Илья Эренбург - ЧЕРНАЯ КНИГА
Еврейский рабочий был очень выгодным: в преобладающих случаях он не только не получал платы за свой труд, но еще доплачивал, чтобы получить ”Арбейтскарте”*, и тем хоть ненадолго отдалить смерть или избавиться от лагеря, где его тоже поджидала смерть.
Если во время облавы еврей не мог показать эсэсовцам удостоверение о работе, то его убивали.
С декабря 1941 года каждый работающий еврей должен был носить повязку с вышитой на ней буквой ”А” (Арбейтсюде) и номером удостоверения с работы. Кто не имел повязки, выданной Арбейтсамтом, того тоже убивали во время ликвидационных облав.
Неработающие подделывали удостоверения о работе и вышивали повязки наподобие тех, которые выдавались Арбейтсамтом.
Находились, однако, шпионы, которые доносили об этом чиновникам Арбейтсамта. Тогда были аннулированы прежние удостоверения и вместо них выданы ”Мельдекарте”. Таким путем немцы добились точного контроля над всеми ”Арбейтсюден” и ”Нихтсарбейтсюден”.
Еврей-рабочий не получал платы за труд. Сто граммов хлеба в день, какие полагались ему, он тоже не получал, так как начальник продавал их по дорогой цене.
* * *
С ноября 1942 года евреи, работавшие в немецких фирмах, должны были носить, кроме повязки, еще белую заплату с вышитой на ней буквой ”W” (Вермахт) или ”R” (Ристунг), которая означала, что данный еврей работает непосредственно для военной промышленности.
Территорию гетто немцы отгородили высоким забором.
Двенадцатого ноября у ворот появилось множество вооруженных гестаповцев. Они задерживали каждого выходящего на работу. У кого не было заплаты с буквой ”R” или ”W” — тот шел на казнь. В результате двухдневного контроля у ворот в ноябре погибло 12000 человек.
В декабре гетто закрыли. У ворот были построены две сторожевые будки, в которых стояли охранники — гестаповцы. Выйти из гетто можно было только по утрам, группами. Уже в конце декабря 1941 года немцы стали переводить рабочих на казарменное положение. Каждому предприятию выделили бараки. Таким образом отделили работающих от неработающих. Первым отвели дома на ул. Замарстыновской, Локетка, Кушевича и Кресовой, а вторым — в Кленарове.
Те, кому не удалось поступить на работу, понимали, что Кленаров будет скоро ликвидирован.
Правда, немцы через свою агентуру распространяли провокационные слухи об организации гетто для ”Нихтсарбейтсюден” (для неработающих), и это несколько успокаивало несчастных, измученных людей, вселяло в их сердца слабую надежду.
Но всякие надежды рассеялись после трагических событий в Кленарове.
В ночь с 4 на 5 января на улицах гетто началась стрельба. Это было сигналом к новой ”акции”. Евреи стали прятаться, бежали к родственникам в казармы.
Утром 5 января началась ”январская резня”. Работающих угнали на работу, а на остальных начали охотиться.
В ноябрьскую ”ликвидационную кампанию” евреев вывозили в Белжец и там убивали. Но многие евреи выламывали доски в вагонах и бежали; немцы так и не поймали их. Чтобы избежать повторения этого, немцы стали проводить ”январскую кампанию” несколько иначе. Они убивали, жгли и вывозили евреев на Пяскову Гору. Дома, в которых после тщательного обыска никого не находили, немцы сжигали. И люди, укрывшиеся в тайных убежищах, в подвалах, на чердаках, в печах, погибали в огне.
Разнузданные представители ”высшей расы” не пропускали во время этой кампании ни одной женщины. Они насиловали или убивали их, или бросали в горящие дома.
Весь Кленаров был опустошен, остались лишь улицы, на которых были казармы.
Теперь, на нескольких уличках, оставалось в живых около 20 тысяч евреев, которым предстояло перед смертью испытать еще самые разнообразные мучения.
Около сторожевых будок стояли шуповцы и начальники гетто. Они проверяли, не подделаны ли заплаты ”R” и ”W”. Это легко можно было определить.
Многие сами вышили себе эти буквы, чтобы иметь возможность вместе с группой работающих выбираться ежедневно из гетто в ”арийский район”. Оставаясь в гетто, они подвергались смертельной опасности, так как немцы ежедневно обыскивали казармы и всякого пойманного отправляли в тюрьму. Буквы, выданные немецкими предприятиями, были вышиты на машине специальным стежком, и с совершенной точностью подделать их никто не мог. Специалистом по вылавливанию людей с фальшивыми буквами был шарфюрер Зиллер, который в награду за умелую поимку евреев был переведен в Яновский лагерь.
...Вот тюрьма для евреев. Низкие, темные камеры без нар и лавок. Сырость, запах гнили; маленькие, зарешеченные окна, сквозь которые не прорваться свету.
Тюрьма находилась на улице Лоницкого. Она окружена со всех сторон эсэсовцами и сворой немецких солдат, которые сдирают с каждого вновь прибывшего обувь и одежду. Вахмистры бьют, когда им вздумается.
В камере разговаривать друг с другом не разрешается. Арестованным пища не полагалась. Зачем кормить? Немцы расчетливы и скупы. Больных в тюрьме убивали и по ночам вывозили на кладбище.
Сам господин Энгельс часто навещал тюрьму. Для того, чтобы развлекать этого бандита, евреев выводили во двор. Он издевался над ними, избивал до крови. Он любил поиграть с жертвой, — пообещает жизнь и свободу, а заметив на лице арестованного искру надежды, смеясь убивал пулей из револьвера.
Когда тюрьма переполнялась, немцы производили ”чистку” или ”вывозку”. Арестованных грузили в машины и партиями вывозили на Пяскову Гору, где их расстреливали.
Впрочем, тюрьма всегда была полна. Один вышел на улицу без повязки — в тюрьму! У другого повязка оказалась слишком узкой, или кто-нибудь не поклонился немцу — тоже в тюрьму! Забирали в тюрьму без всякого повода. Ворвутся эсэсовцы в квартиру и арестуют кого-либо из семьи. — ”За что?” — спрашивает жертва. — ”Не знаешь? Потому что ты еврей. Все равно — раньше или позже — ты должен погибнуть”.
Начальник Энгельс не прибегал к массовым погромам. Он устраивал в тюрьме ”чистки”. Он убил таким образом много тысяч стариков, детей, мужчин и женщин.
Осенью 1941 года вошло в жизнь распоряжение губернатора Франка о принудительной работе евреев в концлагерях на территории Западной Украины. Уже в начале 1942 года Львовский, Тарнопольский и Станиславский округи были покрыты сетью концлагерей.
Самым страшным был лагерь во Львове по Яновской улице, называемый сокращенно ”Яновский”. Туда согнали несколько тысяч евреев со всей Западной Украины, которые должны были выровнять гористую местность, чтобы подготовить территорию, предназначенную для нового лагеря. В лагере голодные люди, изнуренные побоями, работали до изнеможения. Они спали под открытым небом, на земле, пока не выровняли почву и не построили бараки.
Работы продолжались всю осень и всю зиму. Люди гибли от голода и холода. На место погибших сгоняли новые толпы еврейских рабочих.
По утрам, до начала работ, происходили проверки, так называемые ”апель”. Собирались все рабочие группы со старостами группы — ”оберюде”. ”Оберюде” докладывали дежурному эсэсовцу о наличии людей в своей группе. После доклада начиналась ”утренняя гимнастика”, которую проводили эсэсовцы. После прыжков разного рода и повторяемых нескончаемое количество раз приказом ”ауф”, ”нидер” вылавливали больных и слабых.
Этих отводили в сторону и выводили потом за проволоку, где их расстреливали очередью из автоматов; мертвых укладывали в ряды. Живые походным маршем отправлялись на работу. В дороге на походе вылавливали еще тех, кто хромал. Их тоже убивали. К работе допускались только сильные и здоровые.
После того, как территория лагеря была подготовлена, ее вымостили надгробными памятниками, взятыми с еврейского кладбища.
Даже мертвых евреев немцы не оставляли в покое. Во многих городах и местечках Западной Украины надгробные памятники употребляли для мощения дорог. Когда закончились работы по выравниванию территории, лагерь оцепили колючей проволокой. Охрану несла фашистская полиция.
Из главного входа один путь вел в лагерь, где были расположены бараки и кухня, а другой — на ”площадь смерти”, откуда людей уводили в горы на расстрел. Вокруг лагеря были построены будки для стражников — одноэтажные и двухэтажные: с высоты стражники могли наблюдать за лагерем, так что бегство было почти невозможно.
Вид лагеря очень мрачный: будки стражников, печальные бараки, молча бредущие люди и невыносимо приторный трупный запах.
Вокруг пустынного обширного двора, служившего местом утренних перекличек, расположено было около двадцати бараков для лагерников. В каждом бараке — пятиэтажные нары, на которых валялось небольшое количество грязной соломы. За бараками находилась кухня, где два раза в день варили жидкую бурду, а по утрам выдавали два ломтика черствого эрзац-хлеба.
