Black Sabbath. Симптом Вселенной - Уолл Мик
В январе 1978 года «новые» Sabbath отметили новый год, выступив вживую на местном бирмингемском пятничном дневном телешоу Look Hear, где ведущей работала Тойя Уилкокс; они исполнили War Pigs и новую песню Junior’s Eyes, сочиненную с Дейвом Уокером. Друзья и сотрудники из офиса Дона и представители лейбла сказали, что все вышло замечательно, и предсказывали новому составу большие перспективы. Сам Дон, впрочем, был не так доволен. Но он хотел потянуть время, прежде чем сделать свой ход, и этот ход оказался решающим.
Через две недели, 20 января, прямо в день семилетия старшей дочери Оззи, Джессики, умер его отец. Оззи позже рассказывал писателю Дэвиду Гансу, что в последние дни его отца перевели из главной палаты в подсобное помещение, где обычно держат метлы и ведра. «Его вид слишком пугал остальных пациентов, так что его положили в кровать, похожую на колыбельку, гигантскую колыбельку. Его перевязали… как боксера, руки, блин, перебинтованы, и капельницу с глюкозой поставили. Он был настолько под кайфом, что ничего не соображал. Знаешь, что самое потрясающее он мне сказал? Я однажды признался отцу, что принимаю наркотики. И спросил его: перед смертью ты будешь принимать сильнодействующие лекарства? А он говорит: обещаю, что буду принимать. Он был на морфии. Вообще не осознавал, что происходит, потому что боль, наверное, была адская. Операцию сделали во вторник, а умер он в четверг… Я так еще по-настоящему и не смирился с этим. Двадцатого января я схожу с ума, словно оборотень. Я плачу и смеюсь целый день, потому что это одновременно день рождения дочки и день смерти отца. Веду себя как чокнутый».
Через месяц после этого Оззи вернулся в Sabbath, и они отправились в Торонто записывать новый альбом. Деньги победили — как и всегда, когда речь шла об Оззи и Sabbath. Дон устроил им выволочку, объяснив, что они не получат таких же авансов от лейблов или концертных промоутеров, если у них в группе фронтменом, как он выразился (довольно резко, но нельзя сказать, чтобы совсем неверно), «хер знает кто». Особенно учитывая, что Оззи хочет вернуться.
— Я вообще, сука, не знал, чего хочу. Я одно только понимал: если у меня что-нибудь еще не взлетит, я быстро обеднею, но у меня такой п*здец творился, что я точно знал, что не взлетит. Так что, когда они сказали «О, мы тут едем в Канаду, хочешь с нами, или как?», я подумал: ну, а что мне еще делать?
Впрочем, недовольны были все. В первую очередь Дейв Уокер; ему указали на дверь, но он надеялся, что потраченное время хотя бы компенсируют, указав его авторство в песнях нового альбома. Дон зарубил и эту идею — «Людей интересовал только Оззи, поющий песни Оззи», — сказал он мне, демонстрируя двоемыслие, такое типичное для прожженных музыкальных профессионалов, и «забыв», что Оззи почти не писал песен. Дейв Уокер превратился лишь в короткую сноску в истории Black Sabbath. И это стало истинным пророчеством того, что ждет группу дальше, — и в ближайшем, и в отдаленном будущем. Итория Sabbath была длинной и болезненной, но переписывалась так часто, что сейчас четверка основателей соглашается друг с другом лишь по поводу самых очевидных вещей, и то в зависимости от того, кто платит. Такое отношение началось с альбома, положившего конец Black Sabbath: пластинке, которую с весьма уместной иронией (особенно в ретроспективе) называли Never Say Die.
Дон Арден — автор знаменитой максимы музыкального бизнеса, которая звучит так: «Какашку до блеска не отполируешь». Нигде ее истинность не была так очевидна, как на провальном альбоме Never Say Die. Даже Тони Айомми позже признавался, что этот альбом «не нравился никому в группе». Сборник полусырых идей, пропущенных через призму кокаина, алкоголя, травки и общей расхлябанности. Они считали, что для того, чтобы осовременить звучание Sabbath и сделать его более подходящим под новую, передовую панковскую музыкальную идеологию, достаточно будет просто ускорить риффы. Примером этому стали ужасающие треки вроде Johnny Blade («самый суровый парень в городе») и Hard Road, который звучит скорее как воспоминание о блюзовом прошлом шестидесятых, чем олицетворение панковского настоящего.
Они репетировали с девяти утра в заброшенном неотапливаемом кинотеатре, стояли и джемовали, одетые в пальто и шарфы, отчаянно пытаясь вдохнуть жизнь в похожие на похоронные марши, очень стандартные рок-песни вроде Shock Wave и Air Dance. Затем шли на обед, где практически друг с другом не разговаривали, а потом переходили дорогу и на студии «Саунд-Интерчейндж» записывали то, что удалось придумать. Словно лишний раз подчеркивая спад в карьере, по словам Тони, «студия оказалась полным дерьмом». Он винил в этом себя. Он вообще выбрал эту студию только потому, что ему кто-то сказал, что там недавно записывались The Rolling Stones. «Но звук там был мертвым, как гвоздь в колоде».
Они попытались свернуть ковры, чтобы хоть как-то оживить душную акустику, но когда и это не сработало, они просто стали торопливо записываться, надеясь поскорее со всем этим разделаться. Не все было так плохо. Несколько песен, в том числе Over To You, Junior’s Eyes и Swinging The Chain, сочинили с Дейвом Уокером. Оззи «отказался» петь тексты Уокера, так что Гизеру пришлось второпях переписывать Over To You, а петь Swinging The Chain заставили Билла. С Junior’s Eyes же группа просто обманула Оззи, сказав, что переписали текст, хотя на самом деле ничего не сделали. Так или иначе, у них был какой-никакой музыкальный каркас, чтобы на нем что-нибудь построить. Еще одна песня эпохи Уокера, Breakout, стала инструменталом, колорита которому придала целая фаланга саксофонов, — так было легче, чем придумывать что-нибудь более серьезное. Весь проект, по словам Тони, «был обречен с самого начала».
— Тут вот что произошло: мы стали писать музыку не по тем причинам, что надо. Мы устали, — вспоминает Оззи. — Наркотики и алкоголь сделали свое дело, и я хочу сказать, что все, что я позже говорил о Тони, в какой-то степени несправедливо — мы все были не в себе и ждали, что он вытащит нас из этой жопы. Он целыми днями пропадал в студии, хотя ему было не лучше нашего. Но, так или иначе, мы полностью возложили ответственность за альбом на него, а если альбом выходил плохим и не нравился нам, мы втайне винили во всем его.
Гизер соглашается с ним.
— Это было ужасно. Я ненавидел этот альбом. Я его ненавижу. До сих пор не выношу это гребаное говно, потому что оно насквозь фальшивое и ложное.
Единственным светлым пятном оказался заглавный трек, лихорадочное рубилово, которое в самом деле неплохо бы смотрелось в альбоме Sex Pistols. Там даже гитарного соло не было — только замечательный верткий рифф, который пришел, сделал свое дело и ушел обратно, изрядно впечатлив зрителя. Когда группу убедили выпустить Never Say Die на сингле, песня стала их первым британским хитом со времен Paranoid восьмилетней давности. В мае они даже снова побывали на студии Top Of The Pops, чтобы исполнить песню под фонограмму. К тому времени они были в середине 29-концертного британского тура, включавшего пять выступлений в Лондоне и четыре в Бирмингеме. Альбом добрался в чартах до двенадцатого места — судя по всему, фанаты на родине по-прежнему их любили, как бы четверка ни старались запятнать легенду.
Тем не менее, по словам Гизера, «атмосфера была ужасная. Оззи на самом деле оставался в группе только потому, что ему больше деваться было некуда. Никому из нас не нравились песни, которые мы играли, но ничего лучше не получалось. Мы все равно записались, выпустили альбом ради альбома, а потом поехали на гастроли. Гастроли были отличными, но мы играли на них с Van Halen, и Оззи это вообще добило. Он думал, что Van Halen в десять раз лучше, чем мы».
За кулисами они пытались веселиться. Пол Кларк вспоминает одну шутку — попытка убедить Гизера, что его водитель и личный техник, получивший из-за огромного носа прозвище Конкорд, — «просто вонючий фермер. Он был отличным парнем, но мы постоянно над ним прикалывались, говорили Гизеру: „Б*я, он воняет! Он что, обосрался?“ А Гизер такой: я ничего не чувствую, отвалите от меня». Однажды Пол и Тони, решив повторить свой розыгрыш с Биллом, сунули большой кусок горгонзолы в радиатор машины Гизера. Гизер, который тогда жил в престижном городке Клоус-Топ в Мидлендсе, каждый день просил Конкорда отвезти его домой.
