Франсуа-Ксавье Нерар - Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)
«Во время собрания, когда стало ясно, что его нужно немедленно арестовать, я дважды звонил по телефону секретарю РК ВКП (б) тов. Т., рассказал о ходе собрания и просил принять меры об аресте, звонил дважды Начальнику НКВД, тов. А. с просьбой арестовать М.»[137].{437},[138]
Без всякого сомнения, речь идет о моменте, когда соприкосновение граждан с реальностью разоблачения перед властями было наиболее впечатляющим. Они могли услышать сами то, что читали в газетах, и, что еще важнее, видеть результаты разоблачения (удаление из зала, за которым спустя несколько дней следовало увольнение или арест). Доносительство в этот момент теряло свой абстрактный, негласный характер.
Говоря об этом хорошо документированном примере с комсомольской организацией, важно подчеркнуть, что подобные собрания, хотя и не являлись повседневным явлением, не были и столь уж редким исключением. Надо сказать, что чаще всего они позволяют наблюдать самый жестокий вид доносительства — доносительство политическое. В большей степени это явление характеризует вторую половину тридцатых годов, время после убийства Кирова (1934). В 1928–1930 годы в ходе кампании самокритики или чистки советского аппарата часто звучали обвинения профессионального характера.
Доносительство — во всех своих формах — является частью жизни советских людей и их картины мира. Каждый советский гражданин, читая газеты, мог обнаружить в них множество сообщений о врагах и вредительстве. Если к тому же он участвовал в политической жизни своей страны, он мог присутствовать на собраниях, где руководителей публично разоблачали со всей строгостью и затем наказывали. Таким образом, эта практика не была полностью засекреченной, ограниченной лишь перепиской. Ее публичность способствует тому, что явление становится обыденным, нормальным, «цивилизуется». Доносительство не является больше ни чем-то из прошлого, ни чем-то экстраординарным: оно представляет часть повседневности. Следовательно, написать власти, чтобы донести ей на кого-то или на что-то перестает быть столь уж серьезным поступком. Чтобы обеспечить надежность практики, власть не ограничивается тем, что ее показывает: она регулярно ее прославляет.
ГЛАВА 7.
Задачи режима
Создание громоздкой системы управления доносительством сопровождается наставительными речами. Речь идет, конечно же, не столько о том, чтобы убедить «массы» в необходимости существования такой системы и такой практики, сколько о том, чтобы ввести ее в обиход. Какими же официальными словами и выражениями обосновывается существование описанной выше сети приема и обработки сигналов? На каких ее функциях настаивает пропаганда? Что предпринимает власть, чтобы легитимизировать свою политику в глазах советских людей? Как соотносятся реальные цели власти и тот смысл, которым наделяется система в текстах, предназначенных для широких масс? Джеймс Скотт убедительно показал, что существуют два типа дискурсов: публичные транскрипты, совокупность знаков, чье назначение — быть увиденными, и скрытые транскрипты, существующие в недоступном для власти пространстве, для себя{438}. Советская власть также использует два типа дискурсов, публичный и «закулисный»: на закрытых совещаниях и в переписке. Одинаково или по-разному предстает в них смысл только что описанной нами системы? Почему сталинская власть решает поощрять, развивать и навечно сохранить привычку писать жалобы? В чем интерес того, пусть и показного, значения, которое придается выслушиванию жалоб населения? Значима и форма этих жалоб: почему нужно отдавать предпочтение разоблачениям и ориентировать доносителей на индивидуализированное описание неполадок?
Для широких масс: совершенствовать, лечить, защищать
Первый комплекс идей достигает пика своей популярности в 1928–1929 годах, а затем практически исчезает из публичных выступлений. Эти идеи соответствуют стремлению некоторых руководителей и ответственных работников сделать целью самокритики «самих рабочих». Назначением критики и разоблачений должна стать «ковка нового человека», в частности его образа жизни и работы. Один из авторов газеты «Рабоче-крестьянский корреспондент» даже сравнивает «рационализацию производства» с рационализацией «рабочей силы», с «переделкой “природы” рабочего»{439} и повышением уровня его «культурности». В одной из речей на VIII съезде комсомола Бухарин настаивает, в частности, на двух врагах «внутри нас самих», против которых следует бороться с такой же силой, что и против «классовых врагов»: алкоголизм и мещанство в повседневной жизни. Это два зла, которые, согласно теоретику большевизма, следует «жестоко бичевать»{440}. Та же мысль рождается под пером и других авторов, которые полагают, что публичные разоблачения должны помочь «преодолеть буржуазные и мелкобуржуазные влияния среди рабочего класса»{441}, к которым, в частности, относятся нарушения рабочей дисциплины, но также «пьянство, антисемитизм, остатки рабского отношения к женщине, хулиганство»{442}. Однако эти рассуждения о нравственном воспитании советского человека не являются центральными темами пропаганды. Вначале они появляются лишь в газетах, имеющих узкий круг читателей, а затем довольно быстро вообще исчезают из официальной литературы. Публичный дискурс о смысле критики и разоблачений делает скорее упор на цели более абстрактные, не всегда напрямую связанные с характером личности советского человека.
Реформировать государство
Первостепенное значение имеют размышления относительно советского государства, его функционирования и его улучшения. «Вовлечение масс»[139] в государстве, где господство не является целью, должно позволить им участвовать в управлении государством, реформировать его. Довольно разработанные на начало изучаемого периода эти идеи, начиная с 1928 года соотносятся с различными официальными инициативами, ранее уже упоминавшимися: «Листки РКИ» и кампания самокритики.
Официальный, властный дискурс в целом мало фокусируется на решении проблем конкретного жалобщика. Сколько бы Р. Землячка ни напоминала, что задача бюро жалоб — «помочь трудящемуся, сталкивающемуся по личному своему делу с волокитой или невнимательным отношением»{443}, подобные заявления встречаются относительно редко. Некоторые авторы, повторяя идею Сталина, утверждают, что благодаря жалобам государство может обеспечить «чуткое отношение к трудящимся, их нуждам и запросам, <…> к людям, которые являются «из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим капиталом»{444}. Этот акцент на заботе об отдельном человеке, столь важной лично для главных ответственных за службу жалоб, не совсем совпадает с общим курсом власти, которая предпочитает делать упор на значимости жалоб вообще и использовать конкретные случаи — прежде всего для того, чтобы улучшать государство в целом. Именно эта «конструктивная» идея позволяет, согласно официальным текстам, отличать «капиталистическую» критику от «социалистической»:
«…это критика рабочего класса, который “по-хозяйски” разрешает свои задачи. И только такая критика является критикой правильной с пролетарской точки зрения. Не восстанавливать рабочие массы против их же государства, а сильнее и крепче придвигать рабочие массы к пролетарской диктатуре. Не скатываться к такой “критике” и к таким “требованиям”, которые имеют целью расшатать пролетарскую диктатуру, а критиковать таким образом, чтобы систематически улучшать механизм рабочего государства, чтобы способствовать очистке и улучшению механизма, ход которого нарушается теми или другими препятствиями — халатностью, злоупотреблением и т. п.»{445}
Речь идет об одном из общих мест дискурса — о жалобах. Без этого не обходится ни один текст: так, говорят о «совершенствовании аппарата», «устранении недостатков в работе органов управления» или об «устранении бюрократических перекосов и недостатков в работе хозяйственных и других организаций». Эту мысль Ленина повторяет Сталин:
«Ленин говорил, что без аппарата мы давно бы погибли, а без систематической упорной борьбы за улучшение аппарата — мы наверняка погибнем»{446}
Смысл, придаваемый этим формулировкам, меняется: сначала в 1928 году речь идет о том, чтобы рационализировать и снизить себестоимость производства. Еще одна широкая кампания, инициированная XV съездом, подхватывает эту тематику, выдвигая в качестве цели 20-процентное снижение расходов административного и хозяйственного аппарата. Еще до того как подхватить тему самокритики, на этой же идее основываются «Листки РКИ». Они продолжают развивать ее и в дальнейшем: многочисленные статьи с едкой иронией разоблачают ненужные траты или случаи цинично и бессмысленно отправленных на выброс дорогостоящих материалов. Так, под заголовком «Искусство тратить деньги» в «Правде» от 12 мая 1928 года можно прочитать:
