Гровер Ферр - Убийство Кирова: Новое расследование
Однако абсурдно говорить, что переписывание адреса в его записную книжку «навлекло бы подозрение». Кто бы знал, что он там есть? Более того, Николаев явно попытался застрелиться несколько секунд спустя после убийства Кирова, поэтому у него вряд ли «был бы шанс разоблачить все акты произвола». Однако это пустило бы следователей НКВД по ложному следу — на поиски связи немцев с убийством — если бы Николаев действительно застрелился.
• Николаев был теперь под арестом — за убийство Кирова. И тем не менее ни в одном из допросов, воспроизводимых Кирилиной или Лено, он не «разоблачает все акты произвола». Хотя он заявляет, что он совершил убийство, чтобы привлечь внимание к несправедливостям по отношению к нему, он не произносит речей об этих предполагаемых несправедливостях и даже не сообщает подробностей. Несмотря на внимание всего НКВД и партии к нему, вот все, что он сообщает:
…мое отчуждение от партии, от которой я отдалился из-за событий в Ленинградском институте Истории Партии, во-вторых, отсутствие работы и материальной и важнее всего моральной помощи от партийных организаций…..на протяжении последних восьми-десяти лет моего жизненного пути и труда накопился запас несправедливостей со стороны отдельных правительственных служащих по отношению к живому человеку. Некоторое время я выносил все это, пока я был вовлечен непосредственно в полезный общественный труд, но когда я в конце концов оказался дискредитирован и отчужден от партии, тогда я решил просигнализировать обо всем этом партии.
Я рассматривал и все еще рассматриваю это нападение как политический акт.
Этим убийством я хотел вынудить партию обратить внимание на живого человека и на бессердечное бюрократическое отношение к нему.
Все эти жалобы расплывчаты и носят чрезвычайно общий характер. Среди них нет ни одного конкретного примера воображаемой несправедливости. Однако Николаев только что дал показания, что он убил Кирова именно для того, чтобы продемонстрировать конкретные примеры несправедливого отношения к нему. Не «разоблачив» никаких «актов произвола», заявления Николаева однозначно наводят на мысль, что «разоблачение произвола» вовсе не было его мотивом — у него не было готового списка таких «актов произвола».
• При всех тех опасениях, которые Советский Союз испытывал к немецкому нацизму, насколько вероятно, что следователи НКВД прекратили бы задавать вопросы об этом немецком связном после двух коротких вводных вопросов?
• Один заключительный момент: оправдывая свое убийство, Николаев сначала заявляет:
Я прошу, чтобы вы зафиксировали, что я не враг рабочего класса и что, если бы не произошли недавние трудные события в институте, я перенес бы все трудности, от которых я страдал, и не зашел бы так далеко, до попытки совершения убийства.
Однако после короткого находчивого ответа следователя Николаев меняет позицию на противоположную и противоречит самому себе. Он круто меняет мнение о том, что он вначале отрицал, что он «враг рабочего класса», а потом передумал:
Да, должен признать, я поступил с моральной точки зрения как враг рабочего класса, совершив покушение на жизнь товарища Кирова…
Еще более разительно его внутреннее противоречие в отношении его мотива:
…но я поступил так под влиянием душевных страданий и глубокого впечатления, которое произвели на меня события в институте, которые поставили меня в безвыходное положение.
Поначалу он продолжает объяснять убийство как вид протеста против «недавних тяжелых событий в институте» и «трудностей», напоминающих нам о его заявлении, что он желал «разоблачить все акты произвола, о которых я знал». Но потом он говорит, что действовал «под влиянием душевных страданий…». Эти слова представляют убийство не как акт сознательного политического протеста, на чем он настаивал до сего момента, а, скорее, умаляет его до поступка человека с психическим расстройством. Эти замечания деполитизируют его убийство.
ВыводыИз предыдущего анализа мы можем сделать несколько выводов, которые важны для нашей оценки книги Лено и для нашего расследования убийства Кирова.
• Лено должен был знать об этих моментах. Однако он не подчеркивает их своим читателям, а тем более не анализирует, что они могли бы означать. Это вопиющее упущение наводит, однако, на мысль, что Лено знает о противоречиях его пристрастного тезиса — что Николаев был «убийцей-одиночкой» — которые создают проблемы вокруг этого «первого допроса».
• Благодаря Петухову и Хомчику мы можем быть вполне уверены, что не было никакого допроса Николаева 1 декабря. Николаев говорил бессвязно. НКВД-шники записали его личные данные — у нас нет этого документа — и ничего больше.
• Но если дело в этом, тогда тексты и Кирилиной, и Лено — фальшивки или содержат фальсифицированные фрагменты, такие как дата, а также и другие существенные фальсификации.
Мы не можем исключить возможность, что они были сделаны людьми Хрущева в 1956 г., когда, как информирует нас Лено, Хрущев старался изъять любые свидетельства того, что Николаев, возможно, действовал как участник заговора и, следовательно, старался представить доказательства того, что он был «убийцей-одиночкой». Если бы он не был «убийцей-одиночкой», то нужно было бы создать доказательства. Поддельные допросы 1 декабря удовлетворили бы эту потребность.
Однако мы полагаем, что более вероятно, что эти подложные допросы были созданы в то время, в декабре 1934 г. Как мы увидим далее в нашем исследовании досудебных признаний Генриха Ягоды, он свидетельствовал, что лишь с большой неохотой согласился не мешать покушению на Кирова. Неодобрение Ягодой убийства наводит на мысль, что он мог попытаться изобразить деяние Николаева как деяние одиночки, чтобы отвлечь внимание от заговора. По крайней мере Ягода попытался бы увести следствие по ложному пути. Медведь нес непосредственную ответственность за безопасность Кирова, и на него легла бы вина за его неспособность защитить Кирова. Но, по словам Ягоды, Медведь не входил в заговор. Медведю было бы все равно, был ли убит Киров заговорщиками или убийцей-одиночкой.
Версия ЕнукидзеБлагодаря документу, опубликованному Лено, мы знаем, что Авель Енукидзе изо всех сил поддерживал теорию «убийцы-одиночки» фактически со дня убийства Кирова. Енукидзе распространил версию, что у Кирова была интрижка с женой Николаева Мильдой Драуле. Обвиняемые в «Кремлевском деле» 1935 г. распространяли тот же слух. По-видимому, они заимствовали его у Енукидзе. Никогда не было никаких доказательств в подтверждение этой сплетни. Николаев никогда не упоминает о ней или о какой-либо личной враждебности к Кирову, даже в своих объемистых дневниках. Лено представляет весомые доказательства по этому поводу (Л 691, 807 п. 5).
Почему Енукидзе распространял эту очевидно лживую версию? Лено полагает, что он сделал из чувства «протеста» против прославления Сталина и «попугайского» повторения курса Сталина в отношении «классовых врагов». Но это не объясняет эту своеобразную лживую версию, которая является совершенно беспочвенной. Ее можно было бы, возможно, понять, если бы она исходила от людей, которые были в полном неведении о событиях. Однако высокопоставленный член партии и правительственный чиновник, Енукидзе, был посвящен в то, что происходило в тот момент.
Более того, Енукидзе вряд ли мог знать, что убийство Кирова не было выражением враждебности к большевикам — если только, как он признался позже, он не знал о заговоре с целью убийства Кирова заранее. То, что Енукидзе не выражал мнение, что убийство, возможно, было результатом политической оппозиции, сочли бы очень подозрительным, и это бы привлекло к нему неблагожелательное внимание — как это фактически и случилось.
Почему Енукидзе рисковал, поступая так — если у него не было убедительного мотива для такого поступка?
Признания Ягоды наводят на ответ. У Енукидзе был тот же мотив, что и у Ягоды, который старался отвлечь внимание от заговора. Енукидзе и Ягода были вовлечены в свой собственный заговор и поэтому не хотели, чтобы Сталин и НКВД заранее насторожились в отношении заговоров. У нас есть два допроса Енукидзе 1937 г., которые подтверждают его участие в заговоре правых. Хотя Енукидзе не упоминает в них убийство Кирова, он, должно быть, упоминал о нем в других. Ягода рассматривал убийство Кирова в досудебных допросах и упоминал Енукидзе. Поэтому следователи НКВД наверняка очень тщательно допросили бы и Енукидзе об убийстве Кирова.
Этот «допрос» от 1 декабря — единственный, в котором Николаев настаивает на том, что он убил Кирова в одиночку по своей собственной инициативе.
• Кирилина (К 216) воспроизводит одно предложение, которое она соотносит с допросом Николаева от 2 декабря. Лено (Л 260–261) воспроизводит более длинный отрывок из допроса 2 декабря, который не содержит этого предложения. Николаева не спрашивают, действовал ли он один или у него были сообщники, и он не отвечает на него.
