Александр Коржаков - Ближний круг «царя Бориса»
Текст составляли несколько дней. Когда мне его принесли, я удивился – там ни слова не говорилось об отвратительном поведении Ельцина, о позоре России, которую он обязан представлять достойно. Группа «возмущенных» товарищей написала хвалебнейшую оду. Самыми критичными можно было считать фразы типа: «…мы хотели бы, чтобы вы берегли свое здоровье, вы так нужны России». Или: «…надо как-то умерить нагрузки в работе».
Ничего не оставалось делать, как подписать это произведение придворных искусств. Кстати, подлинник письма Илюшин оставил у себя. Сохранил, наверное, для своих мемуаров.
Спустя несколько дней Президент отправился в очередной отпуск в Сочи. В самолете, в малом салоне, мы расположились вместе с Илюшиным. Сидим и рассуждаем: нести Ельцину письмо сейчас или потом отдать? Носить документы – прямая обязанность Виктора Васильевича. Обычно он в начале полета отдавал Президенту папку, а перед посадкой забирал документы обратно. Если шеф прочитывал документ, то ставил чернильную галку в верхнем левом углу бумаги.
Илюшин, набрав воздуха в легкие, говорит мне:
– Саша, вот иду к нему с письмом.
Я посоветовал:
– Положи письмо в общие бумаги.
Он так и сделал.
Сидим. Ждем реакции. Минут через двадцать загорается красная кнопка вызова. Побледневший Илюшин направляется к Ельцину.
– Это что вы мне принесли? – зарычал Президент. – Заберите эту писанину, еще вздумали меня учить.
Илюшин вернулся раздосадованным и подавленным. Честно говоря, я тоже не ожидал, что при таком откровенно подхалимском тоне письмо вызовет у шефа столь гневную реакцию.
– Ты знаешь, как он вернул письмо? – решил поделиться неприятными подробностями Илюшин. – Он швырнул папку мне чуть ли не в лицо.
– Ну что ж, будем ждать продолжения, – заключил я.
В Адлере нас встречали, как обычно, местные начальники. Мы с Илюшиным покинули самолет после Президента и Наины Иосифовны. Пока шеф целовался с краевым и городским руководством, Наина Иосифовна подошла к нам и принялась энергично отчитывать. Причем начала с более впечатлительного Илюшина:
– Вы что натворили?! Вы что сделали?! Вы что там написали?! Расстроили Бориса Николаевича, теперь у него будет не отдых, теперь у него будет вообще черт-те что.
Мы оторопели. Я действительно не понимал причины столь бурной реакции на очевидную ерунду. А уж Виктор Васильевич, всю жизнь мастерски избегавший подобных последствий, никак не мог взять в толк, что именно в злополучной бумаге вызвало гнев шефа.
Но нет худа без добра. Пока шеф дулся на меня, я спокойно работал и отдыхал. Илюшин играл со мной в теннис и был крайне любезен. К тому же я пристрастился ходить в прекрасный санаторный комплекс «Русь» – там тоже играл в местном теннисном клубе с другими отдыхающими и руководством санатория. Единственная мысль, время от времени отравлявшая беззаботные дни, касалась развязки этой истории. Но, в отличие от Виктора Васильевича, эта тема не пугала меня, я не боялся увольнения, у меня ведь уже была военная пенсия.
Наина Иосифовна с утра до вечера выглядела счастливой. Муж почти три недели провел на пирсе, читал детективы, дышал целебным морским воздухом и наслаждался только ее обществом. Она сама подносила Борису Николаевичу напитки, и со стороны Ельцины смотрелись как идиллическая пожилая пара. Потом приехали внуки, и им стало еще веселее.
Откровенно говоря, Илюшину было сложнее, чем мне, – каждое утро он обязан был относить шефу документы. Ельцин реагировал на появление первого помощника сухо.
– Положите бумаги на стол, – лаконично, не поднимая глаз, буркал Президент.
К концу отпуска шеф решил с нами помириться. Пригласил в баню приехавших отметиться Барсукова, Грачева (они тоже подписали письмо) и меня. Когда после парилки выпили, начал «наезжать»:
– Как вы могли, как вы осмелились такое написать! Так нахально повели себя… Мы же друзья, кому нужны эти коллективные письма?
Ельцина, оказывается, сильнее всего возмутили не подписи Коржакова, Барсукова и Грачева под письмом, а еще каких-то посторонних людей, например помощников, которых он друзьями не назначал. Борис Николаевич даже пригрозил уволить обнаглевших соратников, и они тряслись от мрачных перспектив.
Но в итоге Президент поступил мудрее. Он вызывал поодиночке каждого из подписантов и требовал раскаяния. И все они безропотно отрекались от подписи под письмом со словами:
– Виноват, Борис Николаевич… Больше такого не повторится.
Не отказался только я. Трижды Президент уговаривал меня покаяться, но я твердо отвечал:
– Считаю, что в тот момент мы были абсолютно правы.
«Инцидент» не испортил наших отношений. Если мы оставались наедине, Ельцин президентом для меня не являлся. Друг друга мы тогда считали «кровными» братьями (старшим и младшим) – в знак верности дважды резали руки и смешивали нашу кровь. Ритуал предполагал дружбу до гробовой доски. При посторонних же я всем своим видом показывал, что Борис Николаевич – Президент при любых обстоятельствах.
Премьер
Как-то я принес Черномырдину список из восьми фамилий. Это были люди из его ближайшего окружения. Пояснил, что все они коррумпированы и желательно от нечестных чиновников избавиться. Виктор Степанович изобразил заинтересованность:
– Надо их проверить.
– Пожалуйста, проверяйте.
Но из всех тех, кто значился в списке, убрал только Александра Шохина, да и то якобы за обвальное падение курса рубля в памятный «черный вторник». А потом назначил его своим заместителем в проправительственное движение «Наш дом – Россия».
У меня с премьер-министром были умеренно-доверительные отношения. Я всегда мог напрямую ему позвонить, переговорить на самые деликатные темы. Иногда направлял аналитические материалы, и он благодарил:
– Саша, ради бога, присылай еще.
Меня он называл и Александром Васильевичем, и Сашей. Иногда я тоже невзначай переходил на «ты».
Обижался на меня Черномырдин только из-за Сосковца. С Олегом я дружил, а Виктор Степанович с ним конкурировал.
Когда Виктора Степановича назначили Председателем Правительства России, ко мне пришел его адъютант Александр Сошин и спросил, могу ли я посодействовать его назначению начальником отделения охраны Черномырдина. За хлопоты обещал исправно служить и Президенту, и премьеру, и мне лично. Я этот вопрос решил. В дальнейшем премьер и начальник охраны сошлись, и Виктор Степанович не раз наставлял полковника:
– Учись у Коржакова, будь у меня Коржаковым.
Первый раз я засомневался в искренности отношения Черномырдина ко мне после начала чеченской войны, в феврале 95-го. Второй, государственный канал телевидения – РТР – в недопустимо грубой форме, до прямых оскорблений осуждал Президента за ведение боевых действий в Чечне. Ельцина возмущала вся эта, как он выражался, «чернуха». Выход, как казалось, был один – снять с поста руководителя гостелекомпании Олега Попцова. Но все опасались осуждения в прессе – Попцов слыл демократом, к тому же, стоял у истоков создания канала «Россия».
Указ о снятии шеф поручил подготовить Службе безопасности, чтобы в случае большого скандала всю вину свалить на «зарвавшегося» Коржакова. Кстати, при второй попытке уволить Попцова Ельцин поручил подготовить указ Олегу Сосковцу. Я понимал деликатность ситуации, приготовился к обструкции журналистов, но на всякий случай попросил составить два проекта указа. Бумаги отличались друг от друга лишь одной фразой – в первом документе на место Олега Попцова назначали Сергея Носовца (он тогда являлся руководителем Департамента по СМИ Администрации Президента) исполняющим обязанности руководителя канала, а во втором – сразу главой телекомпании.
К Носовцу у меня было хорошее отношение. Помнил, как он резко выступал против Хасбулатова, яростно, «по-петушиному» защищая позиции Бориса Николаевича в те времена, когда было неясно, кто победит в схватке. Ельцин тоже тепло относился к Носовцу и, несмотря на наушничество Филатова, не позволил в свое время уволить Сергея из президентской Администрации.
Оба проекта указа я привез Борису Николаевичу в Барвиху – на даче он грипповал и хандрил. Ельцин внимательно прочитал бумаги.
– Нормально, но мне надо знать мнение Виктора Степановича, – сказал Президент.
– Хорошо, я сейчас к нему съезжу.
Черномырдину я позвонил из Барвихи, выразил соболезнование: именно в этот день он вернулся с похорон брата. Потом обратился с просьбой:
– Виктор Степанович, я тут нахожусь недалеко, хотелось бы, по просьбе Президента, посоветоваться с вами по одному указу.
Мне было не очень удобно беспокоить сегодня премьера, но показалось, что как будто он даже несколько обрадовался моему предложению навестить его.
Обслуга, адъютанты встретили меня как дорогого гостя. Провели сразу в гостиную к Черномырдину. Я показал документы Виктору Степановичу. Кроме Сергея Носовца, других кандидатур на пост председателя РТР у Президента не оказалось. Премьер-министр очень внимательно прочитал оба указа и сказал:
