Наум Синдаловский - И смех, и слезы, и любовь… Евреи и Петербург: триста лет общей истории
«Бродский тоже не сахар», – любили говаривать его товарищи по перу. Напомним, что этот колкий каламбур, якобы придуманный художником Вагригом Бахчаняном, на самом деле имеет давнюю фольклорную предысторию. Фамилию Бродский в начале XX века носил хорошо известный в России поставщик сахара. После Февральской революции махровые антисемиты при случае любили напомнить непосвященным, что кому принадлежит в этом мире: «Чай Высоцкого, сахар Бродского, Россия Троцкого». Эту поговорку мы уже упоминали. Был ли в родстве герой нашего очерка с тем давним сахарозаводчиком, мы не знаем, но соблазн воспользоваться сходством фамилий оказался настолько велик, что фольклор не мог себе в этом отказать.
Бродский, или Рыжий Ося, как его звали в молодежных поэтических кругах Ленинграда, входил в группу поэтов, среди которых были Анатолий Найман, Евгений Рейн, Дмитрий Бобышев. Привеченные Анной Андреевной Ахматовой, они часто навещали ее в дачном домике в поселке Комарово. Об этом все в Ленинграде знали. За ними даже закрепилось коллективное прозвище: «Ахматовские сироты», особенно распространившееся в литературной среде после кончины Анны Андреевны. Правда, теперь уже молодые поэты ездили в другой ленинградский пригород – в город Пушкин, в литературное объединение, которым руководила Татьяна Григорьевна Гнедич, и их прозвище было откорректировано. Они стали «Царскосельскими сиротами».
В контексте нашего повествования следует сказать несколько слов о ленинградском поэте Евгении Борисовиче Рейне. Рейн родился в 1935 году в Ленинграде, в еврейской семье архитектора Бориса Григорьевича Рейна и преподавателя немецкого языка и литературы Марии Исааковны Зисканд. Его еврейское происхождение подчеркнуто в прозвище, присвоенном ему собратьями по перу: «ЕвРейн».
Еще в самом начале его знакомства с Иосифом Бродским Рейн высоко оценил поэзию будущего лауреата Нобелевской премии и стал почти маниакальным его почитателем и другом. «Мне скучно без Бродского и Довлатова», – не раз говорил он после вынужденной эмиграции того и другого. Впрочем, Иосиф Бродский отвечал ему тем же. Он всегда называл Евгения Рейна не только своим другом, но и учителем.
Когда стало возможно, Рейн немедленно отправился в Америку навестить своего друга. Это событие подвигло ленинградского поэта Михаила Дудина написать короткую эпиграмму, искрящуюся каскадом блестящих каламбуров:
Поэту русскому еврею
Большой в Америке почет.
И Бродский бродит по Бродвею,
И Рейн в Америку плывет.
Но вернемся к Бродскому. Как теперь хорошо известно, в 1960–1970-х годах в больницах Ленинграда по распоряжению обкома партии резервировались специальные койки для осужденных на принудительное лечение интеллигентов. По одной из легенд, в больнице для умалишенных на 15-й линии Васильевского острова такая койка передавалась по наследству. Так, художнику и музыканту Алексею Хвостенко она будто бы досталась от будущего лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского, чем Хвостенко впоследствии гордился.
Впрочем, несмотря на излишнюю безапелляционность в оценках коллег по профессии, сам Бродский в глазах его товарищей имел безупречную творческую репутацию. Его без тени иронии называли «Генералиссимусом русской поэзии». О нем говорили: «Бродский не первый. Он, к сожалению, единственный». Между тем в Советском союзе Бродского не издавали. Его стихи распространялись в списках. В ленинградских литературных альманахах были напечатаны всего четыре стихотворения Бродского, а первые его книги на русском языке были изданы в Нью-Йорке.
В 1972 году Иосифа Бродского, отбывшего назначенное судом наказание в виде ссылки в Архангельской области, выслали из Советского Союза и тем самым, может быть, не ведая того, избавили от судьбы другого Иосифа – Мандельштама.
Страной изгнания Бродский выбрал Америку. Встрепенулись русские антисемиты. Их явно раздражало, если не сказать бесило, что какие-то два отщепенца, два инородца, два Иосифа посмели поднять голос на их кумира, пусть тоже Иосифа, но какого Иосифа! Самого Иосифа Сталина. «С бродским приветом обратились евреи Советского союза к евреям Америки», – удовлетворенно острили они на желтых страницах комсомольских газет.
Среди стихов Бродского есть строчки, которые долгие годы многим казались провидческими:
Ни страны, ни погоста
Не хочу выбирать.
На Васильевский остров
Я приду умирать.
Умереть в Ленинграде, в Литейной части, где он жил до изгнания, или на любимом им Васильевском острове Бродскому не пришлось. Он умер в Америке, вдали от родины, которую так ни разу и не посетил после высылки. Смерть свою, похоже, предчувствовал. Бродский много курил. Знал, что курить ему нельзя, что курение его убьет. Каждый раз, прикуривая очередную сигарету, приговаривал: «Это мой Дантес». А когда врачи в категоричной форме запретили ему курить, мрачно пошутил: «Выпить утром чашку кофе и не закурить?! Тогда и просыпаться незачем!»
Но о Ленинграде Бродский, живя в Америке, никогда не забывал. С городом на Неве его связывали мистические обстоятельства, о которых он сам рассказал в очерке «Полторы комнаты». На лужайке, за окном его американского дома в Сауд-Хедли, рассказывает Бродский, поселились две вороны. Одна из них появилась сразу после смерти матери, другая – ровно через год, когда умер отец поэта.
Родственники Бродского отказали России в ее просьбе похоронить прах поэта на родине. Правда, и Америка не удостоилась чести стать местом последнего упокоения лауреата Нобелевской премии. Похоронен Бродский, согласно воле его близких, в Венеции. А в Петербурге собираются установить ему памятник. Создан экспертный совет. Будто бы уже начали поступать заявки. Первым откликнулся и предложил свой вариант памятника Зураб Церетели. Это дало повод москвичам позлорадствовать: «Не все же нам терпеть».
В ноябре 2005 года во дворе филологического факультета Санкт-Петербургского университета по проекту скульптора Константина Симуна был открыт первый в России памятник Иосифу Бродскому. А 1 декабря 2011 года во дворе дома № 19 по улице Стахановцев в Санкт-Петербурге был установлен памятный знак Иосифу Бродскому в виде огромного валуна, на котором высечены строки из стихотворения «От окраины к центру»: «Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок».
Своеобразная память о Бродском сохранилась и в петербургской фольклорной микротопонимике, странным образом отразившись в судьбе Михайловской улицы. Это характерный пример того, как рождается городской фольклор и как мы становимся очевидцами его зарождения, в самой что ни на есть начальной, едва ли не эмбриональной стадии. Судите сами.
Как известно, Михайловская улица ведет свою историю от короткого проезда, проложенного в первой четверти XIX века от Невского проспекта к строившемуся в то время Михайловскому дворцу. В 1844 году проезд назвали улицей и присвоили соответствующее имя – Михайловская. Затем Михайловский дворец был отдан для размещения в нем коллекций русского искусства. Ныне в здании дворца расположен знаменитый на весь мир Русский музей. Казалось бы, топонимическая связь улицы с бывшим Михайловским дворцом утратилась. О священной памяти места в то время никто не думал, и в 1918 году Михайловскую улицу переименовали в улицу Лассаля, в честь организатора и руководителя Всеобщего германского рабочего союза Фердинанда Лассаля. В 1940 году ее вновь переименовали. На этот раз ей присвоили имя известного советского художника Исаака Бродского, который с 1924 года жил, работал и в 1939 году умер вблизи этой улицы, в бывшем доме Голенищева-Кутузова на площади Искусств, 3. В 1940 году на фасаде дома установлена мемориальная доска по проекту архитектора Н. Ф. Демкова.
Исаак Израилевич Бродский был крупнейшим представителем так называемого соцреализма в живописи. Он родился в селе Софиевка вблизи города Бердянска в еврейской семье торговца и землевладельца, окончил Одесское художественное училище и Петербургскую Академию художеств. Творческую деятельность начал в 1905 году, опубликовав в столичных сатирических журналах ряд острых карикатур, направленных против самодержавия. Затем обратился сначала к портретной, а потом и к жанровой живописи. После революции стал одним из виднейших советских художников. С 1934 года и вплоть до своей кончины Бродский возглавлял Всероссийскую Академию художеств.
Официальная оценка творчества Исаака Бродского в Советском Союзе была однозначно восторженной. Как писали буквально все справочники и энциклопедии, «он был активным поборником идейного реалистического искусства». Один список весьма характерных названий его художественных произведений убедительно говорит в пользу этого утверждения: «В. И. Ленин в Смольном», «Торжественное открытие II конгресса Коминтерна», «Выступление В. И. Ленина на митинге рабочих Путиловского завода», «Ударник Днепростроя», «Демонстрация», «Выступление В. И. Ленина перед частями Красной армии, отправляющимися на польский фронт» и так далее и тому подобное. Причем для создания этих шедевров соцреализма художнику было достаточно обыкновенных фотографий. Так, «на основании фотодокументов», как об этом сообщали средства массовой информации, Бродский выполнил ряд портретов Ленина. Неслучайно такой метод художественного творчества стали называть «фотореализмом». Среди ленинградских художников появился и другой довольно выразительный термин. Отдавая дань усилиям, которые прикладывал Бродский, пропагандируя советское искусство, порочный метод, которым он пользовался, стали называть «бродскизмом».
