Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 1. С древнейших времен до Великой Смуты
Появление каменных церквей означало революцию в славянской строительной технике. Греки принесли на Русь технологию строительства из обожженного кирпича с применением известкового раствора. Это была довольно сложная для тех времен технология, включавшая строительство особых печей для обжига кирпича и выделки извести. В то время использовался тонкий кирпич (2,5 см толщины), известный в Византии и на Руси как «плинфа»; древнерусское обозначение извести «вапьно» также пришло из греческого языка. У греков были заимствованы применение поливных керамических плиток и технология производства оконного стекла. Оконное стекло получило довольно широкое распространение и использовалось не только в церквях, но и в богатых домах. Одновременно развивалось и производство стеклянной посуды, которая перестала быть редкостью. Разноцветные стеклянные браслеты стали излюбленным украшением жительниц русских городов – но в славянских селах эти престижные вещи почти не встречались.[591]
Излишне говорить о том, что архитектура русских церквей копировала греческие образцы. Характерными конструктивными элементами зданий были бетонные основания фундаментов и купола на световых барабанах. Диаметр центрального купола киевского собора Святой Софии составлял 7,7 метра, что, конечно, уступало размерам купола Софии Константинопольской (31 м). Тем не менее киевская София была одним из крупнейших храмов того времени – среди западноевропейских соборов ее превосходили только Аахенский собор и собор Святого Марка в Венеции (построенный также византийскими мастерами).
Спрос на церковную утварь способствовал развитию ювелирного дела. В 988 году князь Владимир вызвал греческих мастеров, изготовивших утварь для первого киевского храма, Десятинной церкви. Эти ремесленники создали в Киеве постоянные мастерские, положив тем самым начало славянской ювелирной школе. Подобные мастерские появились также в Великом Новгороде, Рязани, Суздале, Владимире и Чернигове. Многие престижные товары, обозначавшие привилегированное положение знати, теперь изготовлялись на Руси – известно, к примеру, что Владимир приказал отлить серебряные ложки для своих дружинников. Среди многочисленных драгоценностей, встречающихся в захоронениях Х – ХII веков, отдельные типы ожерелий, браслетов, перстней, серег и височных колец носят несомненно славянский характер. Некоторые вещи при этом своей технологией изготовления явным образом копируют чужеземные образцы, например, византийскую эмаль. Близ Десятинной церкви в Киеве были найдены остатки ювелирной мастерской с тигельками, в которых осталась расплавленная эмаль.[592]
Ювелирные изделия византийского типа не только украшали церкви – они стали маркером принадлежности к высшим социальным слоям. Оттененная драгоценностями одежда князей и бояр также копировала византийские образцы – так что историки восстанавливают ее на основе изображения императора Феодосия на фреске Кирилловской церкви в Киеве. Плащ-корзно был драпирующейся одеждой византийского типа, который носили только князья и бояре. Парадной княжеской одеждой были и туники из дорогих византийских паволок с длинными рукавами и боковыми разрезами внизу. В женском костюме знати также преобладали византийские формы одежды: туники, далматики, драпирующиеся плащи.[593] Византийские обычаи проявлялись и в быту высших слоев общества: стало распространенным употребление вина, оливкового масла, пряностей. Все это доставлялось из Константинополя в греческих амфорах, ввоз которых достигал 1 тысячи штук в год.[594]
Византийская технология применялась не только для строительства церквей или производства предметов роскоши. Владимир использовал новые технические возможности для строительства укреплений на границе степи. На протяжении сотен километров были возведены линии валов, которые должны были охранять Киевщину от печенежских набегов; наружная часть этих валов облицовывалась кирпичом. Были построено не менее ста крепостей-«градов», в которых стояло гарнизонами новое войско киевского князя.[595] Характерно, что это были уже не варяги и не русь: Владимир «стал набирать мужей лучших от славян, и от кривичей, и от чуди, и от вятичей, и ими населил города» – говорит летопись.[596] По-видимому, эту военную реформу следует трактовать как продолжение процесса социального синтеза, как открытие славянам доступа в ряды военного сословия. Как известно, киевский князь не доверял своевольным варягам и после окончания войны за престол постарался отправить призванных им на помощь викингов подальше от Киева – в Константинополь.[597] Появившаяся при Ярославе «Русская правда» приравняла в правах «русинов» и новгородских «словен», то есть славян, поселившихся в Новгороде и, вероятно, служивших князю.[598] Все это было проявлением закономерностей социального синтеза: стремясь стать самодержцем, правитель приближал к себе представителей покоренного народа и отдалялся от знати – от бывших сотоварищей по оружию. Такого рода реформы были связаны и с копированием византийского самодержавия, которое не признавало сословного деления и стремилось к этатистскому регулированию общественных отношений.[599]
Отчуждение монарха от знати в перспективе обычно приводило к традиционалистской реакции, к подспудной или открытой борьбе бояр против монархии. Наиболее активными были бояре «варяжского» Новгорода, которые прежде сопротивлялись введению христианства, а затем подговорили сына Владимира, Ярослава, поднять мятеж против отца. Владимир умер, не успев подавить мятеж, после чего началась междоусобная война между его сыновьями. В конечном счете Ярослав оказался победителем – и он пошел на уступки новгородскому боярству, заключил с ним договор и снизил дань с 3000 до 300 гривен.[600] Однако опорой Ярослава были не бояре, а наемные варяги, как отмечалось выше, во время войны он шесть раз призывал викингов «из-за моря».[601] Наемное войско в руках монарха всегда является орудием автократии – поэтому самодержавие устояло в междоусобной борьбе. Кроме того, экономическая система Киевской Руси базировалась не на землевладении и натуральном хозяйстве, как на Западе, а на торговле и сбыте полюдья; это давало князьям большие финансовые средства и позволяло содержать наемную дружину. Таким образом, торговля способствовала поддержанию самодержавной власти киевских князей. Фактором, препятствовавшим сохранению самодержавия, была (опять-таки варяжская) традиция выделения уделов наследникам правителя. В конце жизни Ярослав разделил государство между тремя старшими сыновьями, но некоторое время им удавалось управлять совместно. Однако в конце XI столетия киевской монархии было суждено испытать на себе новый удар, который на этот раз был нанесен внешними силами – вторжением половцев.
3.6. Наступление тюрок
Как отмечалось выше, появление стремени открыло эпоху тяжелой кавалерии, новый этап которой начался с созданием тюркского седла. Новое седло давало возможность всаднику вставать в стременах и вкладывать в удар всю массу тела – однако старое оружие, меч, было малоэффективно в таком бою. Кинематические исследования нашего времени показали, что эффективность (или «коэффициент полезного действия») меча составляет лишь 45 % – а остальная энергия удара теряется в силу различных причин. В ходе своих бесконечных войн кочевники вели поиск нового, более эффективного оружия. Это был длительный процесс: его начало отмечается у паннонских авар, которые в VII веке стали применять сначала однолезвийные мечи-палаши, а затем и кривые легкие сабли. Но в следующем столетии авары почему-то вернулись к прямым саблям – и эти прямые (или почти прямые) сабли распространились на восток в причерноморские степи, принадлежавшие тогда хазарам. Хазары сделали еще один шаг назад: они укоротили сабли и фактически вернулись к однолезвийным палашам – правда, при этом они стали наклонять ручку палаша по отношению к клинку.[602]
Вероятно, эти конструктивные вариации были связаны с недостатком прочности у тонких и длинных аварских сабель. Для настоящей сабли требовался хороший металл – литая сталь, булат. Булат («вуц») производился в Индии еще до нашей эры – но индийский булат был очень дорог. Известный ученый-энциклопедист Бируни писал, что стоимость клинка была равна стоимости слона или табуна лошадей.[603]
К X веку, однако, производство булата – правда, не столь знаменитого, как индийский – было налажено в Иране, в провинции Хорасан.[604] С распространением такого великолепного материала, как булатная сталь, сабля стала меняться, приобретая оптимальные формы. Как прослежено археологами на материалах захоронений причерноморских тюрок, прежние короткие палаши постепенно удлиняются, и появляется все большая кривизна – сабля принимает характерный для нее облик, становится совершенным оружием ближнего боя.[605] Эффективность сабли стала намного большей, чем у меча – она составляла более 80 %; это объяснялось тем, что кривая сабля наносила не просто рубящий, а рубяще-режущий удар. Кроме того, сабля была намного более маневренной, чем меч: при той же длине она была в два-три раза легче.[606]
