Евгения Яхнина - Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья
- Этот человек утонул!.. - заикаясь, пролепетал Шарль.
- Человек? Нет, предатель! - сказал тихо Жак. - И он сам вынес себе приговор!
Жак, потрясенный, вбежал к Бабетте, которая сидела за рукоделием. Он чувствовал необходимость рассказать ей поскорей о смерти Робера, объяснить ей, а может быть, и самому себе, как все произошло.
- Что бы ты сказала, Бабетта, если бы я... убил человека?
- Ты, Жак? Ты?
Бабетта побледнела, ее лицо сразу осунулось, потемнело.
- Понимаешь, Бабетта, я не совсем убийца, сам я никого не убил, не ранил. Но все-таки человек погиб из-за меня. И, кажется, я об этом не жалею...
И Жак рассказал во всех подробностях о встрече с Робером на набережной Сены.
- Вода была такая зеленая, зеленая... Мне кажется, я ее вовек не забуду! - закончил свою исповедь Жак.
По мере того как Жак говорил, лицо Бабетты прояснялось.
- Нет, Жак, ты не убийца! Я не знаю, как это сказать по-ученому. Господин Адора, может, рассудил бы по-иному, как велит закон, на то он и адвокат. Я же говорю так, как подсказывает мне сердце. И думается мне, отец Поль - он добрый и справедливый, - наверное, как и я, отпустил бы тебе твой грех. Да грех ли это? Я сердцем чувствую, что Робер сделал много зла, так много, что ты, может, и не представляешь. Подумай, ведь он убил и Эжени, отнял у нее ее любовь. Это тоже смертный грех... Нет, нет, я говорю не то, хотя чувствую правильно...
- Бабетта! Ты удивительная, ты чудесная! - Больше слов Жак не нашел. "Я люблю ее! - думал он восхищенно. - Теперь я знаю, что люблю! И ничто на свете мне не страшно!"
Глава двадцать четвертая
ЦЕНА ОДНОЙ КУРОПАТКИ
В последнее время бабушка Маргарита Пежо стала заметно стариться. Месяц за месяцем, год за годом - глядишь, девяносто девять стукнет, а там и все сто. Но нет, плоха нынче стала Маргарита Пежо, не дотянет, видно, до ста, а в чем ее хворь - неизвестно. По-прежнему властвует над всем домом. Если самой тяжело выполоть грядку, подвязать высокую лозу, сейчас же позовет Мишеля или Клементину и распорядится, как и что сделать. А когда приспеет время сдавать налоги, не спускает глаз с Мари или Андре, боясь, чтобы те чего-нибудь не напутали и не переплатили лишнего сантима в пользу милостивого нашего короля. Но стала часто задумываться Маргарита, а этого с ней никогда прежде не бывало. Окликнет вдруг Мари, которая снимает гусениц с яблони, и спросит:
- Мари, какой у нас сегодня месяц?
- Июнь, матушка, - отвечает Мари и не удивляется. Мать часто задает ей теперь вопросы, которых, казалось бы, и задавать не к чему.
- А число какое?
- Второе, матушка.
- А год?
- Тысяча семьсот восемьдесят девятый. - Мари и тут не удивляется.
- А много времени уже прошло с тех пор, как уехал Жак?
- Да уж год с лишком, - отвечает мать Жака.
- Скучно без него! Что-то давно от него не было вестей. - Бабушка произносит эти слова совсем тихо, словно сама с собой разговаривает.
Мари кажется, что она при этом вздыхает. Но Мари не поддерживает разговора. Она крестьянка и с детства знает, что тоска по сыну, боль от разлуки с ним - это дело не для деревни. Там, в городе, живут какие-то другие люди, они хотя тоже французы, но у них есть досуг тосковать да задумываться. А если у тебя когда и защемит сердце от тоски по старшенькому, помни, что там ему лучше, сытнее, а здесь без него одним ртом меньше.
И опять бабушка спрашивает, как будто продолжая все ту же свою мысль:
- Год, говоришь, прошел? А про мой наказ ничего не слыхать... Видно, депутаты не удосужились до сих пор его прочесть.
- Да мало ли у них дел, у депутатов-то, матушка, - решается высказать свое мнение Мари.
Бабушка вспыхивает:
- Мой наказ не глупее других, я думаю! Пособили бы нам господа из Генеральных штатов, глядишь, и другим легче бы стало...
Мари хочет сказать матери, что в Таверни не хуже, чем в других деревнях, что кругом стон стоит, а наказы так и сыплются в Генеральные штаты... Хочет, но не говорит, уж очень ослабели память и слух Маргариты Пежо.
Вот бабушка опустила руку со спицей. В другой - недовязанный чулок. Но бабушка не смотрит ни на свою работу, ни на гусениц, которых набралось полное ведерко, не распоряжается она и чтобы гусениц отнесли курам. Бабушка Пежо уставила в небо свои большие голубые глаза, которые от старости почти совсем выцвели.
Бабушка не работает, она смотрит на небо. Есть чему удивиться, если бы было время. Но его нет ни у кого в Таверни. Каждый в Таверни занят своим делом.
- Какое красивое небо! Я никогда и не замечала, как-быстро по нему бегут облака. Бывало, сто раз взглянешь, не набежала ли туча, не пошлет ли бог дождика, а вот не замечала, что облака несутся по небу так, словно парусник по Сене...
Мари с недоумением взглянула на мать, но на небо посмотреть ей уже было недосуг. Ведерко наполнилось, надо его отнести в курятник, опорожнить и снова приняться за гусениц. От них уже в глазах зарябило у Мари, но ведь ветки высокие, надо успеть их все облазить. Клементина и Мишель заняты - возят навоз. А Диди еще слишком мал, не ровен час - сорвется и упадет!
Однако, несмотря на все появившиеся у бабушки странности, она продолжала оставаться полновластной хозяйкой в своем доме. И когда она приказала скосить сено, хотя трава могла бы еще постоять, Андре безмолвно принялся точить косу. Мари же только сказала:
- Как бы эта косьба не обошлась нам слишком дорого! Ведь вы сами знаете, матушка, что косить запрещено...
Это было одно из последних распоряжений сеньора; словно чуя, что ему недолго осталось самоуправствовать, он запретил крестьянам косить, ведь в скошенной траве куропаткам негде укрываться. А теперь любимым занятием сеньора стала охота именно на куропаток. Недаром пословица говорит: у каждого сеньора своя фантазия! Так вот, графу де Кастель полюбились куропатки. Весной он распорядился, чтобы землю не унавоживали, предвидя, что мясо куропаток, наевшихся крестьянского зерна с унавоженной земли, будет дурно пахнуть. Теперь распоряжение о косьбе... Что еще он придумает во славу своих куропаток?
Бабушка ожила от слов дочери и, словно в былые времена, сказала, как отрезала:
- Сейчас самая пора снимать траву. А в случае чего, с управляющим графа я поговорю сама! Не те нынче времена!
Андре кликнул Мишеля, и они вдвоем отправились косить.
Бабушка Пежо, чувствуя неожиданный прилив энергии и сил, отправилась к винограднику. Солнца нынче было мало, и гроздья, хотя и налились, казались Маргарите Пежо недостаточно разогретыми солнцем, как полагалось бы уже в это время года.
Но то ли она стала медленно работать, то ли солнце пекло чересчур сильно и бабушка разомлела под его лучами, то ли в самом деле Андре и Мишель косили недолго, - только не успела она оглянуться, как увидела, что к ней бежит Мишель. На лице мальчика был испуг.
- Б-а-бу-ш-ка! Б-а-бу-шка! - едва выговорил он, так запыхался от волнения и бега.
- Ну, что там у вас еще случилось? - сурово спросила Маргарита, а сама почувствовала, как и ей передается волнение внука.
- Куропатка! - прошептал Мишель.
Бабушка рассердилась:
- Да говори ты, дурень этакий, что еще за куропатка?
- Бабушка, мы косили, все ничего, а тут я как пошел по полосе, вдруг чувствую, коса будто за камень зацепилась и не то кто-то пищит, не то вздыхает, не то коса о камень звенит... Отец как взглянет, да так и вскрикнет. Коса-то моя не камень задела, а куропатку подрезала!..
- Вот еще беды не хватало! - сердито бросила бабушка. - Видал кто?.. Небось вы шуму подняли на всю деревню!
- Нет-нет, - обрадовавшись, что хоть в этом не грешен, поспешил заверить Мишель, - никого и не было кругом.
- А Диди-болтун где был?
- Его Клементина с собой взяла.
- Хорошо! А куропатка где?
- Там и осталась! - сокрушенно вздохнул Мишель.
Не сказав больше ни слова, бабушка, сколько ей позволяли силы, поспешила к месту происшествия.
На свежескошенной, уже начавшей благоухать траве лежал маленький серый комочек - куропатка. Рядом, опершись на косу, стоял здоровый детина - Андре, отец Жака и Мишеля. Он словно замер в этой позе, и нельзя было определить, сколько времени он стоит вот так: то ли встал только сейчас, а может, застыл в этом положении со вчерашнего дня.
- Ты что, панихиду по куропатке справляешь? - напустилась на него бабушка - Если так убиваться по каждой земной твари, слез не хватит! Лучше б ты, старый дуралей, смотрел за сыном. Ему, чай, не семь лет, вон какая дылда! А косить ты его не научил... Давай ее сюда!
Перепуганный Андре подобрал еще теплую куропатку, и струйка ее крови медленно потекла по его ноге.
- Э-эх! - укоризненно произнесла бабушка. - Даже и для этого ты не годишься. Давай сюда лопух, да побольше! - обратилась она к Мишелю.
Через минуту куропатка была обернута в огромный зеленый лопух, и бабушка со своей ношей отправилась в дом. Мужчины облегченно вздохнули, когда она скрылась из глаз, и снова принялись за косьбу.
