Николай Шпанов - Ученик чародея (Часть 1-6)
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
26. СИЛС БОИТСЯ
- Ну, скажу я тебе! - Кручинин прищурился, комически сморщив нос. - И отдых же! - Кручинин безнадежно махнул рукой и принялся рассказывать. Грачик сочувственно кивал головой, делая вид, будто только и ждал, когда сможет узнать о непорядках на курортах. А тем временем в его памяти обстоятельства дела Круминьша устанавливались в том порядке, как он будет излагать их Кручинину; улики, версия, доказательства...
Звонок телефона прервал беседу.
- Карлис Силс желает видеть товарища Грачика, - докладывал дежурный. Говорит: срочное дело... Просит принять...
Грачик хотел отложить прием, но Кручинин сказал:
- Если кто-либо пришел по интересующему тебя делу, не откладывай приема. Придя в следующий раз, человек выложит тебе не то, что хотел сказать прежде. Ты услышишь нечто более продуманное, а тебе это не всегда кстати. Всегда принимай сразу - будь то свидетель или совсем неизвестный тебе человек. Эдак ненароком ты можешь увидеть перед собой и того, кого тщетно искал.
Пока Силс поднимался на второй этаж, Грачик наскоро рассказал Кручинину о роли этого свидетеля в деле Круминьша.
- Видно, ты с ним уже подружился, - заметил Кручинин. - Я имею в виду ту особую дружбу, какая необходима между следователем и хорошим свидетелем. А я лучше уйду, чтобы его не стеснять.
Силс вошел своею тяжелой походкой, крепко ступая всею подошвой, молчаливым кивком приветствовал Грачика. Прежде чем заговорить, опасливо огляделся, чего раньше никогда не бывало.
- Что-нибудь случились? - как можно душевней спросил Грачик, почувствовав, что сегодня этот человек нуждается в ободрении.
Усевшись к самому столу и налегши грудью на край так, что головы их очутились почти рядом, Силс негромко сказал Грачику:
- Сегодня они мне звонили...
- Кто?
Силс взмахом руки показал за окно.
- Меня позвали к телефону... У хозяев нашей квартиры - телефон... "Слушай хорошо, Силс: твоя Инга у нас в руках. Ты будешь исполнять наши приказы, Силс. Понимаешь? Мы не церемонимся. Сначала она, потом ты. Понял? Подумай хорошо. Мы еще дадим о себе знать". И все...
- Откуда звонили?
- Именно не знаю! - с раздражением ответил Силс.
- Так... И что же вы ответили?
- Бросил трубку на стол и побежал на улицу к автомату. Думал: пускай станция заметит номер. - Силс махнул рукой. - Ну, а когда вызвал станцию...
- Телефон был уже разъединен, - за него договорил Грачик.
- Нет, оказалось, что звонили из Риги.
- Значит, на переговорной можно узнать...
- Станция говорит: заказ поступил с автомата по разовому талону. Поэтому ничего узнать нельзя. Я боюсь... Инга... - негромко проговорил он, глядя мимо лица Грачика. Он весь поник и сразу постарел на десять лет.
Грачик понимал, в какие клещи враги взяли Силса. И дело было не в том, что они могли угрожать Силсу, - до него им будет трудно дотянуться. Но Инга - она в их руках! Именно эта мера воздействия и страшна. Силсу придется проявить большую стойкость. Сейчас ни о чем другом с Силсом не стоило и говорить. Нужно его успокоить.
- Какие у вас основания бояться за Ингу больше, чем Круминьш боялся за Вилму, - сказал Грачик. - Они в одинаковом положении, а ведь с Вилмой ничего не случилось.
- А кто сказал, что с Вилмой все в порядке? Они не люди! Именно не люди, - сжимая кулаки, охрипшим от волнения голосом проговорил Силс. - Они хотят, чтобы мы ненавидели друг друга и все вокруг! Именно, так же, как они сами ненавидят. Теперь у них ничего нет на продажу - нет коров, нет гусей, нет молока, нет яиц. Так они хотят получать деньги за нас. Если один брат здесь - другой там, если я здесь, а Инга там!.. - Грачик видел, как вздрагивает тяжелый подбородок Силса и продолжают нервно сжиматься и разжиматься кулаки. - Надо помогать нашим людям там. Помогать!.. - Он твердил это слово, глядя в глаза Грачику так, будто хотел загипнотизировать его своим требованием. - Именно: помогать!.. - выкрикнул он, и слова полились у него с неожиданной быстротой и горячностью. Это был уже не угрюмый молчальник, не знающий, как сесть, куда девать от смущения руки. Грачик несколько раз открывал рот, но ему не удавалось вставить ни слова. Силс говорил, как человек, долго таивший большую-большую вину и державший про себя большую-большую обиду многих людей. Он говорил о прибалтах, о кавказцах, о жителях Средней Азии, о русских, доведенных гитлеровской каторгой до того, что они забыли о верности родине. Да, пусть эти люди виноваты, пусть на них - великий грех слабости, проявленной там и тогда, где и когда устояли миллионы более достойных! Но ведь может же случиться так, что история еще раз поставит перед человечеством во весь рост роковой вопрос: "С кем ты?" Не легко себе представить тогда душевное состояние тех, кто ради искупления своих прошлых ошибок хотел бы быть на родине, в рядах ее сынов, а вместо того...
Грачик смотрел на Силса, удивляясь его горячности, неожиданным мыслям и даже словам - совсем другим, совсем не тем, какими тот обычно оперировал. Словно мысли Силса, вскипев, подняли клапан, запиравший их, и вырвались из-под контроля воли, державшей их в узде.
- Не думайте, что я уж так глуп и необразован! - воскликнул Силс. - За то время, пока я здесь, я так много узнал, что стал другим человеком, чем был. Наши там вовсе и не думают так, как думаю сейчас я, потому что не знают того, что я знаю. Понимаете... - Он наморщил лоб, подыскивая формулировку, но так и не найдя ее, сказал: - Только отсюда можно им помочь... Именно отсюда...
Силс молча сидел несколько мгновений, потом поспешно схватил свою лежавшую на столе шляпу и вскочил, намереваясь убежать. Грачик предупредил это намерение, быстро обойдя стол и положив руку на плечо Силса. Тот упал на стул и уронил голову на протянутые по столу руки.
На минуту у Грачика мелькнула было мысль "потерянный человек", но ему тут же стало стыдно: разве у нас могут быть потерянные люди? Разве самая система, в которой он работает, не направлена на спасение всякого, кто считает себя потерянным или кажется потерянным Другим? Помнится, Кручинин когда-то назвал людей своей профессии искателями истины. А истина многообразна. Это не только правда в частном случае криминала. Куда труднее найти истину, потерянную такими вот людьми, как Силс, - десятками, сотнями тысяч заблудившихся людей. В старое время хаживал термин "бывшие люди". Но ведь теперь их не должно быть. Что значит "бывший" человек? Пока он дышит, пока его сознание работает, - он человек. И нужно, чтобы он был человеком с большой буквы. Так должно быть в советском обществе! Если капиталистическая система человекоистребления считает кого-то "бывшим", предназначенным на перемалывание в мясорубке войны, чья же обязанность вырвать его из этой мясорубки? Хотя бы вот в таком деле, как это, разве не долг Грачика искать пути к обеспечению гарантий, провозглашенных Конституцией, и для тысяч людей, оторванных от родины, для людей, ставших игрушкою враждебных сил?
Грачик ясно представлял себе, как он ставит такой вопрос Кручинину и как тот в сомнении покачивает головой.
- Ты говоришь: они потеряли истину? - спросит учитель. - Заблудились?
- Конечно, - ответит Грачик, - надо вывести их из тупика.
- Вывести из тупика... А они сами слепые?
- Заблудившиеся. - Но в голосе Грачика, вероятно, будет при этом уже меньше уверенности.
- В трех соснах? - иронически проговорит Кручинин с таким видом, будто Грачик сморозил глупость.
И тогда Грачик, потеряв терпение, крикнет:
- Да, да! И наша обязанность вывести их из этих трех сосен. Показать им дорогу к свету, к счастью, к жизни, к покою в труде, в условиях, гарантирующих им личную неприкосновенность, святость их очага!
Тут Кручинин улыбнется, глаза его наверняка загорятся лаской, одобряющей настойчивость ученика.
- Так ищи же ее, эту дорогу, Грач! Не уставай искать ее для себя и для других, для тех, чьи права и чью безопасность советский народ доверил твоему попечению. Ищи дорогу к истине, Грач...
Грачик поднял спокойный взгляд на растерянное лицо свидетеля:
- Успокойтесь, Силе. Все будет хорошо...
27. СИЛС ГОВОРИТ
- Сколько ей лет, вашей... Инге? - спросил Грачик.
Силс поднял голову и некоторое время непонимающе глядел на Грачика.
- Инге?
- Сколько ей лет и как она попала в число "перемещенных"? - Грачик отложил в сторону перо и захлопнул папку, показывая этим, что официальный разговор окончен и он не собирается ничего записывать.
- Мне было лет... одиннадцать, - в раздумье проговорил Силс. - А Инге... - Он показал рукою на метр от пола и ласково улыбнулся: - Именно такая маленькая...
Из рассказа Силса, не очень складного, но показавшегося Грачику правдивым, он узнал, что дети - жители латышских хуторов - не понимали до конца того, что происходило в стране начиная с осени 1941 года. Конечно, война - это всегда война, но разобраться в понятии "враг" детям было не так-то просто. Одни взрослые называли врагами ворвавшихся в Латвию гитлеровцев; другие шепотом говорили, что главный враг Латвии - свои же айзсарги, третьи считали врагами коммунистов. Что могли тут понять девочки Вилма и Инга? Что могли понять даже такие мальчики, как Круминьш и Силс? Многие дети были хорошим материалом для генералов, епископов и политиканов из "Перконкруста", из "Даугавас ванаги", из "Земниеков". В скаутской организации из податливого детского материала можно было печь любой пирог, угодный завоевателям-нацистам и своим собственным латышским фашистам. В начинку пирога клали обман, клевету, ненависть ко всему, чему присваивали кличку "красный". Красные идеи, красные люди, красная литература, красные товары. Даже машины и хлеб могли быть красными, если они приходили из СССР. Для детей чиновников и кулаков, для купеческих сынков в этом не было ничего нового. Их развитие шло по руслу, закономерному для ульманисовской Латвии. Для детей купцов и чиновников, для детей мелкой буржуазии это было привычным делом, а сыновей городских рабочих и батраков, попадавших подчас под жернова этой мельницы, никто не спрашивал о впечатлениях. Их обламывали силой, без пощады, их обрабатывали, пока не получалось то, что нужно фашистам. Некому было поправить, дело. Детей отгораживали от тайного влияния комсомольских организаций. Если детям не у кого было спросить, что хорошо и что плохо, то они мало-помалу превращались в таких же маленьких фашистов, как их сверстники из чиновничьих и офицерских семей. Кому задашь вопрос, когда родители одних ушли с Советской Армией, отцы других сидят в тюрьме, у третьих угнаны в Германию на военные заводы? Так и шла обработка детей, превращавшихся в юношей. Так шло превращение юношей в молодчиков, вполне пригодных для целей гитлеризма... Ну, а там, когда их повезли в Германию...
