Сергей Руденко - Крылья Победы
Мы еще раз перебираем все возможные варианты: где противник может скрыть свои «хейнкели»? Снова сфотографировали все овраги, чтобы документально подтвердить устный доклад, И опять нигде ничего не обнаружили. С фотоснимками в руках доказываем, что школьный аэродром непригоден для полетов. Он весь изрыт воронками от бомб и снарядов. На этом дело не кончилось.
Поступило очередное указание: «Паулюс собирается вылететь с одного из стадионов Сталинграда Примите меры».
Город в то время представлял собой груду развалин, никаких стадионов не осталось и в помине. Невозможно было найти площадку для взлета и посадки. Но надо проверить еще раз. Позвал я коренных сталинградцев, взял последние фотоснимки, план города, и стали мы вместе искать место, где располагался стадион. Конечно, он был разбит полностью. Все же решили еще раз сфотографировать его и пробомбить. На войне ведь всякое бывает.
В разгар нашего наступления получаю сообщение, что Паулюс уже улетел. Воронов вызывает меня и спрашивает:
— Что будем делать, Сергей Игнатьевич?
Я отвечаю:
— Вы же знаете, какие мы принимали меры, вот фотоснимки.
А он снова утверждает, что Паулюс улетел.
— Вы выпустили его из окружения.
От этих слов настроение совсем у меня испортилось.
Дело приняло иной оборот только после того, как из 64-й армии доложили, что взят в плен командир немецкой дивизии. Это был первый пленный офицер такого ранга. Начальник штаба фронта генерал М. С. Малинин приказал немедленно доставить его к командующему фронтом. Вражеский комдив наверняка знал, улетел ли Паулюс.
В крестьянской хате собрались Воронов, Рокоссовский, Телегин, Малинин, Казаков и я. Ввели рослого и тучного немца лет пятидесяти. Представился он генералом, хотя погоны на нем были полковничьи. Малинин спрашивает:
— Правильно ли, что вы — полковник такой-то?
Он промолчал. Мы переглянулись, но уточнять не стали. Пригласили пленного сесть. Воронов и Рокоссовский стали задавать ему вопросы. В частности, поинтересовались, где сейчас Паулюс. Он ответил: у себя на КП.
— Позвольте, — удивился командующий фронтом, — у нас есть данные, что он улетел.
Пленный повторил:
— Никак нет. Он у себя на КП.
Воронов поинтересовался:
— Когда вы с ним виделись?
— Вчера с ним разговаривал, — ответил гитлеровец.
Меня это сообщение, наверное, больше всех обрадовало. Значит, Паулюс все же не улетел!
Малинин спросил у пленного, почему, будучи полковником, он представился генералом? Тот ответил, что генеральское звание ему присвоено всего два дня тому назад. Но погоны он сменить не мог, поскольку их не оказалось на складе.
— А чем докажете, что вы генерал? — усомнился Малинин.
Пленный ответил, что у него при себе телеграмма. И стал вынимать из карманов содержимое. Сначала положил на стол два пистолета, потом нашел нужную бумажку. Мы только переглянулись в недоумении. Вот это номер! Привели немца в штаб фронта и не отобрали оружие. Мы сделали вид, что ничего особенного не произошло. Но сразу после допроса приняли самые строгие меры к тому, чтобы подобная беспечность больше никогда не повторялась.
От командира вражеской дивизии мы узнали не только о состоянии окруженных войск, но и о намерениях немецко-фашистского командования. Раньше мне доводилось встречать немало пленных. Этот не был фанатиком и не кричал «Гитлер капут!». Он трезво оценивал обстановку и хорошо понимал, что гитлеровская армия обречена на поражение.
Наконец нам сообщили, что взят в плен сам командующий окруженной группировкой вместе с группой штабных офицеров. 1 февраля было приказано доставить Паулюса в штаб фронта, находившийся в деревне Заварыкино. В 19.00 мы опять собрались в избе примерно в таком же составе. В комнату вошел высокий, худощавый, уже пожилой человек с усталым, изможденным лицом. Отрекомендовался фельдмаршалом. Ему не пришлось это доказывать телеграммой Гитлера, хотя на нем были погоны генерал-полковника.
Мы знали, что во время первой встречи представитель Ставки Н. Н. Воронов предложил Паулюсу подписать приказ о сдаче в плен всех гитлеровцев, еще не сложивших оружия. Фельдмаршал уклонился от принятия такого решения. Воронов и Рокоссовский предупредили его, что он будет нести личную ответственность за новые жертвы. Но и это не возымело действия.
Теперь в допросе Паулюса участвовали все члены Военного совета фронта. Мне запомнились некоторые из заданных вопросов.
Паулюса, в частности, спросили, как он, высокоподготовленный военный специалист, высший начальник оперативной части генерального штаба, мог вести наступление при слабых флангах и, по существу, лезть в мешок? Это же не что иное, как авантюра!
Паулюс ответил, что так случилось из-за недооценки наших сил, способностей советского командования и других факторов. Но не признал его авантюрой, только пояснил, что таково было решение верховного командования. Ему задали другой вопрос:
— Почему вы, располагая значительными силами, не попытались сразу же прорвать кольцо окружения и выйти на Котельниково?
Паулюс ответил, что, во-первых, он недооценил количество и возможности советских войск; во-вторых, ему было приказано находиться в Сталинграде и ни в коем случае его не оставлять.
Вопрос:
— Была ли у вас полная уверенность в том, что нужно вести столь бессмысленное сопротивление?
Ответ:
— Нет. А после разгрома Манштейна эта уверенность была окончательно поколеблена. Я несколько раз обращался к фюреру с просьбой о капитуляции, но мне было приказано держаться.
Вопрос:
— Как расцениваются действия Красной Армии по отношению к окруженной армии?
Ответ:
— Я преклоняюсь перед искусством командования Красной Армии, которое так блестяще смогло завершить сражение победой. Тут я ничего добавить не могу.
Вопрос:
— В чем вы видите просчет германского командования и лично ваш?
Ответ:
— Во-первых, просчет германского командования заключается в том, что мы растянули свои коммуникации и остались без резервов. Во-вторых, наша разведка не дала нам ясного представления, какой мощной индустриальной базой располагает Россия на Востоке. Мы не думали, что созданная там промышленность сможет дать такое количество оружия. А мой личный просчет заключается в том, что я, как солдат, слушался приказов верховного командования и сразу, как только нас окружили, не пошел на прорыв. Тут я виноват перед армией и своей совестью.
Был задан еще один вопрос:
— Как вы расцениваете телеграмму Гитлера о присвоении вам фельдмаршальского звания?
Вздохнув, Паулюс ответил:
— Присвоение мне звания фельдмаршала я понял как приказ фюрера сражаться до конца: фельдмаршалы в плен не сдаются.
Паулюс чувствовал себя морально подавленным и физически уставшим. Лицо его подергивалось в нервном тике. Видно было, что человек этот уже надломлен. Наконец ему задали последний вопрос:
— Почему вы не улетели, когда еще имели возможность это сделать?
Он ответил:
— Я солдат и должен был нести свой крест и бремя вместе с моими подчиненными.
Как уже говорилось выше, после пленения Паулюса одна группа фашистских войск все еще продолжала сопротивляться. Поскольку фельдмаршал не отважился призвать недобитых гитлеровцев сдаться в плен, наши войска разгромили эту группу. Великое сражение завершилось.
Я поехал в Сталинград Во время боев мне приходилось видеть город только с воздуха Теперь, до основания разрушенный, он был неузнаваем. От домов остались лишь кучи кирпича и щебня По некоторым улицам невозможно проехать.
В городе скопилось немало всякой военной техники. Нас, авиаторов, заинтересовали прежде всего самолеты. Здесь можно было увидеть почти все типы боевых машин гитлеровской авиации. Немало увидели мы и наших самолетов. Мне невольно вспомнилось предложение одного из офицеров штаба поискать в освобожденных от врага населенных пунктах наших сбитых летчиков.
На поиски снарядили группу солдат во главе с врачом. И действительно, нашли пятерых летчиков. Они оказались настолько изможденными, что на них тяжело было смотреть. Фашисты держали их в холодном помещении. Пленные спали прямо на цементном полу, укрывшись кое-каким тряпьем, медленно умирали. Нам удалось спасти их и выходить. Через месяц они уехали отдыхать, в часть вернулись здоровыми и отлично воевали.
В первый день после окончания сражения было как-то непривычно тихо. Мы сидели с начальником штаба на своем КП и, не торопясь, подводили итоги боев. Принесли почту.
Перелистывая «Огонек», я увидел необычный рисунок: около пушки стоит солдат и закрывает ствол кружочком картона. Лицо у него довольное. Под рисунком подпись: «Шабаш!»
Но война еще не кончилась. Верно сказал поэт о тех днях:
Война не кончилась. Нас ждут бои.
Походы дальние, потерт и награды.
Запомни гвардия: Отчизну мы спасли
Вот здесь, на черных глыбах Сталинграда.
3 февраля было получено распоряжение: К. К. Рокоссовскому, Н. Н. Воронову, В. И. Казакову и мне вылететь в Москву для доклада На следующий день мы были уже в столице. В первую очередь я явился к командующему ВВС Красной Армии Новикову. Смотрю, он уже в погонах, а мы пока в старом обмундировании. Александр Александрович вызвал адъютанта и приказал приготовить мне новую форму.
