А. Иванов - Многоликое средневековье
Взгляни-ка отсюда на город, в долину; Смотри, как из темных глубоких ворот В нарядных костюмах выходит народ. Как рад он! А радости знаешь причину? Все празднуют день Воскресенья Господня; Они ведь и сами воскресли сегодня: Из душных покоев, из низких домов, Из улиц, гнетущих своей теснотою, Из горниц рабочих, от ткацких станков, Из храмов с таинственной их полутьмою На свет, на раздолье явились они! Сегодня их праздник! С какой быстротою Толпа разбрелась по долине! Взгляни, Как весело движутся эти ладьи… А вон - переполнен живою толпою Последний отчалил челнок. Вдалеке На горных тропинках, чуть видных отсюда, Пестреют их платья; сюда по реке Доносится шум деревенского люда. И старый, и малый - довольны одним, Здесь я человек, щесьмоф я быть им.
Праздник весны сопровождался особым обрядом. Горожане несли с собой в поле соломенное чучело, изображавшее зиму или смерть, и здесь или топили его, или бросали в костер. Вся эта церемония сопровождалась весенними песнями. Вот точный перевод одной из них:
Весна, весна пришла! Пойдемте в сад и в поле Весну встречать на воле; За этими кустами Разбудим лето сами!
Мы зиму полонили, Шестом ее прибили… Эй, палки поднимай, Глаза ей выбивай!
Во Франкфурте зажиточная и знатная молодежь по-своему провожала зиму. Дело происходило в самом городе. Нарядившись в белые купальные костюмы, они носили по городским улицам одного из своих товарищей на носилках, покрытых соломой. Товарищ должен был изображать скончавшуюся зиму, а все остальные представляли похоронную процессию. Обойдя город, они заканчивали свое празднество в каком-либо погребе за кружками вина, пели и плясали.
Особенно чествовали везде первое число мая-месяца. Во многих городах этот древний народный праздник справлялся с особенными церемониями. В этот день буквально наступало царство цветов. Цветы и зелень были всюду: и в церквях, и в домах, и на одеждах. Молодежь выбирала из своей среды распорядителя майского праздника, так называемого «майского графа или короля». Махккий граф выбирал себе из девушек «майну» (Maim). В лесу рубили деревцо, привозили его на место потехи, устанавливали там, и вокруг этого «майского дерева» царило бесконечное веселье, в котором принимали участие и старый, и малый. В других местах избранный майским графом, в сопровождении своей тут же составившейся свиты, выезжал из города в соседнюю деревню. В лесу нарубался целый воз березок. Срубали их в присутствии майского графа и его свиты. Когда воз со свежей зеленью выезжал из лесу, на дороге нападала на него и отбивала его толпа горожан. Это должно было означать, что лето завоевано, что оно в их власти. Тут же зелень расхватывалась присутствующими, как какая-то драгоценность. Обыкновенно майский праздник сопровождался стрельбой в цель. Цех стрелков, разумеется, старался в этом случае отличиться на славу. Призы, раздававшиеся самым ловким стрелкам, состояли из серебряных ложек и других предметов из того же металла. Общество стрелков рейнских городов приглашало иногда на свои праздники жителей соседних больших городов.
Чрезвычайно интересно праздновался также Иванов день - древнейший праздник во славу Солнца. В это время, по древним верованиям, благословение проносится над каждой нивой, как благодатный ветерок, чудодейственные силы изливаются во всей своей полноте. Ночь перед этим днем горожанин проводил за городом. Когда наступали сумерки, на возвышенных местах разводились костры - «Ивановы огни», на высоком берегу реки зажигались деревянные обручи и скатывались вниз, к воде. Остававшиеся на эту ночь в городе также веселились. На городских площадях зажигали костры, через них перескакивали, вокруг них танцевали. Знаменитый итальянец Петрарка описывает подобное празднество, бывшее в Кельне. Когда, говорит он, наступили сумерки, из узких городских улиц потянулись к Рейну толпы женщин. Они были одеты в праздничные платья, украшены в изобилии благоухающими травами и цветами. Они двигались, бормоча какие-то странные, непонятные слова. Двигающаяся вереница спускается, наконец, к самой реке, и каждая из участниц процессии умывает себе руки речной водой. Петрарка удивлялся этому обычаю и не мог правильно истолковать его. Между тем, символическое значение его очевидно. Умывая руки в реке, несущей свои воды, а также и те капельки, которые падают с умываемых рук, в далекое море, женщины как бы смывали прочь всякое горе, всякие бедствия, заставляя реку уносить их подальше от города, от их жилищ, от их семейных очагов. В том же городе перед Ивановым днем появлялись на базаре пробуравленные со всех сторон глиняные горшки. Эти горшки быстро раскупались девупщами-горожанками. Наполнив их высушенными лепестками роз, девушки вешали горшки где-нибудь повыше, над балконом, под кровлей. Наступал, наконец, ожидаемый вечер, и они зажигали их, как фонари. Был еще обычай кидать в огонь разные травы и при этом приговаривать, чтобы, подобно сгораемой траве, сгорело и всякое горе.
Из зимних праздников самым веселым было Рождество. Горожане наряжались, дарили детей, устраивали процессии. Нарядившись чертями, веселые толпы бродили по улицам, причем каждая имела своего предводителя или шафера. Один городской совет брал с таких шаферов денежный залог, который пропадал в том случае, если толпа, предводимая тем или другим шафером, совершала какие-либо бесчинства, входила в церкви или на кладбище. В иных, впрочем, городах всякие переряживания запрещались под угрозой строгого взыскания. Много веселились во время карнавала; наконец, в разных городах праздновались различными процессиями дни памяти того или другого святого.
Любимейшим развлечением в средние века были танцы, хотя на них смотрели не всегда благосклонно как духовные лица, так и городские советы. Когда прошло время такой неблагосклонности, городские правители стали давать разрешение на устройство особых танцевальных помещений. Иногда танцы устраивались и в зале городской ратуши, далеко, впрочем, не во всех городах. Танцы разделялись на несколько видов, но все они могут быть сведены к двум: один вид соединялся с прыганьем, отличался, так сказать, большей ширью, удалью; другой заключался в движениях спокойных, сводился к медленному и плавному круговращению. Собственно танцем назывался второй вид. Танцевали под музыку, но иногда и без нее. В таком случае прибегали к пению, причем пел кто-нибудь один или все присутствующие хором. Постепенно распространился обычай соединять танцы с играми. Если танцы происходили на свободе летом, по окончании их играли в, мяч. Отсюда некоторые исследователи производят слово бал (der Ball, la balle - мяч).
Из игр в средние века были известны кегли, шахматы, шашки, кости и карты. Последние первоначально разрисовывались и раскрашивались от руки по установленному образцу и составляли видный предмет промышленности. Во многих городах игра в карты запрещалась. Это происходило оттого, что в первое время карты служили только для азартных игр. Например, один из участвующих вынимал какую-либо карту из колоды. На эту карту все присутствующие клали деньги. Если после этого подряд вынимались из колоды три или четыре карты той же масти, вынувший первую карту получал всю поставленную на нее сумму.
Но населению городов были знакомы и более высокие развлечения: они слушали песни мейстерзингеров и смотрели мистерии.
Вместе с развитием промышленности и торговли, с обогащением городов и улучшением их внешнего вида подвигалось вперед и умственное развитие городского населения. Когда в княжеских дворцах и рыцарских замках стали замолкать раньше гремевшие в них песни любви, поэзия перешла в города. Но она изменила здесь свой характер, превратилась в особую науку. Пение мейстерзингеров (мастеров-певцов) изучалось методически, по известным правилам. Мастера приняли за образец позднейших миннезингеров (певцов любви). Подобно людям, занимающимся одним ремеслом, поэты-горожане составляли целые общества, подобные цехам. В XIV веке им были дарованы (императором Карлом IV) известные права. После этого они стали быстро размножаться. Образцом для всех подобных обществ послужили певческие цехи Майнца, Франкфурта, Страсбурга, Нюрнберга, Регенсбурга, Аугсбур-га и Ульма. Б одном городе певческое общество составлялось из представителей от разных ремесленных цехов, в другом - из мастеров одного и того же ремесла. Их поэзия сводилась, в сущности, к стихосложению. Ее эстетическое значение невелико. Но все же песни мейстерзингеров имели огромное влияние на городское население, просвещали, облагораживали его. «Они, - по выражению одного известного немецкого писателя, - служили хоть до некоторой степени соединительным звеном между будничным реализмом мастерской и миром идеалов». Все лее они отрывали человека от житейских попечений, от ежедневной обстановки, от прозаических стремлений и давали некоторую пищу душе. Песни мейстерзингеров отличались нередко весьма возвышенным характером и теплотой чувства. Они составлялись только по известным образцам, которые были занесены в особую книгу правил стихосложения, известных под названием табулатуры (die Tabu-latur). «В этих правилах, - говорит тот же писатель, - размеры стихов назывались зданиями, мелодии - тонами или напевами, причем попадаются странные вычурности. Таким образом, были синий и красный тон, желто-фиолетовый мотив, полосатый шафранный мотив, желтый мотив львиной кожи, короткий обезьяний мотив, жирный барсучий мотив». Ошибки против того или другого правила табулатуры назывались у них также весьма странно: слепое мнение, липкий слог, подставка, клещ, лжецветы… Тот из певцов, который еще не усвоил табулатуры, назывался учеником; кто знал ее - другом школы; кто умел петь несколько тонов - певцом; кто сочинял песни по чужим тонам - поэтом; кто изобретал новый тон - мастером. Поступавший в общество мейстерзингеров давал обет оставаться верным искусству, соблюдать честь общест-на, поступать всегда мирно, не осквернять песен мейстерзингеров пением их на улице. Потом он вносил определенную сумму денег и ставил две меры вина на угощение. На обыкновенных сходках мейстерзингеров и тогда, когда собирались они в винных погребах, им разрешалось петь светские песни. Но во время торжественных собраний своих в так называемых «праздничных школах» (Festschule), происходивших в церквях раза три в год, они пели исключительно духовные песни, сюжеты которых черпались из Библии или священных преданий.
