Анатолий Нутрихин - Жаворонок над полем
На собранном директором учительском совете он предложил строго наказать Деденко. Качурин мотивировал это падением дисциплины в гимназии и напирал на то, что, казалось бы, обычная стычка двух учеников на самом деле имеет политический оттенок.
- Вольно же вам везде видеть политику! - не согласился математик Руммель. - Снизим обоим балл по поведению - и достаточно.
- Если не ошибаюсь, Евгений Михайлович, настаивая на строгом наказании Деденко, вы имеете ввиду порку? - сказал Попов. - Разве порядок можно поддерживать лишь экзекуциями? И почему наказание понесет один Деденко?
- Я уже не раз говорил о причинах, по которым третируют гимназиста Амвросина, - сердился Качурин. - Прошу членов совета высказать свои окончательные мнения...
Однако большинство совета его не поддержало.
- Вопрос остается открытым, - поморщился Евгений Михайлович, попробуем поглубже разобраться в сей истории.
Ершов понял: Качурин лишь на время оставил Деденко в покое. В тот же вечер Петр Павлович написал короткое послание генерал-губернатору и отправил в Омск с утренней почтой. В нем Ершов обращал внимание Горчакова на излишнюю строгость Качурина в его отношениях с гимназистами. Записка инспектора имела неофициальный характер, поскольку одно время Ершов был репетитором детей князя.
Вместе с письмом Ершова Горчаков получил и записку от Фонвизиной, примерно такого же содержания. Наталья Дмитриевна приходилась жене князя кузиной, а потому пренебречь ее просьбой генерал-губернатор не мог и вскоре вызвал Качурина к себе:
- Что, батенька, вытворяешь? Как бы не окрестили тебя "держимордой". Все-таки у тебя гимназия, а не батальон. Теперь и в Петербурге воздействуют не только строгостью. Вот накатает Ершов комедию, вроде гоголевской, да выставит нас на всеобщее осмеяние. Думай и не обижайся. Ступай!
Вид уходившего Качурина выражал покорность, но в душе его кипел гнев, хотя и не сильный: направляясь к генерал-губернатору, Евгений Михайлович ждал более грозный разнос...
Вернувшись в Тобольск, Качурин составил две докладные записки. Одну послал в министерство просвещения, другую - шефу жандармов князю Орлову. Он сообщал, что в городе усиливается влияние ссыльных на местную интеллигенцию. Смута проникает в гимназию, а он, директор, воспитывая юношей в духе служения царю и Отечеству, не всегда находит поддержку не только среди учителей, но и у тобольских властей и даже у генерал-губернатора...
Отправив в Петербург обе бумаги, Качурин терпеливо стал ждать ответов. На порке Деденко он больше не настаивал и всего лишь продержал его пять часов в карцере. Но и такой поступок директора вызвал в Тобольске недобрые толки и порицание. "Директор местной гимназии отличается малоумием", кратко, но многозначительно сказал друзьям Фонвизин.
33. Челн уплывает в даль
В начале июня дружно зацвели акации, сирень и рябина. Целую неделю держалась редкая для этой поры жара. Потом хлынул ливень, раскаты грома пугали прохожих, загоняя их в дома. У Менделеевых затворили ставни. Сквозь щели поблескивали вспышки молний. Поля зажгла лампаду и стала молиться. Небеса, словно внимая ее просьбе, прояснились: гроза ушла за Иртыш.
Умытая дождем листва ярко зеленела. Малыши пускали в ручейках бумажные кораблики. По городу слонялись компании гимназистов, у которых наступили каникулы. Молодежь развлекалась, как могла. Митя и еще трое свежеиспеченных пятиклассников прогуливались по бульвару на Панином бугре. Благопристойное хождение им надоело: ребята отошли в сторону, приставили к пню учебник латыни и швыряли в него камнями. Это была месть "латынщине".
Митя мог бы "расстрелять" и некоторые другие учебники. По черчению, рисованию и чистописанию в году у него были двойки. Впрочем, на фоне класса он выглядел твердым середняком. Учителя вообще скупились на высокие оценки. На второй год не оставляли никого: неспособного или нерадивого ученика просто исключали из гимназии...
Придя домой, Митя с беспокойством показал родителям годовую ведомость. Однако Иван Павлович, ознакомившись с нею, посоветовал сыну не очень огорчаться. "Существующая система оценок несовершенна, - сказал батюшка. Усердно заниматься следует только в старших классах, когда уже определились интересы гимназиста, его склонность к будущей профессии. Тогда надо преуспеть в любимом предмете".
- Знать все основательно - невозможно! - резюмировал отец. - Наше образование во многом основано на зубрежке. Она тренирует память, но не мышление.
- Мудришь, отец, - заметила Марья Дмитриевна. - Потакай, потакай шалопаю. Мите надо поменьше торчать на Максимовой голубятне. Да не быть вспыльчивым: то Бострему нагрубит, то Резанову или с Амвросиным подерется. Просто беда! В будущем учебном году я за него примусь...
- Во-первых, ему занижают отметки в угоду Качурину, - продолжал отец, во-вторых, согнуть ребенка не трудно, но опасно. Митя умеет работать самозабвенно. Вспомни, как он писал сочинение по истории?
- Полно, Ваня, меня не надо убеждать в том, что Митя - способный ... ответила жена. - Иди, приляг...
Совет отдохнуть был нелишним. В последнее время Иван Павлович быстро утомлялся, чаще болел. По мнению медиков, у него обострилось воспаление легких. Протекала болезнь неравномерно. Когда наступало облегчение, близкие радовались: им казалось, что возвращаются лучшие времена. Надеялись они и на выздоровление Поли. Этому способствовала летняя жизнь в Аремзянском. В начале каждого лета Менделеевы перебирались в село, а через два месяца возвращались в Тобольск.
В доме уже начинались очередные сборы в дорогу. Митя, Паша, сестры помогали Марье Дмитриевне собирать вещи. Митя решил перед отъездом попрощаться с Фешкой. В один из июньских дней он проснулся раньше обычного. Надевая рубашку, почувствовал, что она стала тесна. "Расту!" - мелькнула приятная мысль. Как и всем детям, Мите хотелось быстрее стать взрослым. В приближении заветной мечты его убедил и возглас Лизы. Увидев брата, входящего в гостиную, она воскликнула:
- Как Митя вытянулся за зиму! Рукава летней рубашки - по локоть. Скоро наши мальчики сделаются великанами...
Собравшиеся за столом на завтрак посмотрели на Митю. Матушка деловито заметила:
- Тянутся - просто ужас! Я купила им новые рубашки. Наденут, когда поедем в Аремзянское. Дать раньше - запачкают или порвут. А вот сандалии уже сегодня можно надеть новые: старые совсем развалились.
После завтрака Паше и Мите были выданы новые, пахнущие кожей желтые сандалеты. В них Митя и отправился к Кожевниковым. Правда, вскоре оказалась натертой пятка. Возле Прямского всхода пришлось сунуть в сандалету подорожник.
На самом верху лестницы Мите повстречался Бобрищев-Пушкин, скоромно с неизменным красным зонтом, который защищал его от солнца. Ссыльный любовался панорамой нижнего города.
- Здравствуйте, Павел Сергеевич! - поздоровался Митя. - Как ваше самочувствие? Как ваш брат?
- Э, кажется, Менделеев-младший... Рад встрече, - откликнулся владелец зонта. - Как видишь, бодрствую и даже способен радоваться красоте окружающего мира. А состояние Николая оставляет желать лучшего. Но будем надеяться...
Из рассказов отца и Басаргина Митя знал о недуге старшего из братьев Бобрищевых-Пушкиных. Его здоровье подорвали каторжные работы. Николай Сергеевич страдал расстройством психики и спасала его только постоянная забота близких. "Славно, когда брат не бросает брата в беде", - рассуждал Митя. Он удивлялся тому, что душевная красота свойственна человеку, внешне ничем не примечательному. "С наружным совершенством проще, - размышлял мальчик, - вот Софийско-Успенский собор. Его красота очевидна. Впрочем, профан и тут останется равнодушным." Дальнейший ход Митиных мыслей заставил его сделать вывод о значительности профессии архитектора и о том, как хорошо было бы стать зодчим... Это витание в облаках едва не обернулось для Мити бедой: на Соборной площади он просто чудом не попал под стремительно выкатившую из-за угла наемную пролетку.
- Куда прешь, раззява! - замахнулся вожжой лихач. - Жить надоело?
Но тут на извозчика напустился человек черном одеянии, высунувшийся из первого этажа консистории:
- Смотреть надо, куда едешь! Чуть дите не задавил, да еще орешь. скотина! Эй, полиция!
Извозчик поспешил убраться, человек в окне исчез. А Митя двинулся дальше и без приключений дошел до Кожевниковых. Здесь, как всегда, его встретила звонким лаем Жулька, но, узнав, успокоилась.
Изба кузнеца оказалась не заперта. Митя заглянул внутрь, там никого не было. Подумалось: может, Фешка на сеновале? В сеннике приятно пахло сохнущей травой. Две ласточки метнулись к дверному проему. Осмотревшись, Митя увидел под крышей серый комочек гнезда. Но где же Фешка? Его не было. В углу сеновала спал какой-то человек. Немолодой, седовласый, но еще достаточно крепкий. Правую щеку незнакомца уродовал шрам.
