Владимир Рыбаков - Хроника Адама Бременского и первые христианские миссионеры в Скандинавии
Можно предположить, что при составлении третьей книги Адам, выбирая, о каких особенностях Адальберта ему стоит написать, обращался к книге Эйнхарда и сначала смотрел, о каких сторонах жизни Карла говорит прославленный биограф, а затем переносил его модель на свой материал.
Кроме того, Адам Бременский позаимствовал из «Жизнеописания Карла Великого» некоторые мотивы и ходы мысли. Особенно ярко видны эти заимствования тогда, когда наблюдается также текстуальное сходство. Исследователи уже давно отметили следующие параллели:
Дополним приведенные наблюдения еще более показательными примерами. Одним из признаков великой славы Карла Эйнхард называет то, что иноземные правители, в том числе и византийские императоры, присылали ему письма с выражениями дружбы или покорности: «Он также увеличил славу своего государства тем, что завел дружбу с некоторыми правителями и народами. Ведь он до того покорил короля Галисии и Астурии Альфонса, [заключив с ним] союз, что тот, посылая к нему письма или легатов, наказывал именовать себя при нем не иначе как его вассалом. Также и короли скоттов… называли… его… сеньором. О том, что они были так к нему расположены, свидетельствуют посланные ему письма, которые сохранились… Равным образом и константинопольские императоры Никифор, Михаил и Лев направляли к нему множество посольств, ища его дружбы и союза»[308].
Как Карл «увеличил славу своего государства» дружбой с другими владыками, которые отправляли к нему послания и посольства (а среди них были и константинопольские императоры), так и Адальберт «прибавил к своим успехам» международную известность: «Ко всем этим успехам прибавилось [и] то, что могущественный греческий император Мономах и Генрих Французский, когда они прислали нашему цезарю дары, выразили архиепископу свое уважение за его мудрость и благочестие, а также предприятия, которые вследствие его советов обрели благоприятный исход»[309].
Сразу две аналогии с сочинением Эйнхарда можно обнаружить во фразе, с которой Адам начинает 10-ю главу третьей книги. Вот она: «Он [Адальберт] также предпринял в различных местах многие другие начинания, из которых большая часть сошла на нет еще в то время, когда он был жив и усердно занимался государственными делами. Так [произошло, например, ] с тем каменным домом в Эсбеке, который рухнул внезапным падением [прямо] в его присутствии»[310].
Первая половина фразы – практически дословная цитата из главы 17 «Жизнеописания Карла Великого»: «Он [Карл]… с упорством предпринял в различных местах многие начинания к украшению и устроению государства, кои и завершил»[311]. Привлекает внимание, как иронично (ирония направлена на Адальберта) Адам переиначивает слова Эйнхарда, меняя quaedam etiam consummavit («кои и завершил») на quorum pleraque defecerunt («из которых большая часть сошла на нет»).
Вторая половина приведенного отрывка также навеяна Эйнхардом, тем пассажем «Жизнеописания», где идет речь о знамениях, предвозвестивших смерть Карла (здесь снова почти буквальное совпадение): «Портик, величественное здание которого он [Карл] выстроил… в день Вознесения Господня рухнул внезапным падением [и разрушился] вплоть до основания»[312].
Вообще (что уже было замечено исследователями) тема предсмертных знамений, разработанная у Эйнхарда, нашла продолжение и у Адама Бременского в биографии Адальберта. Описание разнообразных предвестий, указывавших на близкий конец архиепископа, занимает в третьей книге «Деяний» много места (Gesta. III, 62–64). Есть и мотивы, заимствованные из «Жизнеописания».
Вот один из них – очевидность знамений. Эйнхард: «Было множество знамений приближавшейся смерти [Карла], так что не только посторонние, но и сам он почувствовал это»[313]. Адам: «Знаменья и предвестья близкой его [Адальберта] смерти были многочисленны, столь устрашающи и необычны, что они напугали как [всех] нас, так и самого архиепископа; столь ошеломляющи и очевидны, что всякий, кто повнимательней пригляделся бы к перемене его нрава и непрочности здоровья, без сомнения, сказал бы, что грядет [его] конец»[314].
Другой общий для двух биографий мотив – падение с коня как дурное знаменье. Эйнхард: «Внезапно конь, на котором он [Карл] сидел, подавшись головой вниз, упал и сбросил его на землю с такой силой, что он поднялся [уже] без плаща»[315]. Адам: «В то же время, едучи ко двору, он [Адальберт] свалился с коня тяжким падением»[316].
.
Но, несмотря на столь явные знаки, ни Карл ни Адальберт не желали относить их на свой счет. Эйнхард: «Но все вышеописанное он либо оставлял без внимания, либо презрительно отвергал так, словно ничего из этого никоим образом к нему не относилась (acsi nihil horum ad res suas quolibet modo pertineret)» (Vita Karoli. 32). Адам: «И хотя епископ с особым вниманием относился к [своим] снам, напрасно все объявляли, что они касаются [именно] его (haec ab omnibus frustra nuntiabantur in ipsum respi cere)» (Gesta. III, 64).
И Эйнхард, и Адам Бременский считают нужным как-то продемонстрировать читателю свои взаимоотношения с теми людьми, биографию которых они пишут. Вполне можно связать фразу Адама: «как я хотел бы написать лучше о том человеке [Адальберте], который и меня любил и столь славен был в своей жизни»[317], – с предисловием Эйнхарда: «…к написанию этого подтолкнула меня… длительная дружба… с ним [Карлом] и его детьми»[318]. К последней фразе есть также текстуальная параллель в предисловии к «Деяниям»: appuli me ad scribendum («я подтолкнул себя к написанию»). А выпущенное мною в цитате из «Жизнеописания» cum in aula eius conversari coepi («с тех пор как я начал состоять при его дворе») можно сопоставить с другим местом в предисловии Адама: cum in numerum gregis vestri… nuper colligerer («с тех пор как я в число стада вашего… недавно был включен»). (Хотя Адам обращается здесь к архиепископу Лиемару, говорит он об Адальберте, который взял его в Бремен).
Еще одной линией заимствований Адама Бременского из «Жизнеописания Карла Великого» являются заимствования, относящиеся к принципам смыслового деления материала, или рубрикации. В биографии Адальберта, рассказывая о различных сторонах жизни архиепископа, он использует ту же систему рубрик и те же фразы – разделители рубрик, что и Эйнхард.
Как один, так и другой писатель, прежде чем приступать к рассказу о своих героях – Карле и Адальберте, делают своеобразную декларацию, в которой описывается структура дальнейшего изложения. Фразы, содержащие эти декларации, построены одинаково: «поскольку трудно/невозможно рассказать о том-то и о том-то, мы будем говорить о том-то и о том-то, причем таким-то образом». Сама же программа у двух писателей различна. Вот соответствующие места.
Эйнхард: «Поскольку о его [Карла] рождении, младенчестве и детстве нигде ничего не написано и в живых нет никого, кто бы мог сказать, что знает о них, я полагаю бессмысленным писать [об этом и] решил перейти к описанию и изложению его деяний, нрава и других сторон его жизни, причем таким образом, чтобы, рассказав сначала о его свершениях как в государстве, так и вне его, затем о его нраве и занятиях, а потом об управлении государством и кончине, не упустить ничего, что необходимо знать или же достойно памяти»[319].
Адам: «Поскольку мне будет непросто изложить все деяния [этого] мужа четко, полно и по порядку, поэтому я хочу кратко и как человек сочувствующий остановиться на всех его важнейших делах и довести повествование до тех интриг, благодаря которым славные и процветающие гамбургская и бременская епархии – одна была разорена язычниками, другая разодрана псевдохристианами. Итак, я начну рассказ таким образом, чтобы все [нижеследующее] можно было бы сразу понять [исходя] из его, [Адальберта, ] характера»[320].
Итак, схема изложения, заявленная и в основном осуществленная Эйнхардом, такова: деяния – нрав – кончина, причем деяния подразделяются на gestae domi и fo ris («внутренние» и «внешние»). (Ср. также: «Во все время своей жизни он [Карл] пользовался всеобщей великой любовью и расположением как в государстве, так и вне его»[321].) Точно такая же рубрикация есть и у Адама Бременского. Он и говорит о ней, и применяет на практике. В первой главе третьей книги Адам четко разделяет gesta и mores [ «О деяниях и нраве коего мужа трудно писать» (De cuius viri gestis et moribus… difcile sit… scribere.
Gesta. III, 1)], а ниже, в 11-й главе, пишет и о двух видах gestae: res domesticae («дела домашние») и acta pro legatione gentium («дело миссии среди язычников»).
Выражение, употребленное в главе 11, ясно показывает, каким образом Адам переосмысляет заимствованную у Эйнхарда рубрикацию. Если для биографа Карла res gestae domi et foris были не чем иным как внутренней и внешней политикой императора, то для Адама Бременского, герой которого занимает иное должностное положение, res gestae domi становятся деяниями, направленными на устроение и укрепление гамбург-бременского архиепископства, а res gestae foris – заботами о дальнейших успехах legatio gentium, миссионерстве. Та к Адам Бременский и строит третью книгу своего сочинения: характеристики нрава архиепископа перемежаются в ней с частями, посвященными политической жизни Северной и Восточной Европы и деятельности в этих областях гамбург-бременских миссионеров, руководимых Адальбертом.
