Владимир Мавродин - Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)
Древнейшие письменные памятники — договоры русских с греками, «Русская Правда», — не говоря уже о летописи, служат документами, относящимися к истории Северской земли так же, как они относятся к Киевской, Новгородской, хотя бы потому, что «Русская Правда» Ярославичей составлена тремя князьями, в том числе Святославом Ярославичем Черниговским вместе с его «мужем». В создании «Устава Мономаха» также принимал участие Иванка Чюдиновичь, «муж Олега Святославича».
Договор с греками, по летописи заключенный Олегом в 907 г., говорит следующее:
«И заповеда Олег дати воем на 2000 корабль по 12 гривен на ключь, и потом даяти уклады на Рускыа грады: первое на Киев, та же на Чернигов, на Переаславль, на Полтеск, на Ростов, на Любечь и на прочаа городы, по тем бо городам седяху велиции князи, под Олгом суще».[430] В договоре 911 г. упоминается о боярах: «От Олга, великого князя Руского и от всех, иже суть под рукою его, светлых и великих князь, и его великих бояр».[431]
Договор, заключенный Игорем в 945 г., упоминает о «месячном» и «слебном», выдаваемых греками киевским, черниговским и переяславльским гостям, о «княжье» и «болярах».[432]
Пришедший на помощь осажденному в 968 г. печенегами Киеву глава дружины «оноя страны» Днепра, северянский воевода Претич, несомненно был из числа тех «великих» и «светлых» князей, о которых говорят договоры русских с греками. Он был воеводой Святослава, но прежде всего князьком Северской земли. Мы не можем сказать, был ли он князем всей Северской земли, или только ее части; последнее вернее. Большие могилы Чернигова и его окрестностей и являются могилами этих «великих» и «светлых» князей Северской земли. Последняя из них относится ко второй половине X в. — это «Черная могила», самый богатый курган на Руси.[433] Но и до этой поры мы можем считать несомненным наличие князей и бояр, о которых говорят договоры с греками. Могилы их значительно отличаются от обычных погребений родовой знати (старшин). Эти погребения были распространены в Седневе — центре Придесенья в эпоху родового строя. В Седневе насчитывается около 40 погребений знати, инвентарь которых значительно богаче, чем в массе простых погребений рядовых членов рода. Но, как было уже указано ранее, этот же инвентарь свидетельствует о большей их архаичности по сравнению с погребениями черниговской знати.[434] Это вполне естественно. Многочисленная родовая верхушка Седнева уступает свое место более малочисленным, но богатым и сильным князькам и дружинникам Чернигова.[435] В Чернигове обнаружено всего пять могил знати, несравненно более богатых, чем седневские, и более поздних по своему происхождению.
Легенда о князе Черном и княжне Черной (Чорне), передававшаяся старожилами из уст в уста еще в первой половине XIX в., в какой-то мере отражает действительность. Несомненно, в IX–X вв. в Северской земле существовали свои князья, своя знать, трансформирующаяся из родовой аристократии в господствующий класс. И если предание не подтвердилось, так как, например, в могиле княжны Чорны обнаружено мужское погребение, то все же известная доля истины в нем несомненно есть.[436]
Большие Черниговские курганы очень интересны, так как сам факт их созидания свидетельствует о громадных затратах человеческого труда, быть может, труда зависимого населения.
Не может быть и спора по вопросу о том, пришлому или автохтонному населению принадлежат большие Черниговские курганы. Обычай сожжения и похоронения один и тот же и в богатых и в бедных могилах.[437] На то, что это была местная, господствующая знать, указывает хотя бы то обстоятельство, что имена погребенных в могилах X в. летопись не сохранила. Они не были «Рюриковичами» в представлении летописца, и он их, вполне естественно, не знал. Наличие в их могилах замков, серпов[438] указывает, во-первых, на развитой институт частной собственности, а во-вторых — на эксплуатацию сельского населения, так как серпами пользовалась, конечно, не знать, а те, кто вынужден был на нее работать. Серпы в могилах знати — пережиточное явление, но в данном аспекте чрезвычайно интересное.
Богатые могилы и курганы Северской земли несомненно представляют собой погребения местной знати. Северяне вступают в последнюю стадию варварства, и эта знать уже превращается в господствующий класс.
Появляется рабство.
Об этом говорят, прежде всего, так называемые «сопроводительные погребения». В «Черной могиле» было обнаружено огромное кострище диаметром в 11 м.
Судя по остаткам костей и вещей, на костре было сожжено несколько человек, в том числе женщин, за что говорит наличие женских украшений.
Подобного рода сожжения свидетельствуют о том, что вместе с князем (а «Черная могила», по-видимому, была могилой именно племенного князя) сжигались и принадлежавшие ему рабы и рабыни.
О подобном обычае русов сжигать своих покойников говорит Ибн-Фадлан.
У с. Шестовицы раскопками 1925 г. обнаружено сопроводительное погребение рабыни.
Подобные сопроводительные погребения были именно погребениями рабынь-наложниц, а не свободных жен, так как они встречаются лишь в богатых могилах. Это подтверждается и наличием многочисленных отдельных погребений свободных женщин.[439]
Договоры русских с греками, древнейшая редакция «Русской Правды», так называемая «Правда Ярослава», и другие источники рисуют нам уже классовое общество. Налицо первое разделение общества на классы — рабов и рабовладельцев, о котором говорит В. И. Ленин в «Лекции о государстве». В договорах упоминается о «челяди». Рабы были в хозяйстве у матери Феодосия Печерского, и с ними он работал.[440] Малуша, мать Владимира, дочь Малка Любчанина, родом из того города, от имени которого он получил свое прозвище, была рабыней-ключницей Ольги.[441] Раб — первая категория зависимого населения, встречающаяся в «Русской Правде». Рабов эксплуатируют. Времена отмечаемого Псевдо-Маврикием легкого рабства у славян прошли вместе с разложением родового строя. Выделившаяся из общины верхушка — бояре и великие князья — превращается в господствующий класс, базируясь, во-первых, на своем экономическом могуществе, во-вторых — на эксплуатации рабочей силы раба в своем хозяйстве. Это еще более усиливало господствующую верхушку, ослабляло прочих общинников и приводило к тому, что путем открытой экспроприации, закабаления, ссуд и т. п. господствующая знать распространяла свое влияние и, следовательно, эксплуатацию на своих бывших соплеменников, сородичей и сообщинников. Патриархальное рабство перерастает в феодальные формы зависимости.
«Челядь», первая категория зависимого населения во времена «Русской Правды», сложная и в то же самое время аморфная, вырастает из патриархального рабства.
В глубокой древности термин «челядь», «челядо» означал семью, детей, лиц, подчиненных власти отца, патриарха. Позднее, в состав семьи входили пленные, причем сами пленные могли быть рабами, слугами, а иногда, по прошествии определенного срока, «свободными» членами семьи и «друзьями, как говорит о подобного рода явлении у славян Псевдо-Маврикий (Маврикий Стратег). Еще позже, в VIII–X вв. и во времена „Русской Правды“, „челядь“ обнимает собой разновидности барской дворни, вышедшей из патриархальной familia; термин живет и в процессе своей жизни заполняется новым содержанием, обнаруживая, однако, тенденцию к исчезновению. По своему содержанию он столь же сложен, сколь и важен для правильного понимания общественных отношений IX–XII вв.».[442] «Челядь» — прежде всего рабы, приобретаемые главным образом в результате «полона», в процессе войны или «полюдья», которое часто не отличалось от первой. В ряды «челяди» становится, по-видимому, и общинник. Но понятие «челядь» несколько шире, чем собственно раб — «холоп». Челядью являются и слуги, работающие в хозяйстве или управляющие им, как то: тиуны, старосты — сельский и ратайный и т. д., в военное время составляющие личную дружину какого-нибудь «светлого» и «великого» князя, или «великого боярина». Эти слуги, фактически отличаясь своим положением от простого раба, юридически являются теми же рабами. Сам факт, что все, в какой-то мере попавшие в зависимость от князя или боярина, становятся в положение раба, — чрезвычайно характерен для того времени. «Челядью» называется всякий, попавший в результате главным образом «полона» в рабскую или полурабскую зависимость от господина, играющий даже роль первого слуги, а не только раб. Небольшое по своим размерам хозяйство, включающее в себя запашку, сады, огороды, выпасы и выгоны для скота, сам скот, «бортные ухожаи», «бобровые гоны», «ловища» и «перевесища», и прочие промыслово-охотничьи и рыболовные угодья, держится на «челяди», точнее — на эксплуатации труда челядинов. Они обслуживают и собственно хозяйства князя, и хозяйства «великих» и «светлых» князьков, и бояр (в большинстве случаев дружинников князя, составляющих его «переднюю» дружину), и их «двор» в широком смысле слова — усадьбу, дом, семью, разных «воев», скоморохов, волхвов и прочих лиц, сливающихся с семьей князей и крупных бояр и наполняющих их горницы и гридницы. Феодальное землевладение еще не сложилось. Оно лишь зарождается, да и подобное хозяйство князей и бояр без оговорок феодальным назвать еще нельзя.
