Владимир Рыбаков - Хроника Адама Бременского и первые христианские миссионеры в Скандинавии
Но Адам не только преобразует, но и дополняет схему Эйнхарда. Как деяния архиепископа делятся на внутренние и внешние, так и черты характера, mores, Адальберта распадаются у Адама на те, что происходят от самого человека и те, что связаны с обстоятельствами его жизни: «Тем не менее сего замечательного мужа можно превознести всеми видами похвал, ибо благороден, ибо красив, ибо премудр, ибо красноречив, ибо непорочен, ибо воздержан [был он – ] все это заключал он в себе. У него также имелись в изобилии и все другие блага, [те, ] которые обыкновенно даются человеку извне, [а именно: ] богатство, успешность в делах, слава [и] власть»[322]. Сгубило Адальберта также роковое сочетание внутреннего и внешнего – порча нрава и неудачи в политике: «В конце концов, надломленный роковыми переменами в характере, [а] заодно подрубленный извне ударами судьбы, он, точно захлестнутый волнами корабль, стал терять также [и] телесные силы»[323].
Между частями, посвященными «внутренним» и «внешним» деяниям Адам вслед за Эйнхардом вставляет особые фразы-переходы. Вот они. Эйнхард: «Сии суть войны, которые могущественнейший император с великими благоразумностью и успехом вел в различных странах в течение 47 лет»[324]. Адам: «Многочисленны суть походы, в которые архиепископ ходил вместе в императором: в Венгрию, Склаванию, Италию и Фландрию»[325].
Эйнхард: «Несмотря на то, что он был усерден в расширении [границ] государства и подчинении чужеземных народов и активно занимался делами такого рода, он, тем не менее, с упорством предпринял в различных местах многие начинания к украшению и устроению государства, кои и завершил»[326]. Адам: «В то время как за пределами [епархии] таким вот образом развивалось дело миссии среди язычников, [доверенной] нашей церкви, архиепископ Адальберт, все еще [продолжая] усердно заниматься благими делами, неусыпно и внимательно следил, как бы по его небрежению случайно не показалось, что он недостаточно прилежен в пастырском служении… Итак, он заслужил славу в епархии и вне ее (domi forisque)»[327].
Эйнхард: «Таким он [Карл] был, охраняя и расширяя, а также украшая государство… теперь я перейду к рассказу о том, что относится к внутренней и домашней жизни»[328]. Адам: «А о делах домашних этот муж [Адальберт] поначалу заботился хорошо и достославно. Что же было сделано для миссии среди народов, кратко продемонстрирует следующий рассказ»[329].
Хотя жанр сочинения Адама Бременского – хроника, и рассматриваемая здесь третья книга, естественно, продолжает последовательное изложение истории гамбург-бременской епархии, политических событий в Германии и сопредельных странах, ее композиция в основных чертах очень напоминает построение «Жизнеописания» Эйнхарда. Формула «деяния – нрав – кончина», заимствованная биографом Карла у Светония, перешла и в труд Адама.
Вот как она реализована у Эйнхарда (цифры обозначают главы): 1–4 – предыстория и программа дальнейшего описания; 5 – 16 – войны (gesta foris); 17 – строительство собора в Ахене, внутренняя политика (gesta domi); 18–28 – характер, привычки, внешность (studia et mores); 29 – законодательная и просветительская деятельность; 30 – болезнь и смерть (fnis); 31 – погребение и воздвижение памятника; 32 – предзнаменования смерти.
А вот, что мы обнаруживаем в третьей книге у Адама Бременского (элементы, не укладывающиеся в схему и обусловленные совершенно иным жанром сочинения, – в квадратных скобках): 1–2 – общая характеристика личности Адальберта и программа дальнейшего описания; 3–4 – строительство собора в Бремене; 5 – 11 – внешняя политика Генриха III и участие в ней Адальберта (gesta foris); 12–18 – дела в Скандинавии (gesta foris); 19–23 – дела в Склавании (gesta foris); 24–26 – обустройство епархии (gesta domi); [27–32 – политическая история Германии]; 33–35 – борьба за усиление епархии (gesta domi); 36–40 – характер и привычки Адальберта (studia et mores); [41–49 – неудачи Адальберта в политической деятельности]; 50–51 – дела в Склавании (gesta foris); [52 – Вильгельм Завоеватель в Англии]; 53–54 – дела в Скандинавии (gesta foris); 55–59 – вынужденноe сидение Адальберта в Бремене (gesta domi); [60–61 – политическая история]; 62–64 – предзнаменования смерти; 65–66 – болезнь и смерть Адальберта (+ «плач» Адама об архиепископе) (fnis); 68 – погребение; 69–70 – свидетельства раскаяния Адальберта в своих грехах, происходивших от гордости; [71 – финальное обращение к читателю; 72–78 – обобщенный рассказ о миссионерской деятельности архиепископа].
Определенную общность построения (прежде всего в том, что касается описания главного героя) можно заметить. Опорные элементы схемы Эйнхарда «программа описания – деяния – характер – смерть – погребение – дополнительная информация о жизни» сохранены у Адама, а gesta foris et domi повторены дважды – до и после описания характера, так что схема приобретает вид: «программа описания – gesta foris – gesta domi – характер – gesta foris – gesta domi – смерть – погребение – дополнительная информация о жизни». Переменили свои места такие элементы, как строительство собора и предзнаменования смерти. Сходство композиций покажется еще большим, если вспомнить, что и у Адама, и у Эйнхарда переходы между частями маркируют приводившиеся выше фразы-разделители.
Поэтому вполне вероятно, что именно «Жизнеописанием Карла Великого» навеяны композиционные принципы биографии Адальберта. Приспосабливая схему Эйнхарда к совершенно иному материалу, Адам Бременский сильно ее преобразует, но базовые моменты остаются. Таким образом, сравнительный анализ «Жизнеописания Карла Великого» и «Деяний архиепископов гамбургской церкви» показывает, что некоторые традиции, заложенные Эйнхардом, нашли свое продолжение у Адама Бременского.
Приложения
Сведения о втором гамбург-бременском архиепископе святом Римберте немногочисленны[330]. Они происходят из его жития, написанного в конце IX в. и дошедшего в редакции второй половины XI или даже первой половины XII в.[331] Некоторые известия о Римберте обнаруживаются и в «Деяниях архиепископов гамбургской церкви» Адама Бременского[332], однако большая их часть заимствована все из того же «Жития святого Римберта», возможно, из более ранней редакции, чем та, которой располагают современные исследователи. Несколько упоминаний о Римберте имеется в документальных источниках IX в., хотя с определенностью может быть доказана аутентичность не всех этих упоминаний [333].
Два главных и неоспоримых факта биографии Римберта таковы: во-первых, с 865 по 888 г. он являлся гамбург-бременским архиепископом; во-вторых, он написал житие своего предшественника, «апостола скандинавов» свя того Ансгария[334]. Сам Ансгарий был монахом французского бенедиктинского монастыря Корби (фр. Corbie, лат. Corbeia) и преподавателем в школе дочернего по отношению к Корби немецкого монастыря Корвей (нем. Corvey, лат. Nova Corbeia). Став архиепископом, Ансгарий не порвал связей со своей alma mater, недаром именно к монахам Корби обращено его житие[335]. Преемник Ансгария Римберт уже после своего избрания архиепископом посетил Корвей и принял там постриг. Следующие два архиепископа – Адальгарий (888–909) и Хогер (909–916/917) – также были монахами Корвея. Насколько можно судить, и позднее, по крайней мере до второй половины XI в., Гамбург-Бремен поддерживал активные отношения как с Корби, так и с Корвеем[336]. Архиепископ Адальберт (1043–1072) даже мечтал завладеть аббатством Корвей, что ему почти удалось[337].
Поэтому неудивительно, что дошедшие до нас два письма, адресованные одно – самому Римберту, другое – Римберту и аббату Корвея Адальгарию (856–877), были написаны именно монахом Ратрамном из Корби – довольно известным теологом своего времени. Первое из этих писем (датируется временем до 865 г., так как Римберт именуется в нем священником, а не архиепископом), перевод которого публикуется ниже, посвящено обсуждению вопроса о наличии или отсутствии души у людей с песьими головами. Второе (датируется временем после 865 г., так как Римберт именуется в нем уже архиепископом) – более традиционной теме: о допустимости или недопустимости браков между родственниками разной степени близости.
Насколько мне известно, последними по времени работами, где рассматривается текст письма о людях с песьими головами (в переводе я использую транслитерацию греческого слова и называю их «кинокефалами», что кажется предпочтительнее принятых в русскоязычной традиции обозначений «песьеглавцы», «песьеголовые», «собакоголовые» и т. п.), являются книга Дж. Б. Фридмана[338] и две статьи Иэна Вуда[339]. Эти исследователи справедливо ставят послание Ратрамна Римберту в двойной контекст. С одной стороны, очень многим средневековым писателям (хронистам, агиографам) свойствен унаследованный от античности интерес к разнообразным племенам чудовищ: они обыкновенно помещаются на край мира, а их необычные свойства весьма охотно обсуждаются. Письмо Ратрамна о людях с песьими головами отлично вписывается в эту традицию, в том числе потому, что все размышления автора не оригинальны, а основаны на авторитетах, главные из которых для него – это Исидор Севильский (дословно повторяющий своих античных предшественников) и «Страсти святого Христофора»[340]. С другой стороны, адресат письма – Римберт, как и его знаменитый предшественник Ансгарий, являлся действующим миссионером (в «Житии святого Римберта» сообщается о его путешествиях в Данию и Швецию[341]), а его архиепископство было основано именно с миссионерскими целями, располагалось же оно, по представлениям IX столетия, на самом краю христианской ойкумены[342]. Один из самых животрепещущих вопросов для раннесредневековых миссионеров – это вопрос о том, кого можно обращать в христианство, а кого нельзя. Так, крестить мертвых определенно запрещалось[343]. А что было делать с теми разнообразными племенами чудовищ, которыми, судя по текстам, кишел мир средневекового христианина? Свой ответ на этот вопрос искали первые христианские проповедники в Римской империи[344]. Видимо, свой ответ на это должны были дать и первые миссионеры, отправлявшиеся в далекую Скандинавию.
