Владимир Берг, фон - Последние гардемарины (Морской корпус)
Никогда не забывая своей «Севастопольской» роты, как нельзя забыть даже умершее дитя, я вскоре привязался к своим новым «малышам» воспитывая их, я обучал их морскому делу, французскому языку и затем еще рисованию, ходил с ними в экскурсии, читал им Историю Морского Корпуса и так часто и много общаясь с ними, искренно полюбил и эти роты, с которыми пробыл до 1923 года до своего отъезда в Париж.
В тот год и в той роте я закончил все 20 лет моей учебно-воспитательской деятельности, имея своим старшим воспитанником Контр – Адмирала Николая Машукова и самым младшим – кадета Владимира Спильниченко.
Дело его личных воспитанников, Владивостокского Морского Училища было теперь окончено в Бизерте и Михаил Александрович Китицын считал, что долг его по отношению «к своим» закончен; «перевоспитывать» или «довоспитывать» «Севастопольцев», вероятно, ему больше уже не хотелось, или были у него для того личные причины; только недолго он пробыл с нами после своего возвращения из Парижа, куда ездил он устраивать «своих». Подарив мне «свои погоны» на добрую память о совместной службе, он в один печальный день с грустью простился со своим «Кебиром», и, переодевшись в штатское платье, снова на пароходе и уже окончательно покинул Морской Корпус. Уехал он в Америку, куда уже раньше уехал адъютант Корпуса барон Соловьев.
За начальником строевой части вскоре оставил Корпус и ушел на эскадру его помощник Ст. Лейтенант Брискорн.
Начались перестановки в личном составе. Вскоре после отъезда Кап. 1-го ранга Александрова, Директор Корпуса предложил мне занять пост Инспектора Морского Корпуса.
На предложение Адмирала Герасимова я ответил: «если» Ваше Превосходительство, мне прикажете вступить Инспектором Классов, я исполню Ваше приказание беспрекословно, если же Вы спрашиваете мое желание, то я откровенно Вам скажу: Я всю свою службу состоял на строевых должностях и любил живое дело воспитания и обучения живых людей; а потому предпочел бы остаться строевым офицером и командиром своих рот; к бумажному, канцелярскому, классному управлению и делу не особенно лежит мое сердце.
Адмирал ответил: – «Хорошо; я неволить Вас не хочу. Командуйте ротами; я предложу Ивану Васильевичу Кольнер. Капитан 1-го ранга Кольнер вскоре вступил Инспектором Классов Корпуса и с честью выполнил свое трудное дело. Свою 2-ую Гардемаринскую (Севастопольскую) роту Кап. 1-го ранга Кольнер тоже довел до благополучного конца.
В период горячих реформ Владыки Кебира – М.А. Китицына, Ивану Васильевичу было предложено отдать свою роту другому офицеру, а самому командовать одной из кадетских рот. Не желая расставаться со своей родной ротой, он пошел на жертву и рискнул ответить:
«Лучше я в «Надор» беженцем пойду, чем роту свою отдам. Я ее создал в Севастополе и хочу довести до конца!» – ответ подействовал решительно; жертву его не приняли и желание его исполнилось. 5 июля 1922 года Гардемарины его окончили успешно Корпус и были произведены в Корабельные Гардемарины.
Дальше в годы его инспекторства и после его отъезда в Париж, при Капитане Насонове, кончали Корпус следующие роты:
6-го ноября 1922 года окончила 3-я Гардемаринская рота и стала Корабельными Гардемаринами. В июле 1923 года окончила среднее образование и стала Гардемаринами 4-я рота кадет. В октябре 1924 окончила 5-я рота кадет, в мае 1925–6-ая рота и в июне того же года 7-ая рота. Четыре последних роты все бывшие мои: 4 и 5 – Севастопольская; 6 и 7 – Бизертская. 4-ая перешла к Ст. Лейт. Брискорн и Кап. 2-го ранга Якушеву. 5-ая к Ст. Лейтенанту Круглик-Ощевскому. 6-ая и 7-ая к Лейтенанту Калиновичу, a впоследствии к самому Генералу Завалишину, о последнем я узнал уже в Париже от бывших моих воспитанников.
Где бы, когда бы ни встретил я, хоть одного из них, всегда охватывает меня искренняя, теплая радость, как при встрече с родным и близким человеком-другом; и лицо каждого из них ярко оживляет в моей памяти счастливые годы самой светлой моей деятельности – воспитания живой человеческой души – мальчика-кадета, юноши-гардемарина в готового достойно пойти под сенью святого креста Андрея Первозванного. Честного и храброго офицера Российского флота.
Да пошлет и им Господь эту честь и радость.
Вместо Лейтенанта Мейрера вступил в командование 3-й ротой Гардемарин Капитан 2-го ранга Остолопов, вместо С. Лейтен. Брискорн, стал командовать 4-й ротой кадет Капитан 2-го ранга Якушев. Так снова судьба переставила фигуры на шахматной доске Корпуса. Он продолжал жить раз налаженной жизнью, сохраняя свое лицо и великие заветы своего великого Основателя и был по духу таким же в Петербурге, как в Севастополе и теперь в Бизерте, так как все основные руководители жизни и воспитания в Морском Корпусе были старые, опытные, кадровые офицеры Императорского флота, которым Морские Законы, уставы и традиции вошли уже в плоть и кровь, а опыт и знания давали возможность легко, хорошо и понятно передавать их молодым поколениям.
ДВОРЕЦ ШЕХЕРАЗАДЫ
После отъезда Мих. Алек. Китицына из Морского Корпуса, Директор Корпуса предложил его место Генерал-майору Ал. Евг. Завалишину.
Мудрый Царедворец, вступив на этот большой и ответственный пост, решил сразу проявить свои силы и таланты и начал с праздника самого Адмирала Герасимова, которому в этом году выходил срок службы в офицерских чинах ровно 40 лет. Он выслуживал право ношения Георгиевской ленточки с золотым числом 40 римскими цифрами, наложенными на нее. Для этого праздника Генерал Завалишин поднял на ноги весь «Сфаят» и весь «Кебир», объездил город и эскадру, задал всем работу, наприглашал гостей, поручил Заведующему Хозяйством Лейтенанту Богданову организовать пир, вина, сластей, плодов и всякой снеди! Для пира был отведен столовый барак. Хлопоты Генерала увенчались полным успехом.
В торжественный день внутренность арабского барака превратилась в «Дворец Шехеразады».
Гирлянды Африканского вереска темной резной зелени со вплетенными в них лиловыми и розовыми астрами обрамляли вход и вились под потолком вдоль белых стен. Красные, синие, желтые, розовые ковры устилали пол и низ стены и покрывали высокий помост с креслом триумфатора. Перед креслом стоял стол, другие столы обступали помост, составляя каре.
Над помостом с потолка спускалась сень в виде тонкого шатра, сшитого из Морских сигнальных флагов. Скрытые в розовых, зеленых, желтых и голубых абажурах, лампы, одевали шатер в перламутровый свет. Живые цветы, вино, фрукты, пироги и печенья украшали столы.
Вечером вошли в шатер все жители Сфаята и офицеры Кебира и эскадры. В торжественной тишине Генерал Завалишин пошел приглашать Адмирала и Адмиральшу. Они вошли в шатер. Ласковая радостная улыбка сияла на их лицах.
Громкое, дружное, искреннее ура встретило их приход, они поднялись на возвышение под сень родных флагов и сели рядом, как на троне. Вокруг них, по старшинству, расселись Адмиралы и штаб-офицеры, а по бокам остальные чины, дамы и гости. Начались тосты и речи, стаканы чокались, ораторы сменяли друг друга, переливались крики, смех и говор. Веселое, радостное, праздничное настроение охватывало всех. Прямо против Адмирала с потолка спускалась Георгиевская лента и на ней золотые римские цифры 40 лет.
Он сидел, простой и милый, слушал всех с добродушной улыбкой на своем мужественном лице.
И, глядя на него, мне вспомнилось:
«Пирует с дружиною вещий Олег»…
«Они вспоминают минувшие дни
и битвы, где вместе боролись они»…
Среди военных преподавателей был в Корпусе Генерал-Лейтенант К.Н. Оглоблинский – знаменитый девиатор, профессор компасного дела, он встал и, подняв бокал за здоровье Адмирала, в прекрасной речи рассказал блестящую службу Директора Корпуса и закончил речь словами:
«Девизом жизни и службы А.М. Герасимова было всегда: «Прямо и верно», так он и прошел всю свою жизнь».
От штатских преподавателей встал профессор Истории Ник. Ник. Кнорринг и прочел стихотворение, не то свое, не то его дочери:
– Когда грохочет гром и рвутся с треском снасти, и, может быть, вдали грядет девятый вал, отрадно знать, что в этот миг напасти не спит в каюте Адмирал. И мы, пловцы разметанные шквалом, усталые плывем в морях страны чужой, но верим мы – не выпустить штурвала из рук своих умелый рулевой. Пройдут года и пронесутся бури, увидим мы опять родной земли поля, леса, снега, своих морей лазури, отважный взлет родного корабля… И в призраках минувшего былого мы вспомним Африку, Сфаят, Джебель Кебир, забудется, что было в них плохого, запомнится лишь добрый мир. Припомнятся нам дни и вечера и ночи и он, приветливый, средь разных лиц и встреч, в кабинке огонек его, горящий до полночи и юмором посыпанная речь. Он с нами здесь несет изгнанья бремя, ведя корабль среди подводных скал, сам твердый, как скала – и мягкий в то же время наш бодрый старый Адмирал.
Это стихотворение вызвало сенсацию: аплодировали, кричали, вызывали автора. Сам виновник торжества был растроган, встал и сказал:
