Вернер Альбринг - Городомля: Немецкие исследователи ракет в России
Госпожа Шмидель была переводчицей и учительницей русского языка в начальной школе. Катрин училась у нее читать и писать по-русски. Иоганн Шмидель умер в 1949 году в Московской больнице после того, как врачи установили у него рак в запущенной стадии, когда опухоль была уже не операбельна. В Городомле приняли это известие очень тяжело. Руководитель сектора организовал прощание с ушедшим в большом зале клуба. Присутствующие, одетые в темные одежды, встали, когда доктор Шварц ввел в зал вдову и предложил ей место в первом ряду. Один из коллег поднялся на подиум и произнес траурную речь.
«Дорогой Иоганн Шмидель, ты раньше нас ушел в путь, в который мы тоже должны однажды отправиться. Воспоминание о тебе еще так живо в нас, что трудно поверить, что ты ушел навеки. Прошло всего восемь недель с того момента, когда мы еще работали вместе. Тогда ты в первый раз сказал о своей болезни и о том, что, возможно, тебе придется прервать работу. Ты сказал, что с некоторых пор чувствуешь себя плохо. И только тогда я заметил, что ты бледнее, чем обычно и очень худой. Но кто бы мог предположить твою страшную участь и представить, что твое нездоровье будет означало не временный перерыв в работе, а конец.
За три года нашей совместной работы мы познакомились с тобой так хорошо, что знаем, что если бы ты узнал о безнадежности своего состояния, то пошел бы навстречу безжалостной судьбе без жалоб и страха. Счастливое детство, бурная молодость и вся жизнь остались на фотографиях. Все золотится в лугах заходящего солнца. Мы глубоко озабочены твоим уходом. Ты оставил жену и дочь, твоих любимых, для которых ты был кормильцем и защитником. Как охотно мы бы взяли твою заботу, как охотно заверили бы тебя, что Твои не останутся без средств и защиты. Мы здесь, чтобы помочь. Но ты прожил последние дни далеко от нас, ты был лишен этого утешения. Однако сегодня мы хотим высказать тебе нашу ответственность с полным сознанием нашего долга перед тобой: Дорогой Иоганн Шмидель, твои любимые принадлежат к нашему сообществу, они никогда не останутся беззащитными, они никогда не будут бедствовать. И еще одно хотели мы тебе сказать. То, чего никто до сих пор тебе не говорил, но что многие ясно осознавали. Теперь мы можем сказать открыто. Твои поступки, твои слова, твой образ жизни многих восхищали. Восхищали тех, кто тебя ценил, тех, для кого твоя бескорыстная постоянная дружеская помощь означала утешение в неприятностях, нередко слагающихся в буднях житейской прозы. Я вижу тебя перед собой. Вижу, как ты, вежливо улыбаясь, но вполне решительно отвергаешь эти признания. Я хогу сказать также о твоем вкладе в науку, которой ты посвятил большую часть своей жизни. Мы благодарны тому, что ты рано смог поставить вехи в научном мире. Ты внес большой вклад в составление справочника по экспериментальной физике. Твои исследования по сопротивлению шара в жидкости вошли в учебник Людвига Прандтля…»
В первые списки отправки на родину в Германию жену Шмиделя и ее дочь русские включили в первую очередь.
Молодой человек быстро отключается от печальных мыслей о неизбежном, так и я, пишущий, хочу вернуться к нормальной жизни. Среди старых бумаг я нашел письмо к своей жене. Двенадцать страниц небольшого формата, датированные ноябрем 1951 г. Это письмо было написано мною карандашом на больничной койке после операции.
Я еще очень хорошо помню всю предысторию. Зима пришла в этом году довольно поздно. Все летние игры, теннисные сражения и купанье уже закончились. Ветер давно сорвал листья с деревьев, все летнее великолепие поблекло. Семьи друзей приглашали друг друга по вечерам. Я вижу наших гостей, супругов Бранке, Конрада, Фризера, Клозе, в хорошо натопленной комнате, читающими из книги В.Е. Зюскинда, этого первоклассного стилиста, автора чудесной грамматики для взрослых: «От ABC до искусства речи». Зюскинд принадлежал к кругу Томаса Манна. Я думаю, что в романе «Доктор Фаустус» в качестве одного из действующих лиц, а именно литератора — оруженосца, Томасом Манном выведен его приятель. Я прочитал несколько отрывков из книги Зюскинда. Затем была оживленная дискуссия. Мы нашли забавным, как восхитительно автор описал роли предлогов, приставок и заимствованных слов, как он предостерегал от стилистических промахов, как он рядом ярких примеров проиллюстрировал так называемые превратные представления.
Этой ночью я плохо спал. Мучали сильные боли в области живота. Утром довольно усталый я пошел на работу: я хотел забыть про боли. Иногда казалось, что они проходят, но потом они возобновлялись и с каждым разом все чаще. Поликлиника располагалась примерно в ста метрах от здания института. Пожилая седая врач Киссилова, терапевт, жена тогдашнего главного инженера Киссилова, прощупала мой живот, заставила подтянуть колени. Она диагностировала воспаление аппендикса и решила, что в этот же день я должен быть отправлен в больницу в Осташков. Несколько дней назад температура воздуха понизилась. По берегам большого озера уже образовалась корка льда. В последующие дни озеро должно было замерзнуть. В межсезонье суда не ходили, и пока лед не станет настолько толстым, чтобы можно было проехать на грузовике, пройдет еще две недели, а может быть и больше. «Если воспаление пойдет дальше, без операции не обойтись,» — сказала Киссилова, и при заполнении направления добавила: «Я не хирург и не могу Вам помочь. Сегодня вечером в Осташков отправляется последний пароход, и Вы на нем поедете».
В среду, на третий день после операции, я сидел на кровати с согнутыми коленями и писал: «Дорогая Гертруд, сегодня во мне проснулась робкая надежда увидеть тебя как посетительницу в этом помещении для выздоравливающих. Но, вероятно, разрешения на поездку дано не было. Тогда разочарования мучительного ожидания, объединенные с потребностью поделиться с тобой моими переживаниями, должны разрядиться письмом (глагол выбран неправильно, предположение соответствует примерам Зюскинда «превратные представления», но, вероятно, ты примешь во внимание мои смягчающие обстоятельства и оценишь мои «Полупревратные представления»).
Я попытаюсь описать тебе мои щедро приправленные предлогами и приставками приключения, которые я испытал после отъезда от северной «пристани» (заимствованное слово) в лунную звенящую от мороза ночь. Мои приключения переживал я чаще всего лежа на спине, один раз даже голый и связанный по рукам и ногам. Однако, моя молодая читательница, я не буду возбуждать твое нетерпение (или лучше я напишу: испытывать твое терпение) и хочу начать свой рассказ:
Поездка на пароходе через большое озеро проходила гладко. Абсолютно никому не мешало, что в днище парохода было небольшое отверстие (на языке специалистов — пробоина). Для таких редких случаев насос подготовлен не был. Это тоже не мешало. Команда составила цепочку ведер (прими это так же, как пример превратного представления). Матросы черпали воду и наполняли ведра с большой выдержкой. Примерно через двадцать минут их терпеливого труда вся вода была вычерпана, так что даже в оставшиеся сорок минут переправы, когда воду уже не вычерпывали, по этому вновь открытому способу, она не поднималась и не убывала.
В Осташкове все уже было трогательно приготовлено. Едва я сделал самостоятельно первые небольшие шаги, появился наш хороший знакомый с острова — Коля, который поддерживал меня и нес мой чемодан. Не говори, юная читательница, что я рассказываю чересчур подробно. Пишущий эти строки в последние годы путешествовал так редко, что теперь мне интересна всякая незначительная деталь.
Мы сделали небольшую остановку в первом ресторане городка. Там в дружеском кругу сидели семь молодых женщин из нашего круга знакомых. В веселом задоре они большинством голосов решили не возвращаться на остров в эту последнюю ночь судоходства. Затем для поднятия жизненного тонуса они начали с дымящегося глинтвейна, а для продолжения приключения собирались переночевать в небольшой гостинице. Конечно, они очень испугались, увидев меня и Колю, решив, что мы посланники островного руководителя Клименко с заданием найти их и вернуть на остров. Да, Ильзе Фризер даже вскрикнула, и ее восклицание прозвучало как жалоба и разочарование. Но все семь тут же успокоились, услышав, что основанием для нашего приезда является моя встреча с хирургом со скальпелем и последующая операция. Тут же у всех возвратилось хорошее настроение и двум мужчинам в обществе амазонок было дозволено выпить бокал вина… Коля спешил выполнить свое задание. Мы снова в холодной лунной ночи двинулись дальше. Для Коли путь показался особенно долгим, он пространно философствовал относительно тяжести моего чемодана.
В больнице меня тут же обследовали врач и старшая сестра. Так как мои боли в животе, по моей оценке, это максимум один день простоя в работе, то у меня были угрызения совести, хотя доставка в больницу и могла бы служить оправданием.
