Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2
Трудно сказать, насколько достоверным является это свидетельство. Есть определенные сомнения на данный счет: будучи человеком крайне осторожным и недоверчивым, Сталин едва ли в присутствии Каменева — одного из своих соперников — позволил бы себе столь откровенное признание, характеризующее его как личность зловещую и крайне мстительную. Но это — всего лишь мое личное мнение, не означающее, однако, что я вообще исключаю возможность подобного высказывания со стороны Сталина.
И коль речь зашла об отрицательных сторонах личности Сталина как политика и человека, следует добавить, что многие оппоненты генсека, в первую очередь Троцкий, Каменев и Бухарин, указывали и на его другие пороки и отталкивающие черты. К примеру, вслед за Красиным (довольно хорошо знавшим Сталина еще по работе в кавказском подполье и презрительно именовавшим генсека «азиатом»), Бухарин среди своих сторонников называл Сталина «Чингиз-ханом с телефоном». Аналогия между великим монгольским завоевателем натолкнула меня на мысль сравнить высказывание Сталина с тем, что считал своим высшим наслаждением Чингис-хан. Исторические хроники сохранили следующий эпизод: «Однажды он спросил одного из своих военачальников, в чем тот «видит высшее наслаждение человека». Выслушав ответ, Чингис-хан следующим образом выразил свое понимание высшего наслаждения, которое может испытывать человек.
«Наслаждение и блаженство человека состоит в том, чтобы подавить возмутившегося, победить врага, вырвать его с корнем, гнать побежденных перед собой, отнять у них то, чем они владели, видеть в слезах лица тех, которые им дороги, ездить на их приятно идущих жирных конях, сжимать в объятиях их дочерей и жен».
Эти знаменательные слова показывают, что привлекало в жизни Чингис-хана. Его больше удовлетворяли результаты победы; его манят не удалые забавы, «потехи богатырские», не слава, даже не власть, а обладание плодами победы над врагами, когда удовлетворяется жажда мести и обретаются новые блага жизни»[125].
Как можно видеть, и у первого, и второго понимание высшего наслаждения в жизни в чем-то перекликаются. Хотя, конечно, как и всякая аналогия, приведенная выше, чисто условна и на ее основе неправомерно делать какие-то обобщения политического или личного свойства.
Однако возвратимся к основной нити нашего повествования.
Сталин ясно понимал, что достигнутая победа отнюдь не полная и тем более не окончательная. Предстояла еще не одна схватка и промежуточный успех не давал повода почивать на лаврах. В соответствии со своей стратегией он исподволь проводил работу по ослаблению позиций группировки Зиновьева — Каменева в партийных организациях, имевших ключевое значение для финального исхода противоборства. В ленинградской организации безраздельно господствовали на протяжении чуть ли не всего периода после свершения Октябрьской революции вплоть до 1926 года сторонники Зиновьева. Последний рассматривал эту организацию чуть ли не как свою удельную вотчину. Она служила для него серьезным резервом в проходившей внутрипартийной борьбе. Попытки Сталина как-то изменить это положение и склонить ленинградскую организацию на сторону ЦК, т. е. на свою сторону, оказались, по существу, тщетными. Зато в Москве ему удалось серьезно ослабить позиции Каменева: его верный сторонник Зеленский в результате различных рокировок был заменен на посту секретаря московской организации Углановым, поддерживавшим тогда Сталина и Бухарина. Эта организационная работа призвана была создать предпосылки для будущего триумфа генсека над своими противниками. Но положение нельзя было назвать блестящим, а политический горизонт — безоблачным.
Троцкий, хотя идейно и политически уже был поверженной фигурой, тем не менее не оставлял своих честолюбивых, полных амбиций, устремлений. Будучи опытным политическим бойцом, он тем не менее в самые решающие моменты оказывался не на высоте положения — ему недоставало умения трезво и непредвзято оценить реально сложившуюся ситуацию. Так, после фактического распада «тройки» Троцкий полагал, что в создавшихся условиях Сталин будет нуждаться в его поддержке и силами самой логики политического развития вынужден будет обратиться к нему за помощью. Однако это были политические иллюзии, а не построенные на трезвом анализе обстановки политические расчеты. Неудивительно, что они оказались полностью несостоятельными.
Весной 1925 года противостояние между сторонниками Сталина, с одной стороны, и приверженцами Зиновьева и Каменева, с другой, вступило в чрезвычайно напряженную фазу. Буквально по всем вопросам, и прежде всего по вопросам экономической политики и внутрипартийных отношений, обнаруживались непримиримые разногласия. Но пока что эта ситуация в партийных верхах тщательно скрывалась не только от рядовых членов партии, но даже от достаточно высокопоставленных партийных функционеров. Характерно, например, что такой видный партийный деятель, как Г. Орджоникидзе (считавшийся надежным сторонником Сталина) узнал о действительном положении дел из письма, полученного им от К. Ворошилова. Человек чрезвычайно эмоциональный, Орджоникидзе был потрясен сложившимся положением и выразил свое отношение ко всему происходящему в письме Ворошилову в следующих выражениях: «Твое письмо получил два дня тому назад. На всех нас… оно произвело страшно удручающее впечатление. Эти люди совершенно потеряли всякую меру и с головокружительной быстротой летят в пропасть. Черт с ними со всеми, но они тянут с собой партию и соввласть. Ведь то, что они сейчас делают — это безумие! Кто бы из них ни победил, ведь это будет только персональная победа одного или другого и, одновременно, величайшее поражение партии. Ведь своим действием они всю внутреннюю и заграничную контрреволюцию ставят на ноги — окрыляют ее. Ведь это то, чего они, все наши враги, оба они (очевидно, имеются в виду Сталин и Зиновьев — Н.К.) довольно ловко переводят в борьбу, якобы, за и против ЦК. Это обоим им надо сказать прямо и открыто. По-моему, никогда наша партия не находилась в столь опасном положении, как сейчас, и это при внешне формальном ее благополучии. Тем страшнее и тяжелее будет для партии, когда все это выяснится. Несомненно, обе стороны готовятся к взаимному истреблению. Надо во что бы то ни стало помешать обоим. Но как это сделать, вот вопрос»[126].
Едва ли здесь нужны какие-то комментарии, ибо из письма явствует, что даже верные сторонники Сталина были не просто озабочены, но крайне встревожены тем, что он с такой железной настойчивостью, невзирая на все возможные отрицательные последствия, проводит в жизнь линию, конечная цель которой была проста — нанести Зиновьеву и Каменеву полное поражение.
Из приведенного письма видно, что даже такие сторонники Сталина, как Орджоникидзе, отнюдь не безоговорочно поддерживали методы Сталина в его борьбе с группировкой своих противников. Так что генсеку приходилось действовать крайне осмотрительно и осторожно, постепенно, шаг за шагом подготавливая не только условия, но и соответствующую атмосферу, чтобы начать открытое и фронтальное наступление с целью полной политической дискредитации группировки Зиновьева — Каменева. Его положение как Генерального секретаря ЦК вовсе не влекло с автоматической неизбежностью успеха в развернувшейся подковерной схватке. Поэтому, на мой взгляд, несколько упрощают ситуацию те биографы Сталина, которые безапелляционно утверждают, что только и исключительно должностное положение Сталина как фактического руководителя центрального партийного аппарата обеспечивало ему победу. В действительности все обстояло гораздо сложнее и требовало не одного лишь, как сказали бы сейчас, административного ресурса. Этого было явно недостаточно. Нужно было в полной мере укрепить и политические позиции, а именно в этой сфере Сталин находился в явном выигрыше. Ведь по ключевым, жизненно важным для страны и партии вопросам, он отстаивал стратегическую линию, отвечавшую требованиям жизни и реальному экономическому и политическому положению в стране.
По мере развития событий противники Сталина, наконец-то, открыли глаза и посмотрели фактам в лицо. До них, наконец-то дошло, что генсек целиком и полностью переиграл их по всем параметрам. Они стали лихорадочно искать выхода из создавшегося положения. Одним из таких выходов они сочли план восстановления того положения, когда всеми делами заправляла «тройка». Судя по имеющимся материалам, эту идею они попытались реализовать на практике. Но поезд, как говорится, давно уже ушел и вскочить даже на его подножку было невозможно. В партии и стране уже была совершенно иная политическая погода. И Сталин, как главный метеоролог, в значительной мере не только предсказывал ее изменения, но и контролировал эти изменения. Идея воссоздания почившего в бозе триумвирата напоминала попытку воскресить мертвеца. Она встретила решительное неприятие в кругах партийной элиты не только Москвы, но и провинции. Это подтверждает письмо членов партийного руководства Украины в адрес ЦК партии, датированное февралем 1925 года: «Нам сообщают, что т.т. Зиновьев и Каменев снова поставили вопрос о сформировании тройки для предварительного решения основных вопросов. Мы считаем это предложение в корне неправильным и неприемлемым. Идея тройки во всем активе партии достаточно непопулярна. Дискуссия с Троцким не на словах, а на деле поставила вопрос о ставке не на отдельных лиц (вождей), а на коллектив. Этим коллективом является пленум и его органы. Поэтому какое-либо умаление или оттирание существующих органов должно быть решительно отвергнуто. После Ленина нет вождей, которым партия единолично доверяла бы полное руководство, поэтому всякие попытки отдельных товарищей стать, по существу, единоличными руководителями, должны быть отвергнуты»[127].
