Александр Говоров - Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года
Маркиза последовала за ним вниз и видела, как княжеские кучера пронесли кого-то, обвязанного веревками, словно куль.
- Завтра я его заберу, - обещал Меншиков. - А ключ, не прогневайся, я тебе не оставлю. И вот что: ты философский тот камень никому не отдавай, слышишь?
Прижав руки к груди, она хотела поклясться, что никакого камня... Но светлейший уже взобрался в повозку и был таков.
10
- Бумаги мне, бумаги! - требовал Сербан, схватив у Цыцурина гусиное перо. У кого есть хоть клочок гербовой бумаги, чтоб я мог написать вексель?
Он проиграл Евмолпу Холявину сто пятьдесят рублей и желал выдать по всей форме вексель. Схватил у брата фляжку, но она была пуста.
- Евмолп, голубчик, - умолял Антиох, растолкуй этому безумцу, что вы играли в шутку!
- Почему это в шутку? - не соглашался Холявин. - Фортуна повернулась ко мне передом, какая тут шутка?
- Но откуда ему взять такие деньги?
- Не мое дело, - подбоченился Евмолп. - Пусть не садится за игру, коль он такой сосунок!
- Сосунок! - возмутился Сербан, распушая усы. - Эй, Камараш, Камараш! Где мой слуга? Камараш, принеси немедленно шпагу, она внизу в стойке стоит!
- Камараш, принеси и мою шпагу! - крикнул Холя-вин и от волнения сплюнул.
- Не плюй на паркет! - не удержался Сербан. - Свинья!
- Как ты сказал? Кто свинья?
Антиох метался от одного спорщика к другому, Рафалович хохотал, ударяя в ладоши. Цыцурин, клавесинист Кика, буфетчик - все сошлись посмотреть, как ссорятся преображенцы.
Вмешалась маркиза, велела унести шпаги. Часы на большом камине пробили полночь.
Она увела Холявина к себе под арку, стала уговаривать отказаться от выигрыша. Ведь князь Сербан беднее, чем церковная мышь. После кончины старого князя мачеха отсудила у его детей все наследство. И теперь юная княжна Кантемир вынуждена продать своих горничных, сама себе фантанж навивает.
- А у моей матушки вообще прислуги нету, - упрямился Евмолп. - Сама стряпает, сама стирает, хоть и дворянка столбовая. Пусть тогда за этот долг Сербан мне княжеский титул отдаст!
Зрители за распахнутой портьерой ахнули от такого требования. Антиох же сказал:
- Дался вам этот княжеский титул! Все люди равны. Первый человек вон, Адам, тот князей не родил. Одно его чадо землю пахало, другое скотину пасло.
- Ты зубы не заговаривай, пиита российский! - крикнул Евмолп. - Пусть он вексель, как положено, намарает!
Обстановка накалялась.
И тут маркиза Лена заметила, что втихомолку ликующий граф Рафалович подозвал к себе горбатого Кику и что-то ему шепнул. Кика опрометью кинулся вниз и возвратился со шпагами преображенцев.
- Как вы смеете здесь распоряжаться! - напустилась она на Рафаловича. Но было уже поздно. Клинки звенели, зрители шарахались, освобождая пространство.
Холявин с яростью напал на своего прежнего друга, теснил его к лестничной площадке. Но тот, несмотря на свою янычарскую внешность, был более хладнокровен и рассудителен. Публика уже дважды вскрикивала по поводу того, что шпага старшего Кантемира коснулась груди Евмолпа.
Маркиза бесстрашно встала посреди петушащихся преображенцев. Руками схватила оба клинка, что вызвало новый крик ужаса среди собравшихся. Но маркиза, отобрав шпаги, кинула их на кушетку и, словно фокусник, продемонстрировала всем ладони, на которых не было ни пореза.
Антиох увел брата в игорную залу, а маркиза, велев ефиопке принести бинты и подорожник, чем раны заживляют, журила драчуна:
- Евмолп, проказник! У тебя и старая рана теперь кровоточит, которую оставил Репнин. Холявин все не мог успокоиться.
- А почему они князья, а я нет?
- Хочешь? - предложила маркиза Лена. - Я тебе выплачу этот проигрыш, эти сто пятьдесят рублей. И купит твоя матушка и кучера и кухарку.
Евмолп хмыкнул и заулыбался во весь свой зубастый рот.
- А ты нынче в караул не ходи,- наставляла маркиза. - Скажешься в полку больным.
Услышав из-за портьеры эти слова, в горницу устремился Сербан, вырываясь из рук Антиоха:
- Вот и дело, оставайся тут, оставайся! Куриозно только нам знать, как она тебя ласкательно именовать станет - Лопик и Молпик, а может быть, Евочка?
Оба враз бросились к кушетке, схватили шпаги. Маркиза успела только вскрикнуть.
Двумя-тремя короткими выпадами темпераментный Холявин потеснил Сербана в угол, где возвышалась китайская фарфоровая ваза. Там Сербан обманным ударом заставил Евмолпа отскочить, но тот с удвоенной яростью налетел. Клинки мелькали как выстрелы.
- Ваза, ваза! - в волнении хрипел Цыцурин. - Ваза! Как бы послушавшись его панического хрипа, великолепная ваза со всеми ее узкоглазыми мандаринами и разносчиками воды пошатнулась, поколебалась и рухнула на пол, расколовшись на множество кусков. По полу рассыпались, покатились, зазвенели золотые лиссабонские пиастры, стамбульские динары, венские талеры с лошадиным профилем императора.
- Боже! - воскликнула маркиза. - Откуда здесь эти деньги?
Тотчас Цыцурин, Кика, за ними буфетчик и прибежавший снизу Весельчак, растолкав гостей, кинулись подбирать их с пола, кидая в мусорную лохань.
В тишине послышалось, как ефрейторский рожок в полку играл зорю. Близилось время развода, и преображенцы гурьбою покинули царство Фарабуша, обсуждая происшествие.
Ушел и Холявин, даже не оглянувшись на маркизу, которая с грустной улыбкой смотрела ему вслед.
11
- Доброй ночи вам, граф, - сказала она Рафаловичу. Он один остался в ее покоях, классифицируя на столике осколки великолепной вазы.
- Но у меня, мадам, есть к вам вопросы...
- Уж за полночь, милый граф. Приходите днем!
- Нет, позвольте. Именно сейчас!
- Ах, боже мой, я так устала! Ну, говорите, коль это так срочно...
- Расскажите, почему светлейший прибыл в Санктпетербург инкогнито и был встречен без подобающих почестей?
- Ну почем я знаю! - с мольбой протянула она. - Спросите что-нибудь иное. У меня слипаются глаза!
- Неужели светлейший не рассказал вам, как его пытались арестовать и предъявили о сем указ императрицы? И он с вами не поделился своими намерениями? И еще скажите: почему, въехав в город, он прибыл не к кому-нибудь другому, а именно к вам?
И так как маркиза отрицательно потряхивала черными локонами, он бросил свое шутовское потиранье ручек и приступил к пей вплотную:
Мадам, не лгите- Вы не можете этого не знать!
- Я знаю только то, - маркиза зевнула, прикрыв рот узкой ладошкой, что я устала и хочу спать.
А он придвигался все ближе, дыша гнилыми зубами. Маркиза увидела, как его вислоносное аристократическое лицо превращается в маску зловещей совы.
- Сонь-ка! - выкрикнул он, и это было единственное русское слово в его изящной французской речи. - Сонь-ка! Тот, в Лондоне, кто прислал меня сюда - его-то вы должны хорошо знать! - тог, в Лондоне, приказал. Если вы, Сонь-ка, начнете глупить, напомнить вам, на чьи деньги куплен ваш дряхлый муж и ваш пустой титул...
Маркиза глядела на него как пойманная лань. Сложила руки, словно монахиня, склонилась, и волосы закрыли ей лицо.
- Но Меншиков, право, ничего такого мне не говорил... - простонала она и упала лицом в подушку.
- Ну, хорошо, хорошо! - Рафалович говорил ей в затылок. - Вы сердитесь? Напрасно! В отношении вас я вынужден был прибегнуть к крайним средствам, потому что сам нахожусь в затруднении...
Он нагнулся и, найдя на копне черных волос ее ухо, зашептал:
- Сегодня же узнайте от Меншикова все... Кроме того, разъясните, откуда у вас в вазе эти деньги - именно эти деньги? Черт побери, не я ли их, эти деньги... Но об этом потом!
Оглядываясь по сторонам, в призрачном свете занимающегося утра, он, как сова, скрипел и скрипел над ее ухом.
- И главное, вы должны обеспечить, чтобы Преображенские офицеры, на которых вы имеете такое влияние, чтобы они не явились в баталионы, когда будет подан сигнал боевой тревоги!
Маркиза лежала ничком, раскинув беспомощно руки. За аркой послышалось шарканье, это Зизанья спешила проведать свою госпожу. Граф Рафалович поторопился исчезнуть.
Зизанья вошла, поставив свечу на столик. Опустилась возле кушетки, видя, что маркиза не спит.
- Я вас разденут - предложила она. - Утомитесь ведь! Ушел, дьявол черноносый!
Хлопотливо взбивала подушку, стелила постель. Помогая расшнуровать корсаж, шептала:
- Бойтесь его, бойтесь! Это очень злой человек-белая кожа и черная душа... У меня есть земляк один - черная кожа, но очень светлая душа! Он служит здесь английскому господину. Он говорит: скоро придет ихний флот, много кораблей, много солдат! Они город сожгут, а русских загонят обратно, в Московию...
Настала спасительная тишина, чуть заметное дуновение ветра колебало огонек свечи. Казалось, что горница, а вместе с нею большой несуразный этот дом, словно корабль, плывет в неведомом море и нет плаванию тому ни края, ни конца.
- Кто это там скулит? - спросила маркиза, засыпая. - Неужели какой-нибудь щенок?
