Ю Скуратов - Вариант дракона
Мне стало ясно, что Совет Федерации захочет серьезно во всем разобраться и вряд ли вот так, "втемную", сдаст.
Я внимательно прочитал стенограмму заседания. Неожиданно нехорошо задело высказывание Строева.
Кто-то из зала произнес:
- Да Скуратов же болеет! Как можно рассматривать вопрос, когда человек болеет?
Строев не замедлил парировать:
- Он здоровее нас с вами!
А ведь Егор Семенович ни разу мне не позвонил, не поинтересовался, как я чувствую себя, не спросил, удобно ли в мое отсутствие выносить этот вопрос на заседание... А чувствовал себя я очень неважно. Во сне у меня начало останавливаться дыхание, я давился им, будто костью, - с остановкой дыхания казалось, что останавливается и сердце. В таких случаях невольно даже во сне боишься умереть, - за ночь я просыпался раз двадцать-тридцать. Было тяжело...
Вечером ко мне приехал Владимир Викторович Макаров, заместитель руководителя администрации президента:
- Напишите еще одно заявление об отставке.
Перед его приездом, кстати, позвонил Бордюжа, попросил сделать то же самое. И еще звонил Путин. Путин был, конечно, в курсе всех шантажных дел и вообще в курсе игры, которую вела "семья", держал соответственно равнение на кремлевский холм, и сказал:
- В печати уже появилось сообщение насчет пленки... это стало известным, Юрий Ильич, увы... Говорят, что на меня также есть такая же пленка.
В общем, он подталкивал к мысли: чем раньше я уйду, тем будет лучше. И вообще будет меньше шума... Звонки Бордюжи и Путина были этакой предварительной артиллерийской обработкой, которая всегда проводится перед всяким наступлением, а с появлением Макарова я понял: наступление началось!
Я сказал Макарову:
- Членов Совета Федерации я знаю хорошо: к ним придется идти и объясняться. Заочно они меня не отпустят. В Совете Федерации народ сидит серьезный... Заявление я писать больше не буду.
Честно говоря, именно в тот момент я твердо решил бороться. Бороться до конца: ну почему я должен уступать этим номенклатурным искривленцам? Ведь не я нарушаю закон, а они... Они! Все-таки я юрист, и не самый последний юрист в России... Неужели меня эта публика сломает?
Утром мне сказали, что по телефону меня разыскивает Строев.
Раз разыскивает, значит - припекло. Да и зол я был на него в ту минуту... Попросил передать, что я нахожусь на процедурах, и ушел на эти самые процедуры.
В этот же день, следующий после голосования, губернатор Магаданской области Цветков вновь поднял вопрос о моей отставке: чего, мол, человека поднимать с постели и вызывать на заседание? Он болеет и пусть себе болеет... Давайте удовлетворим его заявление, освободим, и - дело с концом.
Но Совет Федерации не пошел на поводу у Цветкова, в голосовании ему было отказано.
Начался этап изнурительной, тяжелой, длительной борьбы. Как ни уговаривал меня Макаров написать второе заявление об отставке, так я его и не написал.
ГАЗЕТНАЯ АТАКА
Когда лежишь в больнице, когда свободного времени не счесть, можно хорошенько обмыслить и собственные поступки, и собственную деятельность, и собственные планы с рабочими "сюжетами".
Конечно же, разговор об отставке был начат не сейчас и не в кабинете Бордюжи - он, судя по всему, произошел на кремлевском холме еще в 1998 году, в декабре.
В декабре 1998-го у меня должна была состояться встреча с Ельциным, я к ней готовился, - и, вполне возможно, там бы зашел вопрос и о моей отставке, - но вскоре мне объявили, что встреча в декабре не состоится, президент срочно ложится в больницу.
Поскольку я уже физически ощущал, как сгущаются тучи над моей головой, это сообщение я воспринял с облегчением.
В январе ко мне пришел Хапсироков... Кто такой Хапсироков? Как я узнал позже, в Генпрокуратуре его все звали Хапсом и в этой кличке, похожей на хватательное движение, Хапсироков не видел ничего оскорбительного, наверное, потому, что она соответствовала его сути.
Про себя Хапсироков говорил: "Я, конечно, не первое лицо в Генпрокуратуре, но и не второе..." А был-то Хапсироков всего-навсего управделами на Большой Дмитровке. Но суть не в этом. Управделами во всякой крупной организации - это главный завхоз, и, как всякий завхоз, естественно, имеет доступ к первому лицу. Так и Хапсироков. Он пришел ко мне и сказал:
- Юрий Ильич, разговор наш - под секретом. У меня есть точная информация: на вас собран большой компромат, поэтому вам надо из Генпрокуратуры уходить.
Час от часу не легче. В этом предложении было что-то беспардонно кремлевское: вот ведь - завхоз предлагает руководителю организации добровольно распрощаться со своим креслом.
Я ответил Хапсирокову довольно спокойно:
- Ничего противоправного я не совершал, наоборот, всегда старался этого избегать, поэтому о толстой папке компромата и речи идти не может... И уходить я никуда не буду. И не собираюсь.
- Жаль, Юрий Ильич... - Хапсироков вздохнул. - Очень жаль.
- Кто вам сказал о компромате?
- Большие люди под большим секретом. Если я проболтаюсь, то мне... Хапсироков выразительно провел пальцем по горлу.
Мне сделалось противно. Понятно, что и Хапсироков принимает участие в этой большой и отвратительной игре.
Через некоторое время мне стало известно о разговоре Дубинина с одним человеком, телефон которого находился на прослушивании.
- Скуратов никуда не собирается уходить, - сказал он собеседнику. Откуда он это узнал? Откуда сведения? Разговор этот был зафиксирован буквально через день после моего разговора с Хапсироковым.
Может быть, поэтому, зная мое мнение, они не припугнули меня для начала (так эта команда действует обычно), а решили с ходу начать атаку, которую, собственно, и провел 1 февраля Бордюжа?
Тридцатого января ко мне пришел писатель Анатолий Алексеевич Безуглов. Была суббота. Я, как обычно, работал у себя в кабинете на Большой Дмитровке.
Безуглов совершенно неожиданно сказал:
- Юрий Ильич, вы подошли к такой черте, когда у вас есть два варианта поведения: либо вы становитесь национальным героем, продолжая то, что делаете сейчас, либо... А вы посягнули на святая святых тех, кто нами правит, - на их кошелек. В общем, либо вы прорываетесь, как в бою, вперед, либо вас освобождают от должности и смешивают с грязью. Вам ни в коем случае нельзя останавливаться. Сейчас вперед и только вперед!
Вещие слова!
Следующий день, воскресенье тридцать первого числа, у меня, по идее, должен был быть светлым днем - это день рождения моей тетки Ирины Георгиевны, она сейчас живет вместе с моей сестрой Ларисой, - но праздник был омрачен ощущением страшной черной тучи, нависшей надо мной.
И СМИ - наши родные средства массовой информации, они все время нагнетали обстановку. Все время, не останавливаясь ни на час, ни на минуту.
Можете представить себе, как оживилась их работа, когда прошел слух о моей отставке и я лег в больницу! Надо отдать должное: никто из них - ни одна газета, ни один телеканал, ни один журналист - не поверил, что причиной моего ухода стала болезнь.
И имели для этого все основания. Светлана Сорокина с НТВ, помню, говорила: Скуратов, мол, только что побывал на передаче "Герой дня", полон сил, ничто не предвещало о болезни - и вдруг! Нет, причина здесь в другом, не в болезни! Она была права.
Сразу же после моего отъезда в больницу прокуратура произвела несколько решительных акций. Совместно с "Альфой" мы произвели обыски в "Сибнефти", в скандально известном частном охранном предприятии "Атолл" родном детище Березовского, которое прослушивало семью президента, был арестован бывший министр юстиции Валентин Ковалев... В ряде организаций, сотрудничавших с Аэрофлотом, также были проведены обыски.
Некоторые газеты - в частности, "Сегодня" - высказали версию, что я устранился от решительных действий, свалив все на своего зама Катышева. Ложная версия, я ни на секунду не устранялся от работы, хотя и лежал в больнице. И действовали мы - что верно, то верно, - вдвоем с Михаилом Борисовичем Катышевым.
Важно было, чтобы машина эта ни в коем разе не останавливалась. Газета "Слово" не замедлила сделать вывод, что я "первым увяз в политическом болоте". "За сутки до обыска в "Сибнефти" Скуратов самоустранился от санкционирования этих обысков, за него эти санкции дал Михаил Катышев; скорее всего, Юрий Ильич не осмелился пойти против Березовского и открытому конфликту с ним предпочел уход с политической арены".
Опять все то же, опять в ту же дуду.
Впрочем, версия, что я бездействовал, а прокуратура начала активно работать вопреки мне, долго не продержалась. У нее просто не было реальной подпитки, она не получила ни одного факта, ни одного подтверждения и умерла.
Дальше газеты стали рождать одну версию за другой.
"Комсомольская правда" в номере от 5 февраля предположила, что Скуратова сняли из-за того, что он оказался плохим политиком. Это утверждал Чугаев, корреспондент "КП". Он подчеркнул, что есть две версии. Первая: Скуратов работал слабо, неэффективно, многие дела при нем застряли на мертвой точке, и вторая - от обратного: Скуратов стал копать слишком глубоко и залез в запретную зону, действия Генпрокурора стали представлять опасность для "семьи" и вообще ближайшего окружения президента.
