Джемс Скотт - Ледниковый щит и люди на нем
Вернувшись в 1931 г. в Англию, Джино Уоткинс снова пытался собрать деньги на экспедицию в Антарктику и после новой неудачи опять поехал в Гренландию для выяснения возможности организации авиационных баз на восточном побережье.
В августе 1932 г. во время исследования фиордов к северу от Анмагсалика Уоткинс приблизился на каяке слишком близко к концу ледника и погиб под отделившимся от ледника айсбергом.
Изучение полярных стран при прежних условиях, когда не было еще современных вездеходов, надежных самолетов, вертолетов и другого технического оборудования, требовало от исследователей большого напряжения сил и сопровождалось нередко человеческими жертвами. Мы знаем несколько случаев, когда исследователи Арктики зимовали вдвоем и иногда даже в течение зимовки добывали всю необходимую для себя пищу охотой. Так, памятна замечательная зимовка Нансена [3] и Иохансена [4] в 1895-1896 гг. на островах Франца-Иосифа или две зимовки подряд, в 1910-1912 гг., Миккельсена и Иверсена, отправившихся на северо-восточное побережье Гренландии для поисков останков Мюлиуса Эриксена и его дневников.
Но такие уединенные зимовки, как зимовка Курто, являются выдающимися.
Из подвигов такого рода мало известна зимовка Петера Фрейхена [5] в 1907/08 г. на станции, устроенной на восточном краю Ледникового щита, где он провел в полном одиночестве четыре темных месяца.
Фрейхен, сделавшийся впоследствии одним из самых опытных исследователей Гренландии, вспоминая об этой зимовке в автобиографии, опубликованной в 1953 г., писал: "Я никогда бы не оставил неопытного юношу одного в течение темных зимних месяцев в полном уединении. В то время я над этим не задумывался".
Проведенная в очень суровых условиях зимовка Фрейхена и физически и психологически была гораздо легче, чем зимовка Курто.
Книга Скотта, написанная спустя двадцать лет после экспедиции, сохраняет тем не менее всю свежесть первых впечатлений, так как Скотт широко использовал дневники - свои и своих товарищей, в особенности Курто. Его книга не только вполне достоверный документ об одном из этапов покорения сурового гренландского Ледникового щита, но вместе с тем и художественное изображение жизни группы молодых англичан на Крайнем Севере.
Метеорологические наблюдения на станции "Ледниковый щит" вместе с гораздо более обширными наблюдениями станции "Ледяной центр" Вегенера (производившимися тремя опытными исследователями) позволили впервые дать точную картину зимних климатических условий на поверхности Ледникового щита. До этого метеорологические наблюдения на Щите производились только летом во время единичных пересечений Гренландии.
В нашем издании мы даем полный перевод книги Скотта, добавив схематическую карту Гренландии, на которой показаны все маршруты пересечений Ледникового щита до 1931 г. включительно.
Центкевичи А. и Ч.
ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫЙ(глава из книги "Осажденные вечным холодом")
Издание:
Центкевичи А. и Ч. Осажденные вечным холодом. Л.: Гидрометеоиздат. 1975. - 208 с.
OCR и корректура: Готье Неимущий (Gautier Sans Avoir)
Апрель 2003 г.
Оригинальная метка подразделов внутри главы с помощью текстового отступа заменена на * * *.
Вся книга Центкевичей написана весьма эмоционально, можно сказать, с надрывом и "со слезой". В ней рассыпано множество рассказов, подобных анекдотам, о невероятных талантах эскимосов. И хотя не все в нем следует принимать на веру, труд Центкевичей, тем не менее, несет важную информацию.
ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫЙ
В тишине, стоявшей вокруг, он слышал лишь биение своего сердца. Широко раскрытыми глазами вглядывался в темноту. Непроницаемая, грозная, она словно нависла над головой, теснила со всех сторон. Проснувшись, он не отваживался вытянуть руку, шевельнуться в спальном мешке. Учащенно дыша, он прислушивался какое-то время. Звук доносился откуда-то сверху, нарастал волнами, переходил в монотонный стон. Вдруг все вокруг него ожило. Где-то затрещали деревянные доски, что-то застучало, загрохотало. Нет, это не они и это не их шаги, И вновь - в который уже раз? - он осознал страшную истину: в радиусе по меньшей мере 200 километров не было ни одной живой души.
При первых же порывах ураганного ветра прошел подсознательный, необъяснимый страх, прошло напряжение, зато вернулась жгучая колющая боль в кончиках пальцев ноги. Она то появлялась, то вновь исчезала, отдавала выше стопы, длинными волнами охватывала колено. Он медленно вытащил руку из спального мешка, ощупью достал спички. Приучился уже систематически все класть на одно и то же место.
Желтоватое пламя робко мелькнуло, прежде чем разжечь миллионы искорок в мелких кристалликах инея. Стены и потолок маленькой каморки были сплошь покрыты им. Все кругом обледенело. Лед безраздельно овладел каморкой, толстым слоем стлался на ящиках, на столе, на кухонной утвари, плотной коростой покрыл одежду, висевшую на колышке.
Серебристая пыль с легким хрустом осыпалась со спального мешка, из которого медленно выбирался человек, с трудом напрягая мышцы. Он медленно разматывал бинт, страшась того, что ему придется увидеть. Вместе с марлей оторвался и ноготь. Из другого опухшего пальца сочился гной. Лишь бы не началась гангрена!
Он не верил, что сможет когда-нибудь нормально ходить. Если даже его найдут и отвезут на базу, любой хирург, не колеблясь, ампутирует ему стопу [6]. Он придвинул к себе баночку с мазью из рыбьего жира, обильно смазал ею пальцы и обмотал их куском полотна. Тоскливо глядел на исхудалые, ставшие теперь совсем тощими ноги. Стальные мышцы, которыми он некогда гордился, мышцы лыжника и альпиниста, сделались за четыре месяца дряблыми, исчезли без следа. Суждено ли ему еще когда-нибудь?..
Пронизывающий холод вернул его к действительности. Он осторожно натянул на больную ногу меховой чулок, на другую - лыжный ботинок и, прихрамывая, прошел несколько шагов до стоявших у стены ящиков. Пламя тускло горящей свечи метнулось в сторону, бросая длинные тени на сверкающие белизной обледеневшие стены.
В который уже раз в течение этих нескольких страшных недель - десятый, двадцатый или сотый - он проверял свои запасы? Все еще не терял надежды, что, может быть, проглядел кое-что и обнаружит вдруг хотя бы одну банку мясных консервов. Но, увы, ничего не нашел. Тяжело вздохнув, осторожно налил в примус последние поллитра керосина.
С сожалением глядел, как медленно, бесконечно медленно, словно нехотя, таяли, превращаясь в воду, льдинки и иней, соскребенные [так, хотя и неприлично] со стены. Не ожидая, пока вода закипит, он бросил в нее горсть овсяных хлопьев, помешал, добавил кусок маргарина, быстро, как скряга, погасил примус, а затем и свечу. Жадно стал глотать в темноте чуть теплую, недоваренную кашицу, заедая ее кусочками пеммикана [7] и сухарем. Эта единственная за весь день теплая пища не утоляла голода, однако ничего больше он не мог себе позволить. Прежде чем опять забраться в ставший от мороза твердым спальный мешок, он вновь зажег свечу и записал в блокнот:
"20 апреля 1931 года. У меня осталась только одна свеча. Керосин кончается. Левая стопа распухла, гноится. Неделю назад выкурил последнюю трубку. Сегодня минуло пять месяцев, как я покинул базу, четыре с тех пор, как я остался один. Три недели назад снег завалил все выходы. Сделал меня пленником... Напрасно я пытался пробраться через слой толщиной в несколько метров. Причем много раз. У меня не хватает сил. Один не выберусь из этой западни".
Последние несколько фраз он написал второпях, чтобы сэкономить свет. Писал, сознавая, что делает это не для себя, а для тех, кто, быть может, прибудет сюда с помощью. Но, по-видимому, слишком поздно!
"Не могу примириться с мыслью, что я погребен заживо. Все во мне восстает против этого..." - дописал он наконец.
Перед тем как задуть свечу, он скользнул взглядом по ручному зеркальцу - подарку невесты. Вздрогнул при виде посеребренных преждевременной сединой висков и постаревшего, заросшего густой бородой лица. Только глубоко ввалившиеся глаза говорили о молодости.
Он делал все возможное, чтобы не сдать. Инстинкт самосохранения подсказывал ему во время этих бесконечно долгих дней заключения переставлять ящики, просматривать одежду, прочищать оружие. Десятки ненужных действий были избавлением от преследующих его мыслей, от которых он не мог отвязаться.
- Ог! - громко сказал он себе. - Держись! Твоя невеста не узнала бы тебя, она знает, каким молодцом ты был всегда, и гордилась тобою. Если бы она увидела тебя сейчас, то не поверила бы, что восемь дней назад тебе исполнилось всего двадцать пять лет. Помнила ли она о дне твоего рождения? Будет ли ждать тебя? И как долго? А может быть, выйдет замуж и только иногда будет вспоминать о том, кто "погиб на посту"?
Заиндевелые стены гулким эхом отражали звуки его голоса. Он замолк. Все чаще он ловил себя на том, что говорит громко, подсознательно ощущая потребность нарушить гробовую тишину. Он разговаривал с кухонной посудой, с примусом, упрекал несчастные пальцы за причиняемую ими боль, то называл их ласковыми именами, то бранился.
