Себастьян Хаффнер - Пруссия без легенд
Своему назначению на должность прусского премьер-министра в сентябре 1862 года Бисмарк был обязан тяжелому конституционному конфликту, произошедшему между королем и парламентом из-за уже упомянутой военной реформы, которую начал продвигать сам король. Это была ситуация, подобная той, что двумя столетиями ранее в Англии привела к большой гражданской войне и в конце концов стоила королю Карлу I головы: король и парламент сражались за верховное право распоряжаться вооруженными силами. Ни одна из сторон не желала уступать. Вильгельм I, брошенный своими министрами на произвол судьбы, устрашаемый своей семьей ужасными картинами обезглавливания английского короля Карла I, намеревался уже отречься от престола, когда ему был предложен в качестве спасителя Бисмарк, ранее завоевавший известность своими речами как твердый монархический реакционер.
Нельзя не поддаться искушению и на мгновение подумать о том, как пошла бы дальше прусская история, если бы Вильгельм I в 1862 году действительно отрекся от престола, что он уже намеревался сделать. Его сын Фридрих III тогда правил бы не три месяца, как это было позже в действительности, а 26 лет. Фридрих III был либералом. Под влиянием своей политически весьма активной жены-англичанки он разрешил бы конституционный конфликт уступкой и сделал бы прусскую монархию парламентской монархией по английскому образцу. Пруссия превратилась бы в маленькую континентальную Англию. О Бисмарке при королевской чете Фридрихе и Виктории никто бы и не услышал. Весьма маловероятно, что управляемая парламентом Пруссия смогла бы объединить Германию при сопротивлении Франции, России, Австрии и немецких второстепенных государств, при поддержке только лишь немецких либералов и при симпатии Англии. Но вполне можно при этом представить себе, что Пруссия в этом случае существовала бы и поныне.
Это между делом: вернемся же к действительности. Бисмарк рекомендовал себя королю как его верный оруженосец, который будет охранять королевскую власть от господства парламента вплоть до эшафота. Он сделался для короля совершенно незаменимым. Но он не сделал никакого государственного переворота. Более того, конституционный конфликт он умно удерживал в состоянии равновесия в течение пяти лет, пока он наконец в совершенно изменившихся обстоятельствах он не был разрешен уступкой парламенту по существу, а королю по форме. Эти пять лет Бисмарк использовал для целого ряда смелых, рискованных и в целом непопулярных, а для короля тревожных, но точнейшим образом просчитанных и увенчанных блестящим успехом, связанных двумя краткими войнами внешнеполитических акций, конечным результатом которых были совершенно новая Пруссия и совершенно новая Германия.
Бисмарк с юных лет был последовательным консерватором, приверженцем системы Меттерниха и радикальным противником либерализма, национализма и революции 1848 года. В 1850 году, как мы уже видели, он защищал капитуляцию в Ольмюце, и как раз поэтому он вскоре после этого был назначен прусским посланником в бундестаг во Франкфурте, где оставался в течение восьми лет. Но в течение этих восьми лет он учился заново.
Бисмарк именно был не только консерватором, он был также типичным пруссаком, и он был реалистом. Как пруссак он был уязвлен надменной австрийской политикой эры Шварценберга, которой он противостоял во Франкфурте. Как реалист он видел, что разрыв между Австрией и Россией со времени Крымской войны был неизлечим и что старая европейская система все более подрывалась ревизионистской политикой Наполеона III. Свой вывод он сделал уже в 1856 году, "что в недалеком будущем мы должны будем сражаться за свое существование с Австрией", и что может стать возможным получить для этого благорасположенный нейтралитет России и Франции. Да, он пошел еще дальше. Борьба Пруссии с Австрией по необходимости будет происходить в Германии и за Германию — "В соответствии с политикой Вены Германия слишком тесна для нас обеих; мы обе распахиваем одну и ту же спорную пашню", — и в Германии Пруссии также нужны были товарищи по союзу. Как реалист Бисмарк осознавал, что германские правители никогда не станут ими. В 1859 году он заявил одному озадаченному интервьюеру, что у Пруссии в Германии только один истинный товарищ по союзу: немецкий народ.
Реалист в Бисмарке был именно сильнее консерватора. Как реалист он был готов пойти на соглашение и с национализмом, и даже с демократией.
Таковы были внешнеполитические представления и планы, с которыми Бисмарк в 1862 году вступил в свою должность, и спустя пять лет все они воплотились в реальность. Разумеется, причудливыми окольными путями.
Первой внешнеполитической акцией Бисмарка был акт саботажа. В 1863 году он сорвал попытку Австрии еще раз путем реформирования вдохнуть жизнь в Германский Союз, который Бисмарком мысленно уже был приговорен к смерти. Для этого было предназначено созванное Австрией собрание немецких государей, и оно состоялось с великой пышностью; но без участия Пруссии. Бисмарк в страшной борьбе убедил своего короля остаться в стороне, и поскольку собрание правителей без Пруссии не могло ничего решить, то оно закончилось безрезультатно. Тем самым впервые было открыто провозглашено австрийско-прусское противостояние в немецком вопросе. В этом вопросе обе державы были теперь открытыми врагами.
И несмотря на это — или как раз поэтому — в 1864 году они стали союзниками в войне против Дании, в которой борьба шла вокруг Шлезвиг-Гольштейна. Присоединение в то время принадлежавшего Дании Шлезвиг-Гольштейна был главным требованием немецкого национализма, как раз в качестве конкурентов в борьбе за Германию Австрия и Пруссия не могли обе не взяться за это дело, когда оно вдруг снова стало насущным. Уже в 1848 году дело доходило до вооруженных выступлений из-за Шлезвиг-Гольштейна. Конгресс государств в Лондоне тогда в конце концов решил, что Шлезвиг-Гольштейн должен оставаться в союзе с Данией, но только в персональной унии. Теперь же датский король умер, не оставив детей, различные наследники в Дании и в Шлезвиг-Гольштейне сделали персональную унию невозможной и Дания, не обращая более внимания на лондонский протокол, аннексировала Шлезвиг. Как государства, подписавшие лондонский протокол, Австрия и Пруссия в ответ на это выставили Дании ультиматум — отменить аннексию. 1-го февраля 1864 года началась война.
При атаке на Дюппелерские укрепления война дала прусской армии первую возможность продемонстрировать свое качество, восстановленное путем военной реформы короля Вильгельма. Но это было самое незначительное. В военном смысле в войне двух великих держав против маленькой Дании нельзя было добыть много славы. Трюк состоял в том, чтобы устранить вмешательство других великих держав, которыми были все подписавшие лондонский протокол, из которых в особенности Англия приняла сторону Дании. Удалось избежать интервенции, частично благодаря искусному сдерживанию Бисмарка. Он требовал (к вящему негодованию немецкого общественного мнения) — ни в коем случае не связывать тесно Шлезвиг-Гольштейн с Германией, а лишь строгого восстановления status quo — частично из-за упрямства, с которым Дания настаивала на противоречащей протоколу аннексии Шлезвига. Во всяком случае результат был таков, что Дания была вынуждена при молчаливом согласии всех государств уступить Шлезвиг-Гольштейн Австрии и Пруссии для совместного дальнейшего владения. Тем самым для Австрии не было достигнуто ничего полезного — что она должна была делать с изрядно от нее отдаленной землей Шлезвиг-Гольштейна? Для Пруссии же это не только была претензия на приобретение территории, но и прежде всего то, что более всего требовалось Бисмарку: яблоко раздора, из-за которого она в любой момент могла начать войну с Австрией.
Нельзя сказать, что он хотел этой войны при любых обстоятельствах. "К моей цели ведут множество путей", — выразился он позже. "Я должен выбирать их по порядку, причем самый опасный в последнюю очередь". Чего он хотел — так это роспуска Германского союза, который он расценивал как обременительные оковы для прусской политики, и неограниченного господства Пруссии в северной части Германии. Он был готов передать южную Германию под соответствующее австрийское господство. Если он мог достигнуть этой цели путем мирных переговоров с Австрией, то тем и лучше.
Разумеется, даже такого мирного соглашения о разделе Германии по реке Майн нельзя было получить без давления, и в течение двух лет между Датской войной и Немецкой войной Бисмарк неустанно работал над международной изоляцией Австрии. В России, с которой Австрия и без того находилась в постоянной конкуренции на Балканах, ему с этой целью было легко вести игру. С Францией дело было сложнее, поскольку у французского императора Наполеона III были свои планы. Он надеялся из войны между Австрией и Пруссией извлечь пользу для себя и в качестве цены за роль третейского судьи получить "компенсации" на левом берегу Рейна, возможно даже отодвинуть границу до Рейна. Дать согласие на это Бисмарк не мог и не желал, если он не хотел испортить отношения со своим вторым союзником, немецким национализмом; но он был вполне готов давать императору Наполеону смутные и сковывающие того надежды. Впрочем, Наполеон ожидал, что в австрийско-прусской войне проигравшей, которую он был готов спасти за высокую цену, будет Пруссия — ввиду соотношения размеров обеих противоборствующих сторон вовсе не безрассудное ожидание. Бисмарку также было ясно то, что война с Австрией может быть легко проиграна, по бумагам она даже так и должна была быть проиграна. Австрия все еще была большей и более сильной. Это заставляло его медлить, как и его общее нерасположение к войне, которое в основном основывалось на том, что в войне политика всегда находится в опасности быть отодвинута на второй план военными соображениями. Хотя Бисмарк никогда не боялся войны как крайнего средства политики, но всегда старался по возможности её избежать. Это относится к войне 1866 года и в ещё большей степени к войне 1870 года.
