Владимир Берг, фон - Последние гардемарины (Морской корпус)
Это стихотворение вызвало сенсацию: аплодировали, кричали, вызывали автора. Сам виновник торжества был растроган, встал и сказал:
«Если автор сам профессор, то жму крепко его руку, если милый поэт – его дочь, то я завтра поцелую поэта».
Взрыв дружного смеха покрыл ласковую шутку Адмирала.
Звенели стаканы, лилось вино, сладкие пироги исчезали за чаем. Собрание веселилось и сливалось в одну дружную семью. Так сближает людей разнородных праздник, радость, счастье и вино.
Но всему есть конец. Кончился и праздник. Адмирал благодарил гостей и устроителей и ушел в свою кабинку. Генерал ликовал. Гости разъехались по домам, кто не смог – заночевал в Корпусе; погасли огни, завяли цветы в табачном дыму и ночь окружила Сфаят темнотой, тишиной и истомою.
На строевой площадке Кебира шли репетиции парада. Батальон проходил перед новым Начальником Строевой Части Генералом Завалишиным, который заменил уехавшего M. A. Китицына, и занял свое прежнее достойное и заслуженное место, превратясь из «Сан-Жанского беженца» в Помощника Директора.
После праздника Адмиралу, мудрым действием его было предложение сыну Адмирала – офицеру-авиатору и художнику Вл. Ал. Герасимову расписать красками стены барака-столовой картинами из жизни флота от Петра Великого до наших времен. Были куплены краски и кисти, выбраны из гардемарин и кадет художники и талантливый преподаватель мастер и его подмастерья создали из арабского барака «дворец из русской сказки».
Над выходной дверью был укреплен бриг «Наварин» под всеми парусами под Андреевским флагом – (работа гардемарин – модель брига) по одну сторону двери на стене старинные корабли 120-ти пушечные фрегаты под парусами, по другую бригада крейсеров нашего времени. У противоположной двери, по одну сторону – Сухарева Башня в Москве – 1-ая Навигацкая Школа, по другой – Морской Корпус в С.-Петербурге на берегу реки Невы. На боковой стене противоположный берег с Балтийским Судостроительным заводом, линейный корабль ХХ-го века и эскадренные миноносцы на полном ходу и наконец, памятник Императору Петру Великому (работы Антокольского) в окружении его галерного флота под парусами.
Все эти картины в живых и ярких красках талантливой кисти Владимира Александровича, были в рамах живых гирлянд из вереска, листьев и вай. Пальмовые ветви скрещивались над овалами картин, образуя и раму и «славу» художников, создавших эти удивительные картины.
Длинные столы были покрыты бязевыми скатертями, на них расставлена железная посуда «арабских» войск, в консервных банках цветы Сфаята, бутылки красного и белого «французского» вина и яства «русской кухни».
«Кто этих чудес художник?»
«Кто автор этого зала?» – восклицали гости.
«Герасимов художник, Сын нашего Адмирала», – отвечал им счастливый Генерал Завалишин.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО О ЖИЗНИ М.К.
О жизни Морского Корпуса в Африке можно было бы написать отдельную большую интересную книгу со многими психологическими этюдами, романическими сценами, веселыми и печальными эпизодами, с глубокими философскими мыслями и весьма остроумными шутками и остротами старых и молодых участников этой оригинальной жизни; но, к сожалению, количество печатных знаков моего произведения ограничено и я принужден закончить его на этих последних страницах.
Благодарною памятью коснулся я многих офицеров Императорского производства – воспитателей Корпуса.
Велика благодарность и добрая память Морского Корпуса и тем совсем молодым офицерам: Мичманам Парфенову, Васильеву, Аксакову, Макухину, Макшееву, Майдановичу, Дунаеву и следующим за ними Корабельным Гардемаринам из «Владивостокского» Морского Училища, которым выпала на долю с первых дней своей службы начать столь тяжелую, столь сложную учебно-воспитательскую службу, которая в былое время в Петербургском Корпусе допускалась только с солидного Лейтенантского чина. Эти молодые мичмана и корабельные гардемарины вложили всю свою молодую энергию и горячее сердце юноши в дело воспитания молодых моряков и, отдавая честно и широко свои свежие силы и знания, много и хорошо способствовали образцовой жизни, службе и работе Морского Корпуса в Бизерте. И, конечно, ни Корпус, ни благодарные их воспитанники их большого и ценного труда не забудут!
Чтоб закончить, кратко пробегу незаписанные «события».
Во Франции у кадет, хлопотами Лейтенанта Цингер образовались «Крестные матери», – от них кадеты получали письма, сладости, мелкие вещицы обихода и карманные деньги.
Был приглашен учитель месье Лафон – обучать Кебир и Сфаят французскому языку.
Прискакали однажды на горячих арабских конях арабы всадники и привезли на седлах своих «подарки» Корпусу. Это была сладкая каша с фруктами по-арабски «Кус-Кус». Всадники въехали к крепость, сошли с коней и понесли медные, ярко вычищенные тазы с «Кус-Кусом» гардемаринам и кадетам, – большим любителям всего сладкого.
В день равноденствия старшие гардемарины ночью, украдкой, навешивали плакаты с более или менее остроумными надписями по адресу воспитателей и преподавателей на двери их кабинок, вызывая этим на утро веселый смех, лукавую улыбку, иногда ругань и слезы обиды.
Перед экзаменом по Астрономии у выпускных гардемарин, тяжко заболевал «Нотикаль – Альманах». На деревьях, на бараках появлялись бюллетени о ходе его болезни. А в ночь, по окончании экзамена, «Альманах» скончавшийся хоронили, согласно ритуалу, заповеданному предками через «Золотую книгу» Корпуса.
Первый выпуск в Бизерте на похоронах «Альманаха» выставил очень хорошо переодетых и загримированных – гардемарин. Вице – Адмирала Герасимова – Директора правящего и Контр-Адмирала Ворожейкина – бывшего Директора. Кап. 1-го ранга Китицына, Генерал-Лейт. Оглоблинского, меня, Старш. Лейтенантов Брискорн, Круглик-Ощевского, Кап. 2-го ранга Остолопова, Кап. Насонова и Адъютанта Лейт. Лемлейн. Четырех полуголых носильщиков гроба. Вдову «Альманаха», четырех полуголых русалок и самого Царя Морского – «Нептуна». «Похороны» прошли по всем правилам с песнями, пляскою, анафемой и возлиянием. Затем «Золотая книга» перешла следующей роте, становившейся старшей.
Вновь испеченных корабельных гардемарин чествовали дамы «Сфаята».
Дамский Комитет устроил им «прощальный чай». Жены офицеров и преподавателей угощали их сладкими пирогами, милой речью и светлой улыбкой и, простившись с Корпусом, корабельные гардемарины ушли в большую и новую жизнь.
В лагере «Сфаяте» почти каждый гардемарин и кадет имел свою хорошо-знакомую семью, в которой он был принять, как родной и близкий дому, где проводил свои свободные часы и праздники. Такие гости носили название «сыновей». У кого было два, три, а у других 8 и 10 «сыновей». Такое отношение «Сфаята» к «Кебиру» несколько смягчало остроту полного сиротства воспитанников Корпуса; а мягкое влияние женщин – матери и сестры смягчало и облагораживало грубого, по природе, мужчину – воина.
Были спектакли на Кебире, тогда обратно: дамы и барышни Сфаята становились гостями гардемарин и кадет. Кроме моей «Руфи», ставил Ст. Лейт. Круглик-Ощевский со своей ротой пьесу. Ставила супруга Инспектора г-жа Александрова пьесы А. Чехова; все спектакли проходили очень успешно и приносили большое и долгое удовольствие и участникам и зрителям.
Каждый год на Рождестве сооружали «Елку». В год правления «Кебиром» Генерала Завалишина «Елку» сооружал я со своими ротами.
С любезного разрешения французов, вырубили мы большую елку – до самого потолка. Все украшения, бонбоньерки, бусы, ленты, фонарики, зверюшки создавались у меня руками кадет из купленных в Бизерте материалов. В первый день Рождества громадная елка, сверкая огнями и звездами, горела в столовой Корпуса на великую радость детей и взрослых, своих и гостей с эскадры.
Под гром рукоплесканий и радостный крики из под елки на тройке детей выехал в санях сам «елочный дед» и привез детям полные сани подарков. Русская «баба-Яга», «русалки» и «леший», помогали детям раздавать сласти и подарки. Шум, смех, возня, крики и полный рот пряников совсем, как в России. Елку увлекали в угол. Грянула музыка. Начались веселые танцы.
На другой год «елку» ставил Ст. Лейт. Круглик-Ощевский со своей ротой. Елка эта была на Кебире. Много на нее ушло и труда и фантазии. Была даже «Избушка на курьих ножках». Веселились, резвились, много смеялись, много танцевали. Гуляй Рассеюшка! Гуляй Матушка.
Вот уж, воистину, «гулять» «хорошо и с душою» умеют одни только русские!
На Пасху приносили мне высокий «Артос» и я, еще в Севастополе, всегда расписывал его верхнюю главу «Воскресением Христовым» акварелью или масляной краской. Так украшал я их и в Бизерте. Овеянные тихой печалью, трогательные дни последней недели Великого поста, когда говел я со своими кадетами. Радостный день святого причащения. И наконец незабываемый светлый, торжественный, великий и ликующий праздник Св. Пасхи и Крестный ход в горах с пением «Христос Воскресе!» Богатые разговены и роднящее христосование с дорогими ротными сыновьями.
