Арсений Ворожейкин - Небо истребителя
На земле Гриша убежденно доказывал, что после встречи с «мессершмиттами» он пытался догнать меня, летел до самого нашего аэродрома. Я вроде бы сел и он хотел приземлиться, но какой-то И-16 не дал ему сесть, открыл огонь, куда-то завел его и бросил.
В странном поведении летчика лучше всего могли разобраться врачи, но медицинская комиссия признала его годным к полетам без ограничения. Это была трагическая ошибка. Гриша погиб в первом же воздушном бою над Курской дугой, и погиб очень странно. Наша шестерка «яков» схлестнулась с десятью Ме-109. Гриша ни с того ни с сего вышел из этой «карусели» и полетел по прямой. Пара «мессершмиттов» сверху ринулась на него. На неоднократные наши предупреждения об опасности он не реагировал, летел как загипнотизированный. От первой же атаки «мессера» его самолет вспыхнул. И причиной его гибели была психика. При виде врага летчика парализовал страх.
Но что такое психика человека? Врожденное качество? Воспитание? Об этом мне приходилось думать много и часто. Вспоминалась встреча с вражеским летчиком, оказавшимся в госпитале города Теребовли весной 1944 года. Мы тогда впятером вошли в палату, в которой лежали два сбитых нами фашиста. У одного — ноги в гипсе, у другого — сильные ожоги лица и рук. Летчик с подбитыми ногами, увидев нас, сразу же понял, кто мы, подтянулся на руках, сел, упершись спиной о стойку кровати, почти радостно воскликнул:
— Приветствую моих победителей!
Льстивая улыбка врага давала основание подумать, что пленный будет раскаиваться, начнет ругать своего фюрера. Но он попросил:
— Покажите того рыцаря, который сбил меня?
В просьбе была и восторженность и снисхождение. Восторженность понятна: дань победителю. Но снисхождение? Я спросил:
— А почему вас это интересует?
— Для истории Великой Германии. Хорошего противника мы уважаем, и имена советских асов вписаны в наши книги наряду с немецкими рыцарями.
Мы рассмеялись, а немец от обиды встрепенулся. В глазах застыла бычья решимость. Он поднял руку в фашистском приветствии и рявкнул:
— Хайль Гитлер!
— Зачем Гитлера славишь? — спросил я удивленно.
— Он мой фюрер, а вы мои враги.
— А мы тебя уже не считаем врагом. Ты пленный, и скоро фашизму будет конец.
— Вы нас, национал-социалистов, никогда не победите. Мы отступаем потому, что пока за вами сила. Многие нас еще не понимают, но настанет время — поймут. Поймут американцы и англичане. Мы — одаренная нация, самый талантливый народ в мире! Мы спасем мир от коммунистов!
Эти слова нам были знакомы, как и его убежденность.
Говорил наверняка богач. И каково же было наше удивление, когда он сказал, что его отец грузчик в Гамбургском порту, а мать домохозяйка.
Этот разговор заставил нас глубже понять и ощутить, что живучесть и сила фашизма не столько в экономической сущности, сколько в особой идеологии, в воспитании чувства превосходства одного народа над другим. Это, видно, в наше время самое страшное социальное зло на земле. Такой теорией, рассчитанной на первобытный инстинкт и не требующей работы мысли, удобнее всего обманывать людей с детства, а потом посылать их на кровавую дорогу войны.
Земля — небо — земля
После отпуска мне пришлось сдавать дела в полку. Пришел приказ о моем назначении в Москву старшим инспектором по истребительной авиации. Начальником Главного управления боевой подготовки ВВС был дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Евгений Яковлевич Савицкий. У него имелся кабинет и приемная, которой владела секретарша, она же машинистка управления. Когда я вошел, она печатала на машинке, подложив на стул кипу каких-то папок с бумагами: иначе ей трудно было видеть клавиши. Пальцы ее рук мелькали так быстро, что почти сливались. Стук клавишей напоминал гудение поршневого моторчика. Глаза девушки были сосредоточены только на тексте, мой вход она не слышала. Дождавшись, когда машинистка смолкнет, я поздоровался и начал с комплимента:
— Какая вы великолепная мастерица! Наверное, в час из-под этих хрупких пальчиков десятки страниц вылетают!
— Что вы, какие десятки, — со смущенной улыбкой ответила она и встала.
Такой мини-девушки я еще не встречал. Красива, женственна, скромна. Мы познакомились. Зина юркнула в кабинет начальника и тут же, как птичка, выпорхнула.
— Генерал ждет вас, — и предупредила: — Только имейте в виду — он человек деловой, впустую глаголить не любит.
— Я тоже. — Посмотрев на часы, спросил: — Мне прием назначен на двенадцать, сейчас без пяти. Не подождать ли?
— Идите, идите скорее, — заторопила Зива. — Ему до обеда надо куда-то съездить.
Генерал Савицкий. Нет, наверное, ни одного летчика, участника Великой Отечественной, кто бы не знал его. В Советской Армии это был единственный командир авиационного истребительного корпуса, который сам водил летчиков в бой, показывая примером, как надо уничтожать врага. Он лично сбил более двадцати фашистских самолетов. Всю войну и после нее Евгений Яковлевич имел позывной «Дракон». Называли его и хозяином неба, говорили о нем, как обычно говорят о хороших летчиках, что летает как бог. Все это я знал, но встречать Савицкого мне не доводилось. Поэтому шел в кабинет не без волнения. Только открыл дверь, он порывисто встал из-за стола и шагнул мне навстречу. Высокий, прямой, с энергичным, волевым лицом. Темные глаза смотрят внимательно, открыто и как-то просветленно. Я представился.
— Здравствуйте, — сказал генерал и, протягивая руку, изучающе оглядел меня. — О вас я слышал, но вижу впервые. Теперь будем работать вместе.
Савицкий не пригласил меня сесть и сам не садился. Мы ходили по кабинету и разговаривали. Он расспрашивал про войну, про полки, в которых я служил, про командиров. Когда я сказал, что оба командира полка в бой почти не летали, Савицкий поморщился:
— Зачем таких только держали! Командир полка — это бог для летчика. А место бога — в небе. Вот и надо при проверке частей и соединений особое внимание уделять командирам полков и дивизий. Если они летают плохо, это обязательно скажется на делах подчиненных.
— Зато наш командир полка умело руководил полетами, — заметил я.
— Это тогке дело, — снисходительно улыбнулся генерал. — Но мы считаем, что в полках должен быть штатный руководитель полетов. Скоро это будет принято официально.
После разговора о минувшем Савицкий заговорил о своих подчиненных подполковниках Николае Храмове и Андрее Ткаченко:
— У них учитесь инспекторскому делу. И летному мастерству. Да что я о них вам рассказываю! Вы их знаете не хуже меня. Они же и порекомендовали вас для работы в управлении.
Голос у Савицкого немного глуховат, с хрипотцой, но четок. Прежде чем отпустить меня, спросил:
— Как у вас с квартирой?
— Пока живу в гостинице.
Генерал посочувствовал:
— Да, квартиру получить будет нелегко. Я тоже пока не имею. Но обещают.
В приемной Зиночка уже не печатала, а настороженно ходила по комнате, беспокоилась, что я так долго «глаголю» с генералом. Увидев меня, облегченно вздохнула:
— Наконец-то! — и улыбнулась. — Значит, вы понравились Евгению Яковлевичу.
В этот момент из своего кабинета стремительно вышел Савицкий и, увидав меня, показал на стол секретарши:
— Знаете, что она печатает? — Я пожал плечами. — Так вот, когда она отпечатает, поручаю вам эту рукопись прочитать. Потом доложите мне свои соображения и будете добиваться, чтобы Воениздат ее срочно издал. Это очень важный материал, его давно ждут в истребительной авиации.
Полковник Андрей Ткаченко был руководителем группы политзанятий. Он предложил мне заменить его:
— Ты кончал комвуз, курсы комиссаров, несколько лет комиссарил. Это дело тобой давно освоено.
Ткаченко звание Героя Советского Союза получил за участие в советско-финляндской войне. По возрасту он был старшим из нас. Заместителя начальника управления истребительной авиации по штатам не полагалось, но он по опыту работы, по летному мастерству и инициативности фактически являлся заместителем и главным советником начальника управления. Поэтому он не упустил момента дать мне партийное поручение. Его сразу же поддержал подполковник Храмов:
— Правильно. Арсен еще в Харьковском училище летчиков руководил кружком политзанятий.
Вместе с Ткаченко мы участвовали в Берлинской операции. В нашей шестерке тогда летали Павел Песков, Иван Лавейкин, Костя Трещов и Петр Полоз. У Пети я был. А где остальные — не знал, поэтому поинтересовался их судьбами.
— Паша, Иван и Костя учатся в академии, — сообщил Ткаченко.
Дружеская встреча состоялась у меня с Сергеем Щировым. Он спросил, где я буду жить с семьей, пообещал, что постарается посодействовать в получении жилья.
— Ну а ты-то как живешь? Как супруга? — спросил я, вспомнив, как он провожал из Алупки жену.
