М. Велижев - Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой
Однако, чтобы, как писала Екатерина II, «замыслить и большее», имеющихся сухопутных сил оказалось недостаточно. И этот опыт также был учтен в будущем. В 1787 г., готовя новую Архипелагскую экспедицию (правда, так и не отправленную), канцлер А.А. Безбородко выразился вполне ясно: Чесменская победа «прославила российский флаг», да и «народы единоверные с нами и ныне, как прежде, возстанут противу Турков», «но их присоединенное пособие не составит нужной силы, буде мысли простирать на потрясение монархии турецкой, на поиск противу Дарданелл, Царьграда и других мест важных. И так чтобы намерению важному и полезнейшему дать всю важную деятельность, непременно нужно послать с сим флотом достаточное число сухопутных войск и о снабжении равномерно оными условиться с императором (австрийским. – Авт.)… без чего, по примеру судя прежнему, не будет в состоянии наш флот утвердить или распространить свои завоевания, а наипаче нанесть беду турецкой столице и местам, предстаящим охранению оной» (курсив наш. – Авт.)[490].
Крейсирование или каперство?
После Чесменской победы главным в деятельности Архипелагской экспедиции стало патрулирование морского пространства от Египта до Дарданелл, от Балкан до Малой Азии и сирийских берегов. О том, почему именно крейсирование, а не военные десанты, оказалось ведущим направлением активности, А.Г. Орлов писал Н.И. Панину: «Бог благославил усилия наши, и мы почти в начале первой кампании увидели себя бесспорными владетелями всех вод Средиземного моря, где только пролегли турецкие селения. Однако и в сем нашем выгодном положении иного предпринять мы не могли, как пресекать подвоз съестных припасов в наинаселеннейшие неприятельские места, не помышляя более о покушении на сухом пути»[491] (курсив наш. – Авт.). Разумеется, пресекался и подвоз вооружения.
«Крейсирование» вместе с блокадой Дарданелл должно было пресечь подвоз грузов в столицу Османской империи «и оголодить» Константинополь. Кроме того, оно часто сопровождалось захватом «призов» (грузов, которые принадлежали туркам или могли быть признанны военными). Крейсера останавливали и досматривали суда всех держав, как враждебных, так и нейтральных и союзнических. Это дает основание некоторым исследованиям называть «крейсирование» российских военных «каперством»[492] и даже «корсарством». Так, по мнению
А.Б. Широкорада, склонного все упоминания о «крейсировании» в Восточном Средиземноморье называть «корсарством», пиратство было важнейшей составляющей российского присутствия в Архипелаге[493]. Напротив, Г.А. Гребенщикова с не меньшей безапелляционностью утверждает, что «за период нахождения в Средиземном море российских эскадр фактически полностью прекратилось пиратство и корсарство на море, когда русские корабли совместно с датскими и английскими осуществляли конвоирование коммерческих судов и обеспечивали охрану грузов»[494]. Думается, однако, оценка действий крейсерских отрядов не может быть столь однозначной.
Вторгаясь в 1769-1770 гг. в Средиземноморский регион, командующие эскадр были строжайшим образом предупреждены императрицей о крайней осторожности в отношении судов Франции и других нейтральных держав, о соблюдении всех обычаев «салютации» при встрече с иноземными судами и при входе в порты, дабы действия российского флота не могли породить дополнительных трений с европейскими государствами[495]. Все эти наставления первоначально строго соблюдались[496], и только после Чесменской победы, когда Российский флот стал в значительной степени хозяином в Восточном Средиземноморье, осторожности в отношении к иностранным судам, плавающим в водах Архипелага, заметно поубавилось.
С осени-зимы 1770-1771 гг. для обеспечения контроля за всеми передвижениями командование экспедиции разделило регион на зоны ответственности крейсерских отрядов, состоящих (кстати, подобно сухопутным силам) как из регулярных судов российского флота, так и из приданных в отряды судов с греческими или славянскими капитанами-арматорами, получившими русские патенты. Крейсерская деятельность осуществлялась круглый год и ограничивалась только во время перемирий, когда крейсерам запрещали подходить близко к турецким берегам (в это время активно подкупали греческих купцов, чтобы те разведывали ситуацию)[497].
Каждому отряду «крейсеров» отдавались распоряжения, предусматривающие их значительную самостоятельность[498]. Во главе крейсерских отрядов могли быть как капитаны, так и военные моряки высшего ранга. Например, по прибытии эскадры контр-адмирала Арфа в 1771 г. ему был выделен для крейсирования район от Миконоса до азиатского побережья (до островов Хиос и Митилини/Лесбос) «для смотрения и разведвания неприятельских судов… неприятельские разбивать… призы брать…» и сигналить о турецком флоте, выходящем из Дарданелл[499]. В 1772 г. эскадра под командованием контр-адмирала Елманова с 27 февраля (9 марта) по июль крейсировала у Дарданелл, прочно заперев проход к столице Османской империи.
Главным над арматорскими судами («судами с патентами») 5 ноября 1771 г. А.Г. Орлов назначил Ивана Войновича, но задачи для арматоров оставались теми же, что и для «регулярных» крейсеров, – досмотр всех судов и разведка о передвижениях неприятеля[500]. Отношение к арматорам напоминало отношение к «албанцам» – арматоры вызывали как восхищение[501], так и опасения: их подозревали в злоупотреблениях и открытом грабеже европейских торговых судов, в присвоении захваченных «призов». В 1769 и 1770 гг. Совет при Высочайшем Дворе и лично Н.И. Панин в переписке с А.Г. Орловым отмечали, что использование греческих арматоров с русскими патентами – «весьма дешевый… способ беспокоить и обезсиливать нашего неприятеля», но он «встречает единственно то неудобство, что ауториземые от нас каперы, изыскивая только свою пользу и прибыток», станут грабить не только турецкие, но и христианские суда[502]. Действительно, случаи участия «арматоров», как, впрочем, и русских военных судов-«крейсеров» в нападениях не только «для причинения в разных местах неприятелю безпокойства»[503] имели место. Однако командование экспедиции предпринимало усилия для того, чтобы пресечь грабежи, а досмотру, изъятию призов и даже захвату некоторых судов[504]придать форму законности.
В международном морском праве этого времени не существовало четких положений о круге товаров, составлявших предмет военной контрабанды, и каждая держава определяла его по-своему. Согласно «Consolato del mare», Россия придерживалась правила, по которому неприятельский груз, перевозимый судами нейтральных государств, составлял приз российского флота, как и сами суда с грузом, идущие под турецким, алжирским, тунисским, триполийским и рагузинским флагами[505]. К тому же весьма неопределенной могла быть акватория морских владений противника, на которую бы во время войны распространялся контроль, а по существу блокада.
Многочисленные претензии европейских держав, особенно Франции, чья левантийская торговля более всего пострадала от подобной блокады[506], беспокоили Н.И. Панина и императрицу. Эти беспокойства усилились в связи с осложнением международной обстановки после первого раздела Польши и монархического переворота в Швеции, чреватого русско-шведской войной[507]. К тому же после Чесменского сражения ряд европейских государств ввел в воды Средиземного моря свои военные эскадры, а французские торговые суда, перевозившие военную контрабанду, согласно возмущенным жалобам А.Г. Орлова, сопровождались фрегатами французского военного флота[508]. Это уже грозило вооруженными столкновениями, чего как огня страшились Екатерина и Н.И. Панин. И хотя А.Г. Орлов на их предупреждения возражал (если фрегаты будут мешать досмотру грузов, то нельзя будет обойтись «без пушечного доказательства, а там уже и посмотрим, кто будет правее»)[509], он вынужденно проявлял сдержанность.
Первые гарантии от А.Г. Орлова в том, что европейским торговым судам не только никакого повреждения «не будет ученено», но корабли под флагом российской императрицы будут оказывать им покровительство, если те не нарушают правил войны, были даны Орловым на запрос европейских купцов Смирны еще в середине августа 1770 г. Вскоре об этом с удовольствием сообщили европейские газеты (G. d’A. № 83). В сентябре до европейцев дошли сведения и о том, что А.Г. Орлов в Архипелаге подписал обращение «ко всем нациям», что много иностранных кораблей курсирует по морям Архипелага и Греции под флагом России, занимаясь разным пиратством, в том числе и против христианских судов, но граф Орлов просит не считать эти суда русскими, если у них нет акта, подписанного и скрепленного печатью его армии[510], а «считать их пеной морской» и наказывать их капитанов (G. d А. 1770. № 78)[511]. С не меньшим удовольствием франкоязычная «Амстердамская газета» писала и о том, что в декабре 1770 г. русское судно захватило в Архипелаге корсарское судно, на борту которого были 60 рулонов тканей, взятых с французского судна, и российский капитан переправил этот товар французскому вице-консулу на о. Тино (G. d’A. 1771. № 15).
