Иосиф Крашевский - Король холопов
Сухвильк, погруженный в задумчивость, с нахмуренным лицом опирался о стол.
- Этот спор между вами может затянуться на продолжительное время, произнес он медленно, устремив свой взор на короля. - Ксендз Бодзанта человек вспыльчивый; ему нужно дать время остынуть и не надо его больше раздражать, настаивая на своем. Злоцкие земли не стоят того, чтобы из-за них затеять войну.
- Это верно, - оживленно отрезал король. - Злоцкие имения не стоят того, но моя королевская честь требует, чтобы я стоял на ее страже. Я не могу отказаться от того, что я сделал. Король не должен отказываться от своего слова.
После некоторого молчания он добавил:
- У меня много врагов и против меня немало злостных обвинений. Надо мной бы насмехались и говорили бы, что я сам не знаю, что я делаю, если на следующий день переделываю наново то, что только что было сделано мною накануне. - Вы, - обратился он к Сухвильку, - отправитесь к епископу и объясните ему, как обстоит дело, скажите ему, что у меня было соглашение, и я обещаю вознаграждение. Ему не придется раскаиваться в своей уступчивости, а король не может дать себя унизить. Уговорите его, прошу вас.
- Охотно бы сделал это, - произнес внимательно слушавший Сухвильк, но только не знаю, буду ли иметь успех. Он тоже считает для себя делом чести получить обратно эти имения, а не другие. Он вопит и жалуется на то, что духовная власть теряет свою силу и вынуждена все больше и больше уступать светской власти, а между тем эти обе власти могут иметь равные права.
Король становился пасмурнее.
- Я не могу, - воскликнул он, - к сожалению, я не могу! Он - епископ, но я - король. Если я так поступил, то оно так и должно остаться, хотя бы мне пришлось в десять раз дороже заплатить. Конечно, нехорошо, что я не сделал письменного условия с Янгротом, откладывая со дня на день, пока его неожиданно не застигла смерть. Бодзанта может предъявить ко мне какие ему будет угодно требования, но я забранные у него имения не возвращу.
По выражению лица Сухвилька видно было, что он разделяет мнение короля и не имеет большого желания защищать интересы епископа. Его не напрасно в то время упрекали в том, что он слишком мало чувствует себя духовным лицом, не интересуется нуждами духовенства и слабо их защищая.
- Это будет трудно! - произнес он со вздохом.
- Кто же подстрекнул епископа? Ведь он вначале молчал, - спросил король.
Сухвильк улыбнулся.
- Может быть, его подговорили? - понизив голос, сказал он.
- Не ксендз ли Баричка стоит за спиной епископа? - спросил король.
Собеседник Казимира утвердительно кивнул головой.
- С ним-то трудно будет сговориться и прийти к соглашению, - добавил Казимир, - я его знаю давно. Он меня не любит как родственник Амадеев и только ищет предлога, чтобы вступить со мной в войну. В нем сидит неспокойный дух. Я не желал бы войны с ним, потому что уважаю духовный сан и всегда и везде избегаю бесполезной войны. Подданные меня не будут уважать, если я сам себя не уважу... А вы... Что вы скажете о Баричке? спросил он, устремив свой взор на Сухвилька, сильно задумавшегося.
- Капеллан - человек безупречный, - возразил Сухвильк после некоторого размышления, - но он человек страстный, волнующийся, ему необходима кипучая жизнь. Его следовало бы послать с крестом в руках к язычникам, чтобы обратить их в свою веру... Потому что он красноречив, убедителен и обладает неустрашимым мужеством.
Немного подумав, он добавил:
- И он хотел бы, чтобы все знали о его неустрашимости.
Король слушал с сумрачным лицом.
- Я сделаю все, что смогу, чтобы избегнуть борьбы с ним, - произнес он. - Посоветуйте мне!
- Я сказал бы, что следует уступить, если бы вы, ваше величество, перед этим не изрекли, что уступить для вас непристойно.
- Я не могу! - повторил Казимир решительно и категорически. - Как частное лицо, я мог бы вернуть обратно Злоцкие земли, но как король я этого не могу.
Он улыбнулся.
- Дайте другой совет.
Ксендз молчал.
- Я не скрою перед вами, - сказал он, - что говорил уже об этом с епископом Бодзантой. Я его застал сильно возмущенным, и тщетно я старался его задобрить. Старик угрожает отлучением от церкви.
- Отлучением, - подхватил король почти спокойно. - Вы сами знаете, как мало значения придают церковному отлучению крестоносцы и иные. Этим оружием злоупотребляли, и оно притупилось.
- Но не следует относиться к нему пренебрежительно, - авторитетно прервал Сухвильк. - Церковь не имела и не имеет другого оружия и должна была постоянно к нему прибегать, хотя оно страшное.
- Но вы сами, вы, духовные лица, не всегда оказываетесь послушными, прервал Казимир, - ксендзы ведь и обедни служат, и хоронят отлученных...
- Это плохие ксендзы, - прервал Сухвильк, насупившись, - потому что они поступают против высшей духовной власти, и если авторитет ее пошатнется, то и ксендзы потеряют свою силу.
После некоторого перерыва ксендз добавил:
- Господь поможет, и мы не допустим такой крайности.
Король ничего не ответил.
На лице его выразилась перемена, хорошо знакомая тем, которые его знали. Апатичное лицо скучающего человека преобразилось в авторитетное, гордое, озаренное королевским величием.
- Поговорим о чем-нибудь другом, - произнес он, - я надеюсь с вашей помощью провести такой закон, чтобы поселившиеся на основании магдебургского права не обращались за разрешением спорных вопросов к немецким судьям за границей. Это позор для нас! Как будто у нас нет справедливого решения? В краковском замке учредим высшую судебную инстанцию.
Сухвильк, услышав так быстро измененную тему разговора, был очень изумлен и не мог скрыть своего чувства. Но он понял, что король не желает больше говорить о деле краковского епископа; поэтому он послушно замолчал.
Проронив еще несколько слов о немецких законах, Сухвильк вскоре после этого попрощался с королем, который его проводил до дверей.
Кохан, подслушивавший за стеной до самого конца разговора, испытывал разнообразнейшие чувства, переходя от гнева к радости.
- А! - говорил он сам себе. - Баричка собирается нас пугать и нарушить покой короля. Проучу же я его!
С этими словами он тихонько отошел от дверей. Через полчаса Кохана уже не было в замке. Он переоделся, как обыкновенно для выхода; прицепив у пояса маленький меч, надев на шею цепочку, полученную в подарок от короля и взяв с собою слугу, который нес вслед за ним большой меч - рыцарскую эмблему, он отправился в город. Дом, принадлежавший Вержинеку, находился на самом рынке. В нем сосредоточивалась вся тогдашняя жизнь местечка, или, по крайней мере, его главная часть.
Николай был один из самых деятельных людей своего времени и своего сословия, хотя трудно определить, к какому сословию он принадлежит. Он был мещанином, имевшим право считать себя дворянином и имел меч и герб, подобно другим рыцарям, его можно было также причислить к придворным должностным лицам; хотя он не имел официального титула, он, тем не менее, исполнял не одну, а несколько обязанностей. Несмотря на то, что он не был официально подскарбием, он заведовал кассой короля, наблюдал за монетным двором, исполнял обязанности войта.
Он также вел обширную крупную торговлю разными предметами в различных городах. Купцы считали его своим авторитетом. Дворяне нуждались в нем из-за денег, духовенство его уважало за щедрость. Король питал к нему неограниченное доверие и без счета отдавал в его руки деньги.
Он в лице его имел слугу, готового для него пожертвовать жизнью, именем и всем.
Небольшого роста, средних лет, ловкий и подвижный Николай всегда ласково всем улыбался.
Некрасивое, умное и доброе лицо выражало спокойствие, и хотя он не очень близко к сердцу принимал всякие неудачи, однако видно было, что это спокойствие напускное.
С утра до поздней ночи Вержинек был на ногах, вставая на рассвете, работая почти всю ночь, ходил пешком и ездил то в Величку, в Олькуш, в Новый Сонч, то за границу с поручениями короля или по собственным делам. У него было много разных дел и занятий, и он, благодаря своей памяти и уму, успевал всегда вовремя все сделать, никогда не торопясь. Король советовался с ним даже в таких делах, которые его не касались; мещане ничего не предпринимали без него, а купцы шагу не делали без его совета, прибегая к его помощи.
Ему не с кем было поделиться своей работой, и он пользовался только услугами чужих людей, потому что Господь призвал к себе двух старших сыновей его, оставив только внуков, за которыми еще смотреть надобно было. Жена от огорчения вскоре последовала за сыновьями, и Вержинек остался один, как перст, и должен был сам наблюдать за всем.
При нем было много слуг и челяди, потому что мещане охотно отдавали своих сыновей к нему в науку; они исполняли все приказания, исходившие прямо от него.
Когда хозяин уезжал куда-нибудь и отсутствовал дольше, чем предполагали, все дела останавливались, потому что никто не смел и не мог его заступить. Дом богатого мещанина не обращал на себя внимания своей наружной красотой; он был очень больших размеров, и, хотя ежегодно к нему пристраивали амбары, склады, сараи, он с трудом мог вместить прибывавшие со всех сторон товары. Ежедневно через ворота въезжали огромные нагруженные возы, целые караваны в сопровождении вооруженных людей, потому что в те времена иначе опасно было возить дорогие товары по пустынным проезжим дорогам. Повсюду было достаточно негодяев, нападавших на путников с целью поживиться.
