. Их приключения продолжали пользоваться успехом у широкой публики еще в 1950 году. «Стальные ноги» — веселые анархисты, немного хулиганы — изображались пародийно и вполне могли быть действующими лицами в комедиях с Онезимом.
Когда Онезим попадает в плен к индейцам («Онезим — дрессировщик людей и лошадей»), его бросают на съедение хищным улиткам. Когда он дерется на дуэли («Онезим и клубмен»), ему сносят голову, но затем приклеивают ее на место, после чего он влюбляется в свою сиделку.
Истоки творчества Жана Дюрана ближе к народным традициям, чем у Фейада. Однако мы не находим у Дюрана социальной направленности комических фильмов Альфреда Машена. Дюран все отрицает: он насмехается над королями и полицейскими, над «благовоспитанными господами», судебными приставами и чиновниками, но не обходит насмешкой и рабочих-каменщиков или расклейщиков афиш. По его мнению, нет в мире человека, которому нельзя дать оплеуху или опрокинуть на голову ведерко с клеем.
Дюран убивает, спускает шкуру, оглушает, рвет людей на части, но без всякой кровожадности; он живет к мире абсурда, где оторванные головы можно приклеить обратно. В отличие от английского юмора его буйное отрицание не переходит в жестокость, меланхолию или помешательство. Подобно ребенку, Дюран сначала утверждает, что Париж можно поместить в бутылку, а затем с непоколебимой логикой развивает все последствия этого абсурдного предположения. Если английская традиция и оказала на него некоторое влияние через мюзик-холл, то Дюран все же сохранил сбой очень своеобразный стиль. Его нелепые фантазии берут свое начало от старых французских традиций, от средневековых фаблио и приводят его к стилю кабаре «Ша нуар», к Альфонсу Аллэ и профессиональным мистификаторам, а также к веселым проделкам студентов и художников. Нетрудно заметить, что американская школа очень многим обязана Дюрану. Он был главным учителем Мак Сеннетта, который, кроме того, многое почерпнул от Ромео Бозетти и Андре Дида.
Война оборвала карьеру Жана Дюрана; дальше мы рассмотрим его драматические фильмы. После демобилизации он ставил для фирмы «Нальпа» серию «Серпантэн», главным героем которой был Левек. Деллюк очень высоко оценил эти фильмы и прекрасно понял их своеобразие, хотя был совершенно незнаком с творчеством Дюрана до 1914 года.
