Ларс Браунворт - Забытая Византия, которая спасла Запад
Вряд ли императрица могла разрешить ситуацию худшим образом. Даже успешный император дважды подумал бы, прежде чем восстанавливать против себя армию — а в военном отношении Ирина была на грани катастрофы. Из-за бесконечных чисток эффективность армии во время ее правления катастрофически снизилась, а лояльность войск оказалась слабой. В последние два года империя потерпела серьезные поражения от арабов, болгар и франков — и у народа неизбежно возобновились давние подозрения, что иконоборцы, возможно, были правы. В рядах армии вспыхнул мятеж. Вскоре разъяренные толпы заполонили улицы Константинополя, требуя от Ирины отречься от трона в пользу своего сына. В одну ночь преобразившись из узника в народного героя, Константин VI перенесся из тюремной камеры на трон, а Ирина была помещена под домашний арест в одном из ее многочисленных дворцов.
Но Константин VI не принимал активного участия в событиях до того, как был брошен в тюрьму, не обратился он к делам и на троне. Не обладающего ни крупицей честолюбия молодого принца устраивало, как жизнь идет сама по себе, и вскоре он доказал, что ни к чему не пригоден. Когда арабская армия вторглась на территорию империи, он сразу же испугался, согласившись на переговоры о мире — что обещало быть одновременно и унизительным, и чрезвычайно дорогостоящим.
В итоге обвинения в трусости заставили его самого выйти на поле боя, но при виде врага он потерял мужество и ударился в панику, окончательно запятнав тем свое имя. Катастрофа убедила его вернуть власть своей матери; приняв это ужасное решение, он выступил с войском, чтобы потерпеть другое катастрофическое поражение от рук болгар. Недовольная имперская гвардия составила заговор, чтобы избавиться и от Ирины, и от ее никчемного сына — но сведения об этом каким-то образом просочились наружу. Крайне испуганный император повел себя чрезвычайно агрессивно, приказав отрезать языки виновным.
Эта бессмысленная жестокость стоила Константину VI последних остатков поддержки армии, и Ирина приняла решение избавиться от своего жалкого сына раз и навсегда. Константин уже возлагал на своих солдат вину зэ поражение от болгар, и ей не составило труда убедить его наказать неудачливые войска, вытатуировав слово «предатель» на лице тысячи человек, выбранных из числа солдат. Как Ирина и рассчитывала, это действие привело к тому, что императора теперь поносили больше всех людей в городе. Лишившись всех друзей и союзников, Константин VI теперь оказался беззащитен перед своим самым грозным врагом.
В мае 797 года умер маленький сын Константина, и пока император горевал, Ирина нанесла удар. Когда он ехал домой с Ипподрома, несколько человек из ее дворцовой стражи выскочила из кустов и попыталась схватить его. Императору удалось сбежать в доки, но вскоре его схватили там и притащили в Большой дворец. Там, в той самой комнате, где он родился двадцать шесть лет назад, он по приказу Ирины был ослеплен настолько жестоко, что умер.
Занятая государственными делами, Ирина никогда не была для него настоящей матерью. Как и всех имперских наследников, его взрастили армии нянек и наставников, и у него было слишком мало времени, чтобы за период взросления сблизиться с обоими своими родителями. Тем не менее столь подлое убийство глубоко потрясло империю. Ирина нарушила материнские узы, которые считал священными каждый гражданин, начиная от высокопоставленного патриция и заканчивая последним конюшим. Она утратила часть своей человечности, и хотя ее подданные позволили ей править дальше, они уже не могли оказывать ей уважения.
Ирина первой из женщин правила Римской империей не как регент или императрица, а как полновластный император, но ей недолго пришлось наслаждаться этим положением. Чувство вины лишило ее части сил, и когда арабы почуяли слабость и нахлынули снова, она немедленно предложила им огромный выкуп, который империя не могла себе позволить. Стараясь укрепить свою слабеющую популярность, она предприняла поездку в золоченой колеснице, в которую были запряжены прекрасные белые лошади, бросая в толпу золотые монеты. Собравшейся народ принял деньги, но его любовь нельзя было купить так легко. Все были хорошо осведомлены, что из-за обещанной ею дани сарацинам сокровищница была почти опустошена, и то, что она швыряла остатки толпе, только усилило общее презрение к ней. Единственной неожиданностью стало то, что восстание, когда оно наконец разразилось, имело в истоке не недовольного византийца, а варвара с далекого Запада.
Неприятности начались в Риме, где папа Лев III терял в популярности с каждым днем. Он происходил из крестьянской семьи, и за это его ненавидели влиятельные семьи римских сенаторов, которые полагали, что папская тиара должна оставаться уделом знати. Ненависть патрициев была столь глубокой, что в 799 году они подослали банду, приказав ей подстеречь папу на улице во время его прогулки, выдавить ему глаза и вырвать язык. К счастью для понтифика, в пылу драки нападающие всего лишь оставили его без сознания, не повредив его зрению и речи.
Тайно покинув город, пока те, кто на него напал, не исправили своей ошибки, Лев бежал ко двору франкского короля и стал ждать, пока страсти не улягутся. Осознав, что папа находится вне досягаемости, его враги попытались сместить его, обвиняя во всех грехах, начиная от пьянства в общественном месте и заканчивая прелюбодеянием. Из безопасности своего убежища Лев яростно отрицал все обвинения, но было ясно, что обе стороны зашли в тупик. Следовало провести определенного рода суд, но это было сопряжено с опасными затруднениями. Кто обладает правом судить наместника Христа?
Разумеется, это был император Константинополя, глава христианства в миру. Однако Ирина не только опорочила себя, убив своего сына, но еще и была женщиной, а следовательно, в глазах Запада не имела права быть судьей. Лев нуждался в защитнике, и он обратился за помощью не к Востоку, а к куда более близкой силе франков.
Хотя королевству франков не было и столетия от роду, оно уже обладало яркой историей. Его основатель, Карл «Молот» Мартелл, разбил мусульман в битве при Туре, надолго остановив наступление когда-то непобедимых арабов на Западную Европу. Пока византийцы ссорились между собой по поводу иконоборчества, его сын Пипин Короткий пришел на помощь папе, за что был коронован и награжден рангом патриция лично благодарным понтификом. Однако в полную силу королевство франков вошло при прославленном сыне Пипина.
Для человека, вошедшего в историю под прозвищем «короткий», у Пипина был примечательно высокий сын. Названный Карлом, как и его дед, он имел рост в шесть футов и четыре дюйма[115], а душой был столь же высок и широк, как и телом. К 800 году он превратил унаследованное им относительное небольшое королевство в самое могущественное государство Западной Европы — в империю, равной которой не было на Западе со времен древнего Рима.
Перевалив через Альпы по призыву папы, в декабре 800 года Карл Великий (или Шарлемань, как он вскоре станет известен в мире и в истории) спустился в Италию и выступил в защиту Льва. Папа поклялся на Евангелии в своей невиновности, и с франкским королем, чья фигура маячила позади, собравшееся духовенство приняло его клятву. Два дня спустя, когда Карл коленопреклоненным стоял на рождественском богослужении, Лев поднял с алтаря украшенную драгоценными камнями корону и возложил ее на голову Карла, объявив пораженному собранию, что Карл теперь «священный римский император» — и вдобавок заявил, что тот происходит от библейских израильских царей. Эти слова ударной волной разошлись по возбужденной толпе. После четырех веков, проведенных в безвременье, на Запад вернулся император.
В Темные века жизнь в Европе слишком часто бывала короткой и жестокой — но наследники остатков Западной Римской империи были твердо убеждены, что так будет не всегда. Белые мраморные руины древнего Рима, разбросанные от Британии до Сицилии, служили постоянным напоминанием о времени, которое было до того, как свет цивилизации сменился темнотой. Люди страстно мечтали о дне, когда империя снова возродится из пепла, как феникс, и вернет в мир должный порядок. Теперь, в рождественский день на заре IX века, папа Лев III объявил им, что такой день настал.
Акт коронации был изумительным по своей самонадеянности. Возложив корону на голову Карла, Лев подразумевал, что истинную корону Римской империи может дать только он — то есть, сделав это, он с той же легкостью может совершить и обратное.[116] Церковь, твердо заявил папа Лев, представляет собой высшую власть по сравнению с государством. Подобное заявление било в самое сердце власти Византии, поскольку если Карл был истинным римским императором, то очевидно, что Ирина — или любой другой, сидящий на константинопольском троне — таковым не является. Одним махом Лев создал соперничающую империю, что не только осмеливалась претендовать на равенство с потомками цезарей, но и заявляла, что трон Константинополя занят самозванцами, не более чем ложными претендентами на трон августа.
