Цезарь Ложье - Дневник офицера Великой Армии в 1812 году.
Отсталые, которых отчасти жадность, отчасти необходимость побудили снова вступить в ряды войск, получают теперь несколько горстей ржаной муки, овощей и немного водки. Этим они остаются неудовлетворенными и снова уходят и живут тем, что нападают на нестроевых людей, которые возвращаются с полученным провиантом к своим полкам.
Только благодаря бдительности офицеров и дисциплине императорской гвардии удается улаживать ссоры и успокаивать беспорядки, то и дело возникающие у дверей магазинов. Многие солдаты отказываются разносить провиант по войскам, а если их заставляют, то они берут его, прячут и потом распределяют между собой.
Принц Евгений получил приказ удержать до вечера высоты новой части города; нам была обещана раздача провианта, и завтра мы должны следовать за гвардией, которая отправилась в путь сегодня утром; днем раньше нее вышли Жюно, Зайончек, заменивший раненого при падении лошади Понятовского, и Клапаред, которому было поручено сопровождать гвардию, казну, трофеи и имущество главной квартиры.
К несчастью, после отъезда императора порядок сразу нарушился. Нам было очень трудно найти себе пристанище, и весь штаб, королевская гвардия и кавалерия 4-го корпуса на эту ночь должны были довольствоваться несколькими домами, уцелевшими в предместье Красном, наполовину разрушенном огнем.
Прежде всего мы ищем съестных припасов. Мы рассыпаемся по улицам, чтобы их купить. Иногда у тех, кто имел неосторожность их показать, хотя бы и не желая продавать, запасы вырываются из рук. Офицеры и солдаты идут вперемешку, одетые самым странным и необычайным образом, вступают друг с другом в драку и едят посреди дороги! Увы! наши физиономии, похудевшие и почерневшие от дыма, наши разорванные одежды, изношенные и грязные, плохо соответствовали тому воинственному и величественному виду, который мы являли собой три месяца назад, проходя через этот самый город.
Нам была обещана раздача провианта, но долгие формальности, которые надо было выполнить, утомляли изголодавшихся солдат. Волнения возобновляются, идет какая- то путаница, и от всего этого беспорядка страдают прежде всего сами солдаты.
Больные и раненые, оставшиеся в покинутых среди улицы повозках, не находят пристанища ни в домах, ни в госпиталях, которые уже переполнены. Эти несчастные не в силах были перенести холода и теперь умирают в ужасных мучениях.
В конце концов отдых, который мы должны были найти в этом зловещем Смоленске, не говоря уже о его мимолетности, оказался отдыхом только кажущимся. Многие из нас здесь растеряли последние остатки своего увлечения, которое еще поддерживало в них надежду. На нас напали ужасные сомнения, и все нас окружающее только подкрепляет наши подозрения. И тем не менее мы решили все превозмочь во что бы то ни стало, смотрим на все с оттенком безразличия; мы негодуем только на судьбу, но и тут делаем вид, будто сохраняем полное бесстрастие.
Вечером слышим страшный шум и скорей бросаемся к дверям наших домов. Это, оказывается, отряды, оставленные на высотах; их заменил корпус Нея, и они теперь ищут убежища и стремятся хоть немного отдохнуть от невыразимых страданий. У многих из этих несчастных были отморожены ноги, руки, нос и уши; те, кто приближался к огню, скоро испытывали последствия своего неблагоразумия.
Мы только что принялись за пищу, добытую ценой стольких усилий, как многие из наших товарищей прибежали с криками: «Бежим скорее, грабят магазины!» Множество голодных людей, услышав, что другие части войск ушли или уходят, и боясь быть забытыми при раздаче, сломали, несмотря на стражу, двери и проникли в магазины, чтобы их разграбить. У всех тех, кто оттуда выходил, одежда была полна мукой или проткнута ударами штыков. Одни сгибались под тяжестью мешков с мукой, которых они не могли нести; другие, слишком слабые, должны были довольствоваться ящиком сухарей, порцией говядины, рисом, горошком или водкой.
Итак, это верно, что Смоленск был снабжен обильным и разнообразным провиантом; и здесь сказалась предусмотрительность императора. Неожиданное изобилие вызвало у нас улыбку удовлетворения. После нашего беспрестанного беспокойства об обеспечении себя пищей на завтрашний день мы можем, наконец, рассчитывать на провиант в течение нескольких дней.
Мы понемногу восстановляем силы и мужество и готовы идти навстречу новым приключениям. К несчастью, вид всего, нас окружающего, портит наше удовольствие и нагоняет на нас мрачные мысли; всюду только и видишь, что несчастных, лежащих на мерзлой земле в жестокой лихорадке, или с отмороженными членами; все это — умирающие, которые хотят поверить друзьям свои последние мысли.
Хотя в воздухе стало тише, чем в предыдущие дни, но холод не менее резок и смертелен для тех, кто не мог найти места, чтобы укрыться. Жестоким доказательством тому были громоздившиеся у порогов дверей трупы. Полковник Баталья, командующий почетным конвоем итальянского королевства, только что испустил свой последний вздох!
Смоленск, 15 ноября. Мы, генералы и офицеры итальянской армии, ночью 14-го и 15 ноября занимались тем, что собирали отсталых, вооружали их, возможно лучше одели, накормили, заставили их отдохнуть и подготовляли к походу сегодняшнего дня.
Несмотря на то, что таким образом сгруппировано было немного народу, все же решено было этим новым отрядам дать наименование 1-й и 2-й дивизий. Только место генерала Гильемино, опять вступившего в обязанности начальника штаба, занял генерал Филиппон, который будет командовать второй дивизией. Мы соединили в одном помещении всех тех, кто не мог следовать за нами и должен был остаться в Смоленске. Мы достали им средств к существованию, и утром 15-го, для большей осторожности, вице-король, который собирал провиант повсюду, где только было возможно, приказал раздать его как отъезжающим, так и остающимся. Эта мудрая мера, к несчастью, затянула наш отъезд на добрый час.
Как описать разлуку, которая лишила нас наших товарищей и друзей? Они безнадежно жали нам руки, обнимали колени, рыдали, кричали, они цеплялись за нас и умоляли не покидать их, найти средств к их передвижению. «Сжальтесь, — с плачем говорили они нам, — не бросайте нас в руки казаков! Если у вас есть хоть капля человеколюбия, не оставляйте нас; избавьте нас от наблюдения за тем, как шаг за шагом к нам будет приближаться смерть. Мы уже перешли через столько несчастий, через столько ужасных опасностей! И все это для того, чтобы сгореть живыми, чтоб попасть на костер, как только вы оставите нас и они придут. Товарищи, друзья, сжальтесь, возьмите нас!»
А мы, чем могли мы доставить им какое-нибудь облегчение? Разве только несколькими словами утешения, поддержки. Мы удаляемся со стесненным сердцем. Тогда эти несчастные начинают кататься по земле, возбуждаясь точно одержимые; их стоны, их крики звучат в наших ушах добрую часть пути, и мы забываем думать о них только перед новыми опасностями, которые уже охватывают нас со всех сторон.
При выходе из Смоленска мы бросаем последний взор сострадания на трупы стольких храбрецов, которые лежат по улицам без погребения. Толпа отсталых и прислужников, которые следовали за нами из Москвы, ждала нас у ворот города. Многие из них едва могут подниматься сами и с отчаянием указывают нам на казаков, которых можно было заметить на возвышенностях по правому берегу реки.
Что касается людей, способных сражаться, то мы оставили в Смоленске около 8000 человек первого корпуса, включая сюда и 2565 солдат, которые здесь были найдены Даву, и 6000 — корпуса Нея, два полка гарнизона и обозы.
Путь продолжался в молчании; только слышны были удары лошадиных копыт да короткая и частая брань проводников, когда они попадали на обмерзший косогор, через который не могли перебраться. Сколько падало в изнеможении в таких случаях! А иногда, несмотря на деятельное усердие канониров, приходилось даже бросать повозки, зарядные ящики и пушки. У артиллерии гвардии сравнительно лучшие лошади, но и ей потребовалось 13 часов, чтобы пройти расстояние от Смоленска до Корытни, т.е. всего 5 миль.
Выехав поздно из Смоленска, подвигаясь медленно вперед и с бесконечным числом проволочек, мы не могли в этот вечер пройти дальше Лубни, которая находится всего в трех милях от Смоленска. Вся дорога загромождена зарядными ящиками, повозками, покинутыми пушками. Никому и в голову не приходит взорвать все это, разрушить, разобрать, сжечь. Тут и там умирающие лошади, всякого рода оружие, ящики без дна, опорожненные мешки указывают нам дорогу тех, кто шел впереди нас. Мы видим также деревья, у стволов которых пытались разводить огонь, и вокруг этих стволов, ставших надгробными памятниками, несчастные жертвы испустили дух после бесполезных усилий согреться. На каждом шагу многочисленные трупы; возчики пользуются ими, чтобы завалить рвы, колеи, чтобы выровнять дорогу. Сначала нас от этого бросало в озноб, затем мы привыкли. Всякий, у кого нет хороших лошадей и верных слуг, почти уверен, что не увидит своей родины.
