Наталья Петрова - Скопин-Шуйский
Вслушиваясь в слова грамоты о том, что «теперь нужно стоять всем заодно и быть в этом стоянии против воров крепкими», Михаил убеждался в правоте патриарха, призывавшего: «А тех, кто прежде изменил государю, он прощает и ждет к себе»[213]. Может быть, эта мера возымеет действие, и «воры» одумаются. Но, судя по дальнейшим событиям, до полного вразумления и народу, и властям было еще очень далеко.
Подойдя к Москве, отряды Болотникова и Пашкова встали в Коломенском и Заборье. Здесь они начали готовиться к осаде Москвы, и отсюда Болотников вел свою агитацию, посылая москвичам грамоты. Об их содержании кратко сообщает английский агент: осаждавшие «писали письма к рабам в город, чтобы они взялись за оружие против своих господ и завладели их имениями и добром». Более подробно рассказывает о призывах холопского атамана патриарх Гермоген: «А стоят те воры под Москвою, в Коломенском, и пишут к Москве проклятые свои листы и велят боярским холопем побивати своих бояр и жены их и вотчины и поместья им сулят, и шпыням (дерзким людям. — Н. П.) и безъимянником вором велят гостей и всех торговых людей побивати и животы их грабити, и призывают их воров к себе и хотят им давати боярство, и воеводство, и окольничество, и дьячество…»[214] Не ограничиваясь популярным во все времена призывом «все отобрать и поделить», Болотников перечислил в очередном послании имена «изменников», которые убили царя Дмитрия, и потребовал их выдачи. Грамоты мятежников сеяли разногласия не только среди москвичей, в стране фактически началась гражданская война.
И в этот момент патриарх Гермоген предпринял шаги, которые он считал необходимыми: только объединение всего народа может спасти страну, а сплотить народ возможно лишь вокруг престола Небесного и земного. Для патриарха царь — помазанник Божий, и обязанность предстоятеля церкви — поддержать его, призвать народ к повиновению, особенно в наступившие трудные времена. Конечно, Гермоген знал и слабости, и недостатки царя Василия как правителя, вряд ли он вообще испытывал симпатии к семейству Шуйских. Но действиями святителя руководила вовсе не приязнь или неприязнь к лицам во власти, а стояние за законность власти вообще, которая всегда лучше безвластия.
Патриарху в то время было уже под восемьдесят. Он хорошо помнил нравы донских казаков, с которыми в молодые годы нанимался на службу и ходил походами. Казаков было немало в войске Болотникова, обещавшего им богатую и легкую добычу, когда они возьмут Москву. Знал Гермоген и колебания посадских людей, ждущих, что новый царь, может быть, уменьшит старые налоги; известны ему были и случаи малодушия среди служилых людей, готовых при первой же неудаче перебежать на сторону противника, — вот поэтому патриарх начал действовать.
Что известно нам о самом святителе, сыгравшем столь важную, а по мнению современников Смуты главную, роль в исходе битвы с мятежниками?
Родился Гермоген предположительно в 1530 году, в миру носил имя Ермолай, по некоторым сведениям был донским казаком[215]. В молодости в 1552 году принял участие в штурме Казани, здесь же он и остался жить. Позже стал священником, овдовев, принял постриг, служил архимандритом Спасо-Преображенского монастыря в Казани, а в 1589 году был возведен в архиерейский сан и стал первым митрополитом Казанским.
Нраву он, по свидетельству людей его знавших, был крутого; говорили о его резкости и несговорчивости, особенно если дело касалось вопросов чистоты веры. Ко всем нуждающимся он неизменно проявлял милосердие, но к отступникам был беспощаден. После покорения Казани и учреждения там епархии началось распространение православия среди инородцев — татар, чувашей, мари; кто-то из них принимал новую веру искренне, всем сердцем, а кто-то лишь внешне старался соблюдать православные обычаи, да и то не всегда, а в душе продолжал оставаться язычником или мусульманином. Участившиеся в Казани пожары мусульмане объясняли присутствием в городе русских, винили и новокрещеных, оставивших веру предков. «Вера Христова стала притчею и поруганием», — написал летописец о происходившем тогда в казанском крае.
И вот в те трудные для церкви времена в Казани случилось значимое для многих событие. Наблюдательный и дающий себе труд задуматься человек не сомневается, что все в жизни происходит не случайно. То, что именно при Гермогене обрели в Казани икону Казанской Божией Матери, с которой в 1612 году вступило в Москву ополчение и изгнало оттуда завоевателей и изменников, — конечно же не простое совпадение.
В 1579 году Гермоген первым удостоился принять икону из земли и перенести ее в сопровождении всего духовенства и народа в ближайшую церковь Святого Николая Тульского. В 1594 году, будучи уже митрополитом, он составил Сказание о явлении этой иконы как очевидец событий.
Девятилетняя девочка Матрона поведала своей матери, что во сне ей явилась Богородица и повелела раскопать на месте сгоревшего дома икону с Ее обликом. Но девочке никто не поверил: сначала усомнилась ее родная мать, потом священник и, наконец, архиепископ, который, выслушав рассказ Матроны, «отосла ю безделну». И только находка самой иконы на месте сгоревшего дома заставила сомневающихся поверить в чудо. Поднятая из земли, она будто только что была написана, ни пожар, ни пребывание под слоем земли не повредили красок. Весть о найденной иконе мгновенно облетела город, казанцы устремились посмотреть на это чудо, да так рьяно, что, по словам Гермогена, «друг друга попирающее, инии же по главам инех ходящее, к чюдотворному образу телесни прикасахуся»[216].
Не раз потом святитель Гермоген станет памятью возвращаться к казанским событиям двадцатилетней давности, наблюдая, как убежденность и стояние в истине одних будут спасать от сомнения, неправды и «суемудрия» всех остальных. И сам он станет «адамантом твердым», как скажет о нем современник, на который смогут опереться многие растерявшиеся и усомнившиеся в способности страны избавиться от «безначалия греховного».
Когда в Москве объявился Лжедмитрий I и началось волнение, патриарх Иов пытался увещевать народ, напоминал о присяге сыну Годунова, царевичу Федору, и «хотел оной мятеж утолити». Но распаленные послами самозванца горожане и слушать не захотели патриарха. Его свели с престола и на Лобном месте «бесчестиша и биша его». И, наверное, убили бы, «опалися от беснования», если бы кто-то не направил смутьянов на двор патриарха, который они вместе с домом тут же и разграбили. Несмотря на бесчестье и угрозу для жизни, Иов, который в те годы был уже стар и плохо видел, проявил стойкость и наотрез отказался отречься от Годунова и признать самозванца царем. По распоряжению Лжедмитрия I его сослали в Старицу, а на его место поставили более сговорчивого грека Игнатия.
Боярская дума, а вслед за ней и весь священнический чин — епископы, архиепископы и митрополиты — признали самозванца законным царем. Вот поэтому в «Повести о видении» перечисляются вины всех, включая и священничество. Митрополит Казанский Гермоген первоначально был включен в Сенат нового царя, но пробыл он там недолго, потому что вместе с архиепископом Коломенским Иосифом без устали воевал с «Димитрием» за чистоту веры и противился его браку с Мариной. После многократных выступлений Гермогена против «люторанки Маринки» самозванец выслал непримиримого митрополита из Москвы. Когда же воцарился Василий Шуйский, Гермоген по предложению царя был посвящен 3 июля 1606 года в сан патриарха в Успенском соборе.
И вот снова Смута и разброд, снова вести о самозванце. Но Гермоген хорошо помнил времена, когда русское войско штурмом брало Казань, покоряло Астрахань, стойко выдержало осаду Пскова, когда государство благодаря мужеству казаков Ермака начало прирастать Сибирью. Неужели навсегда прошли те славные дни и обмельчал, изворовался народ? Патриарх повелел во всех церквах служить молебны о здравии и спасении Богом венчанного государя и о покорении ему всех врагов, в Москве установили шестидневный пост, совершали крестные ходы. Сам патриарх написал в ноябре грамоты и разослал по всем городам, с тем чтобы духовенство читало их народу по нескольку раз, молилось «соборне и по кельям» об объединении всех православных христиан и о том, чтобы Господь Бог «междуусобную брань разрушил».
В грамотах патриарх свидетельствовал, что вор и еретик Лжедмитрий погиб, а мощи истинного царевича Дмитрия перенесены из Углича в Москву. Он призывал духовенство молиться об избавлении от изменников, которые, «акие змиева из своих гнезд выползая, сипением своим, или яко волцы воя, хотя устрашити». Особенно в тех грамотах доставалось ворам из «прежепогибшей и оскверненной северной украйны», как зачинательницы мятежа. Ее жители уже во второй раз, по словам патриарха, «целовали крест неведома кому» и призывали других «сами собя воевати».
