Режин Перну - Алиенора Аквитанская
«Да что вы! — воскликнул Людовик VII, притворившись изумленным. — Король судит прелата и лишает его должности? Как такое может произойти? Я тоже король, и, наверное, такой же король в своем королевстве, как король Англии в своем, и, тем не менее, совершенно не в моей власти уволить самого незначительного священнослужителя в моем королевстве!»
Тогда гонцы довольно подло напомнили королю, как Томас, будучи еще канцлером, много раз действовал против него, что, в частности, произошло и при осаде Тулузы. Но на это Людовик ответил: он не может держать зло на канцлера короля Англии за то, что тот старался как можно лучше служить своему господину. Гонцам оставалось только откланяться и поспешно двинуться по дороге в Сане, где в то время находился папа Александр III, который, вступив в открытую борьбу с германским императором, также нашел убежище во Франции. Некоторое время спустя преданный друг Томаса Бекета, Герберт де Бошам, был, в свой черед, принят королем Людовиком, который заверил его в том, что и в этом случае будет придерживаться старинного королевского обычая, согласно которому всякий изгнанник, а особенно — служитель Церкви, всегда находил во Франции приют и защиту. Людовик сдержит слово. Потому отныне именно во Франции будут разыгрываться различные эпизоды борьбы между королем и архиепископом. Томас будет по большей части находиться в аббатстве Понтиньи, основанном святым Бернардом и, похоже, этому аббатству вообще суждено было стать любимым прибежищем изгнанников, потому что и в следующем веке еще один из них, святой Эдм, тоже англичанин, найдет там приют.
Но вернемся во времена Алиеноры. Теперь нам ясно, почему получилось так, что король Франции оказался в роли арбитра между архиепископом, которому предстояло стать мучеником из-за своего усердия в отстаивании прав Церкви, и наиболее могущественным королем Запада, тем самым, кто в течение некоторого времени зарился на его собственную корону. А сколько еще таких беглецов, как Томас, явятся ко двору Людовика и станут, по примеру архиепископа, просить у него защиты, — это мы узнаем из рассказа о дальнейших событиях.
* * *Алиенора тем временем вернулась в Пуатье. Казалось, она твердо намерена больше не возвращаться в Англию, где ей угрожала встреча с соперницей, прекрасной Розамундой, и, как мы вскоре увидим, отныне она решает действовать только как мать, но не как супруга. Она начинает проводить в своих аквитанских землях личную политику, и очень быстро становится ясно, до какой степени эта политика направлена против Генриха.
Английский король думал, что сможет навязать свою волю аквитанцам, после того как ему удалось это сделать в Англии и Нормандии. Но бароны с того берега Луары, и в особенности — из Пуату, очень дорожили своей независимостью и не собирались повиноваться иноземцу. Когда в январе 1168 г., после того, как вместе с Алиенорой собирал двор на Рождество в Аржантане, Генрих возвращался в Англию, он счел ловким ходом поручить Алиеноре представлять его в Аквитании. В самом деле, мятежи следовали там один за другим; король Англии захотел положить им конец, разрушив крепость Лузиньяна. Однако он рассудил, и довольно разумно, что Алиенору в ее землях встретят намного лучше, чем его самого. Королева, несомненно, поспешила с ним согласиться, поскольку это решение как нельзя лучше отвечало ее собственным намерениям. Не потому ли, что не доверял ей и хотел держать при ней надежного человека, Генрих отправил к Алиеноре графа Патрика Солсберийского? Может быть, и нет. Неспокойная обстановка в Аквитании в то время в любом случае требовала присутствия при королеве надежных и преданных мужчин. События не замедлили дать тому доказательство и подтвердить правоту короля, потому что уже в апреле Алиенора чудом ускользнула из засады, расставленной как раз Лузиньянами и стоившей жизни графу Солсбери.
Все произошло в Пасхальную неделю. Алиенора ехала по дороге вместе с графом и небольшой свитой; должно быть, она находилась неподалеку от Пуатье или от одного из своих замков, — летописцы этого не уточняют, — куда уже послали боевых коней. Как бы то ни было, внезапно она оказалась лицом к лицу с вооруженным войском, над которым реяло знамя Лузи-ньяна. Неустрашимый граф Солсбери бежать не пожелал. Он посадил королеву на самого быстрого коня и, пока та, едва ли не в одиночестве, бешеным галопом неслась к стенам замка, за которыми должна была оказаться в безопасности, граф сдерживал натиск врага. Свита мало чем могла ему помочь, потому что его спутники, как и он сам, были безоружны, и под ним был всего лишь парадный конь; его боевого коня, за которым спешно послали, привели слишком поздно, чтобы от него был хоть какой-то толк. Граф успел вскочить в седло, но, пока его спутники поспешно вооружались, натягивая кольчуги и покрывая головы шлемами, один из людей Лузиньяна напал на него сзади и, ударив рогатиной, убил наповал.
В завязавшейся затем битве принял боевое крещение юноша, который отныне будет очень тесно связан с историей Алиеноры и ее детей: племянник графа Солсбери, Вильгельм Маршал. Воспитаннику Гильома де Танкарвиля (которому предстояло сделаться правителем Пуату после Патрика Солсбери), было тогда двадцать четыре года, и за два года до того он был посвящен в рыцари. Много лет спустя один из потомков приказал воспеть в стихах его подвиги, — потому что вся жизнь Вильгельма Маршала была жизнью безупречного рыцаря того времени, полной достойных романа подвигов и отмеченной событиями, доказывавшими его прямоту и честность. В день схватки с Лузиньянами Маршал сражался, как сказано в хронике, «подобно голодному льву». Под ним убили коня, и тогда он, спешившись, прислонился к изгороди, чтобы никто не напал из-за спины, и крикнул: «Выходи вперед, кто хочет испытать свою силу!» Их было, если верить хронике, больше шестидесяти человек против него одного, и он сражался с ними, «как дикий кабан с собаками». В конце концов, поскольку справиться с ним никак не удавалось, один из рыцарей перелез через изгородь и сзади нанес Вильгельму удар рогатиной в бедро. После этого он был взят в плен, и похитители увезли его с собой, то бросая в повозку (предел бесчестья для рыцаря), то сажая на осла или какую-нибудь старую клячу; при этом на рану его никто внимания не обращал, и он сам кое-как перевязал ее обрывками собственной одежды. Только вечером, когда отряд расположился на ночь в замке, одна из дам заметила высокого бледного юношу, который волочил ногу; сообразив, в чем дело, она передала ему в хлебе, вынув из него мякиш, паклю, чтобы он мог сменить повязку на своей ране. Тем временем Алиенора, обеспокоенная участью своих защитников, заплатила выкуп и, когда юггоша добрался до Пуатье, велела дать ему коня и доспехи и одеть во все новое, потому что он был младшим сыном в семье, и, следовательно, неимущим. Кроме того, она приказала ежегодно служить в Сен-Илер в Пуатье мессу за упокой души графа Патрика Солсбе-рийского и щедро наградила монахов по этому случаю.
Бесстрашный Вильгельм Маршал будет приставлен к королевским детям и вскоре станет неразлучным спутником Генриха Младшего на турнирах. Впрочем, никакого дальнейшего развития этот эпизод не получит, и все ограничится тем, что у королевы появится случай разглядеть у этого юного рыцаря черту, которой будет отмечено все его существование: безупречную верность.
Отныне у Алиеноры руки были развязаны, так что она могла сама заняться управлением собственными владениями и поочередно, одного за другим, сделать союзниками своих непокорных вассалов. Генрих все больше втягивался в ссору с архиепископом Кентерберийским и все глубже увязал в неразрешимых проблемах, которые она за собой повлекла. Вокруг него образовалась пустота: его мать Матильда умерла год назад, в 1167 г., и в ее лице Генрих утратил осторожного мудрого советника. И что же он? Он не замедлил испортить отношения с папой, который поначалу был очень к нему расположен, вступив во время свадьбы дочери в переговоры с кельнским архиепископом Рейнольдом фон Дасселем, ставшим сторонником антипапы по наущению Фридриха Барбароссы. Дело в том, что в 1167 г. Матильда, дочь Генриха и Алиеноры, вышла замуж за герцога Саксонского, более того — именно по этому случаю Алиенора ненадолго вернулась в Англию. Она пожелала лично проводить старшую дочь и вместе с ней отплыла из Дувра, но прежде велела приготовить приданое маленькой принцессы: три судна сопровождали корабль, на котором плыла невеста, и везли они сорок сундуков и столько же кожаных мешков, где были сложены платья, драгоценности и подарки для будущего супруга и его родных, а также королевский подарок, двадцать восемь фунтов золота, предназначавшегося для того, чтобы позолотить посуду новобрачной. Алиенора проводила ее до Нормандии, а там передала с рук на руки свите, высланной навстречу Матильде будущим мужем, и девочка продолжила путь в далекую Саксонию, а сама Алиенора вернулась в Пуату.
