Вольдемар Балязин - Отец и сын: Николай I – Александр II
Что касается самой Кати, то она представляла собой истинную, эталонную смольнянку, идеалом которой всегда была пушкинская Татьяна. Поэтому она оставалась чистой, целомудренной и неприступной, чем еще более разжигала страсть Александра, не устававшего твердить ей о пламенной и нежной любви.
…В Летнем саду княжна появилась вовремя и показалась царю еще более прекрасной, чем прежде. Застенчивая и невинная красавица была подобна юной весталке-жрице языческой богини Весты, обреченной на целомудрие. Как весталка, она была невозмутима и совершенно спокойна, что сбивало с толку ничего не понимавшего Александра, перед которым почти все – и мужчины, и женщины – терялись, волновались и заискивали, добиваясь протекции. Спокойствие княжны еще сильнее интриговало императора. Наконец, благодаря настойчивым разъяснениям Шебеко и матери, Катя поняла, что она должна дать царю хотя бы маленькую надежду на то, что со временем все переменится.
А между тем постоянные посетители Летнего сада приметили статного и красивого пожилого сановника, часто гулявшего с хорошенькой молоденькой барышней. Чтобы не искушать судьбу, Варвара Шебеко предложила перенести свидания на острова – Елагинский, Крестовский или Каменный, где их еще ни разу не видели. Так они и сделали, продолжая встречаться до самого конца 1865 года, а потом и всю зиму 1866-го. За это время Катя привыкла к императору, но ее страшно смущало то, что Александр Николаевич был на 30 лет старше. Это тоже сильно мешало ей, 18-летней, чувствовать себя естественно.
И все же княжна полюбила его. Это случилось после того, как однажды при встрече царь показался ей несчастным и нуждающимся в ее поддержке, в ее жалости и сострадании. Поначалу именно эти чувства определили перемену в ее отношении к Александру. Почувствовав, что она необходима этому человеку, именно человеку, а не царю, Екатерина Михайловна совсем по-другому взглянула и на самое себя, ощутив, что она уже не инфантильная смольнянка, а женщина, готовая к глубочайшей самоотверженности.
Первое покушение
В четвертом часу дня 4 апреля 1866 года Александр прогуливался в Летнем саду. Окончив променад, он вышел за ворота, где стояла его коляска, и только собрался сесть в нее, как вдруг рядом появился молодой мужчина и направил пистолет прямо ему в грудь. Но один из стоявших возле него зевак сделал резкое движение рукой (потом утверждали, что он ударил стрелявшего по руке). Раздался выстрел, но пуля пролетела мимо. Жандармы и некоторые из очевидцев случившегося бросились на стрелявшего и повалили его. «Ребята! Я за вас стрелял!» – кричал террорист. Александр приказал отвести его к экипажу и спросил:
– Ты поляк?
– Русский, – ответил террорист.
– Почему же ты стрелял в меня? – удивился царь.
– Ты обманул народ, обещал ему землю, да не дал.
– Отвезите его в Третье отделение, – сказал Александр, и стрелявшего вместе с тем, кто вроде бы помешал ему попасть в царя, повезли к жандармам.
Стрелявший назвал себя крестьянином Алексеем Петровым, а другой задержанный – петербургским картузником Осипом Комиссаровым, происходившим из крестьян Костромской губернии. Среди благородных свидетелей случайно оказался герой Севастополя генерал Э. И. Тотлебен, заявивший, что отчетливо видел, как Комиссаров подтолкнул террориста и тем спас жизнь императора.
Александр с места покушения отправился в Казанский собор, где горячо поблагодарил Бога за свое чудесное спасение. А вокруг Зимнего дворца уже собралась ликующая толпа, встретившая его криками «Ура!» и не расходившаяся до полуночи. Вечером во всех церквах прошли благодарственные молебны, а во дворце собрались члены Государственного совета, сенаторы, министры и генералы, тоже кричавшие «Ура!» и непрерывно поздравлявшие Александра с чудесным избавлением от смерти.
Офицерская газета «Русский инвалид» вскоре сообщила, что 4 апреля вечером, перед спектаклем, зрители потребовали исполнить гимн, и оркестр исполнял его трижды, а публика махала платками и шляпами и тоже кричала «Ура!».
В середине первого действия все взоры вдруг обратились на купца, сидевшего у амфитеатра, который, по слухам, был очевидцем случившегося у Летнего сада. В антракте зрители окружили свидетеля покушения и попросили рассказать о том, что он видел. Купец, встав перед первым рядом, стал рассказывать, и у рампы тут же собрались актеры в сценических костюмах и в гриме, бутафоры и плотники, а когда рассказ был окончен, то весь театр запел гимн: «Боже, Царя храни!»
Подобные демонстрации происходили в то же самое время и в других театрах Петербурга, а также везда, где служились молебны или происходили собрания. Тем более радостно и торжественно отмечали «чудесное избавление Государя» в Зимнем дворце, где при огромном стечении народа Александр обнимал и целовал своего «спасителя», а затем возвел Осипа Ивановича Комиссарова-Костромского в потомственные дворяне. Из уст в уста передавали, что Осип Иванович родился в селе Молитвино Костромской губернии, в 42-х верстах от знаменитого села Домнино – родины Ивана Сусанина. И конечно же, нового спасителя тут же стали называть «вторым Иваном Сусаниным».
Не менее торжественно и бурно отметили «подвиг» Комиссарова и в Москве. В его честь в Английском клубе был устроен грандиозный банкет, сам он был избран почетным членом, а московское дворянство поднесло Осипу Ивановичу золотую шпагу. Ревность дворянства воистину не знала границ: в честь Комиссарова была объявлена подписка на сбор средств, чтобы купить для него имение. Дворяне быстро собрали деньги и купили Осипу Ивановичу и дом, и усадьбу. Да только, сделавшись помещиком и богачом, бывший картузник запил и в пьяном виде повесился.
А доставленный в Третье отделение террорист лишь на шестые сутки сознался, что он – вовсе не крестьянин Петров, а саратовский дворянин Дмитрий Владимирович Каракозов. Следствие по его делу было поручено особой Комиссии во главе с М. Н. Муравьевым, и тот вскоре дознался, что за Каракозовым стоит революционная организация – Московский кружок, возглавляемый его двоюродным братом Н. А. Ишутиным, вольнослушателем университета. Тот установил связи с разрозненными подпольными кружками разгромленной революционной организации «Земля и воля», вдохновителем и устроителем которой был Чернышевский, а заграничными помощниками и единомышленниками – Герцен и анархист М. А. Бакунин.
Суд приговорил Каракозова к смертной казни, и он был повешен 3 сентября 1866 года на Смоленском поле в Петербурге, а Ишутин умер на каторге в 1879 году. По их делу были арестованы 197 человек, но суду были переданы 36. Все они получили разные сроки каторги и ссылки.
По делу ишутинцев правительство сделало выводы: ужесточило режим. Во-первых, были закрыты журналы «Современник» и «Русское Слово», в которых печатались произведения Чернышевского, Салтыкова-Щедрина, Успенского, Писарева, Шелгунова и других радикалов и прогрессистов. Был уволен с поста министра народного просвещения либерал А. В. Головнин, а на его место назначен обер-прокурор Святейшего Синода граф Д. А. Толстой (впоследствии министр внутренних дел). Петербургским генерал-губернатором вместо А. А. Суворова был назначен ревностный сподвижник М. Н. Муравьева в Польше генерал Трепов, а шефом жандармов стал молодой и энергичный генерал-майор свиты граф Петр Андреевич Шувалов, вскоре прозванный «Петром IV» из-за необъятной власти, которую он получил.
Павильон «Бабигон» и Зимний дворец
Вот в таких обстоятельствах – в избавлении от смерти, в необходимости казнить 25-летнего Каракозова и в растерянности от того, что за все свои благодеяния он почти получил пулю, Катенька Долгорукова и пошла навстречу мольбе Александра подарить ему свою любовь. Об этом царя известила Шебеко, и он назначил местом встречи петергофский павильон «Бабигон», находившийся в 3 верстах от главного петергофского дворца, в котором останавливались царские гости. «Бабигон» стоял в конце большого Петергофского парка. Окруженный кустарниками и цветами, уединенный и тихий, он и стал хранителем тайны их первого любовного свидания.
Впоследствии княгиня Долгорукова говорила, что во время этой встречи она была близка к обмороку и что – совсем уж неожиданно для нее – почти в таком же состоянии трепета и восторга был и ее возлюбленный. Расставаясь, царь сказал: «Я не свободен сейчас, но при первой же возможности я женюсь на тебе, ибо отныне и навеки я перед Богом считаю тебя своею женой. До завтра! Храни и благослови тебя Бог!»
С этого дня княжна стала чуть ли не каждый день приходить в «Бабигон». А когда наступила осень и пошли затяжные дожди, местом их свиданий стал Зимний дворец. Александр приспособил для встреч с нею кабинет Николая I, располагавшийся на первом этаже и имевший отдельный вход прямо с площади. Кабинет был невелик: мебель, картины, портьеры – все в нем оставалось прежним, только теперь сюда никто не входил. Некоторое время никто ничего не подозревал, ибо другой вход в кабинет был потайным, так как он соединялся с апартаментами Александра, расположенными на втором этаже. Здесь до поры и времени и происходили тайные свидания царя и Катеньки Долгоруковой.
