Дмитрий Яворницкий - История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3
Мая 18-го числа Петрик написал на имя кошевого атамана Федька другое письмо и в нем изложил самые статьи договора, которые он с крымским ханом учинил. В тех статьях было сказано так: по освобождении Украины из-под ига Москвы Ахтырскому и Сумскому полкам со всеми городами и принадлежностями их быть под властью войска запорожских казаков; Харьковский и Рыбинский полки на Чигиринскую сторону перевести; Чигиринская сторона имеет быть в границах, как ее Хмельницкий с ордой завоевал, и также должна под власть запорожских казаков поступить. За ту подмогу Петрик вместо воздаяния обещает всем татарам Муравские шляхи отворить[206]. Заканчивая самое письмо, Петрик говорил так: «Кто хочет – добывай себе рыбу, соль и зверя, а кто хочет добычи московской, пусть идет с нами, потому что мы скоро с войском запорожским и с ордами пойдем у Москвы всю Украину отбирать»[207].
Того же месяца мая, 27-го числа, Петрик послал в Сечь кошевому атаману Федьку третье письмо, в котором извещал запорожское войско, что сам хан ушел воевать немцев[208], а на Украину вместо себя послал калга-султана, который скоро будет в Каменном Затоне, куда для заключения договора должны приехать кошевой атаман и представители от всего запорожского войска.
Независимо от Петрика писал кошевому сам калга-султан. Он извещал Федька, что, хотя вследствие сборов хана в турецкую землю замедлил выходом из Крыма, тем не менее вскоре с войском крымским, ногайским и черкесским, с братом своим Маберек-Гиреем и с Яман-Сагайдаком, готов идти «на потребу» запорожского войска. Относительно запорожских посланцев, отправленных от войска в Крым для обоюдного размена пленных людей, калга-султан писал, что хотя они несколько времени, вследствие военных в Крыму сборов, и были задержаны на месте, но тем не менее в тот день, когда татары выйдут из Крыма, выйдут вместе с ними и сечевые посланцы. Что же касается самих полоняников, то калга-султан просил нисколько не сомневаться на этот счет: за них много раз ходатайствовал пан писарь Петро, и как только татарское войско дойдет до Каменного Затона, то о таком деле султан нисколько не постоит и надеется и другие вопросы к обоюдной пользе свести[209].
Запорожцы, получив письма Петрика и калга-султана, по-прежнему разделились на две партии: партию сиромы и партию старшин. Первая партия принимала предложение Петрика и намеревалась идти на Украину с тем, чтобы бить там богачей-дуков и арендарей-грабителей; вторая партия отвергала предложение Петрика и не соглашалась с первой. В то время кошевым атаманом был все еще Федько. Старшина нашла, что кошевой не умеет управлять страстями черни, и потому решила выбрать вместо него нового кошевого. Федько сперва противился такому решению, но когда казаки бросились за поленьями, то он поспешил отказаться от своего звания, и тогда вместо него выбран был прежний кошевой атаман Иван Гусак. Зная настроение массы, Гусак сперва отказался было от предложенной ему чести и привел казакам такое сравнение: «Теперь, когда свет зажжен, вы меня в этот огонь гоните, чтоб я гасил его: кто такое дело начал, тот пусть и кончит». Но потом, в силу настояний всего товариства, Гусак взял булаву в руки и поспешил успокоить войско[210].
Гетман Мазепа, имевший много врагов на Украине, хотел было воспользоваться затеей Петрика и уничтожить одного из своих скрытых недоброжелателей генерального писаря Василия Кочубея: будучи сам «Махиавель и хитрый лис», как называли его запорожцы, Мазепа всю затею Петрика взвалил на плечи Кочубея. Последнему грозила неминуемая беда, но он в июне месяце написал оправдательный лист киевскому митрополиту Варлааму Ясинскому и в нем клялся и душой, и телом, и имуществом, что он неповинен «в злом начинании» Петрика, несмотря на клевету, которую распускают его враги.
«Его милость (гетман Мазепа) как сначала стал связывать бегство Петрика с моим именем, так и теперь своего вымысла не выпускает из головы, а различные клеветники подтверждают возводимую на меня ложь. Они говорят, во-первых, будто бы я дал ему, Петрику, на приведение каких-то моих замыслов полторы или три тысячи золотых денег, для подтверждения чего прислан был из Полтавщины один хлопец, служивший при Петрике, но раньше того бывший в Запорожье и будто бы слыхавши в Сиче о получении тех денег из уст самого Петрика; но только когда хлопца спросили о том здесь (в Батурине) канчуками, то он отклонил от меня такую напасть; во-вторых, прошлой зимой донесено было из Полтавщины, будто несомненно я дал тому Петрику деньги, и не три тысячи золотых, а две тысячи червонных золотых, в-третьих, донесено киевскому полковнику, что какой-то запорожец говорил, будто бы я дал Петрику в руки денег в битых талерах 30 000 золотых, в-четвертых, полтавский Протопопенко, будучи в Кызыкермене, донес ясневельможному о слышанном там, будто я по два или по три раза посылал свои листы до крымского хана, затягивая его на войну против христиан». Во всем этом Кочубей считал себя совершенно неповинным и «пренаикрепчайше просил у митрополита отческого милостивого себе заступления, превысокого представительства и премудрого предложения, абы человека без суда и розыска не изгубили и не испровергнули»[211].
Тем временем Петрик вновь написал июня 22-го дня из Акмечеги (Симферополя) к запорожскому войску письмо и в нем снова возбуждал казаков к восстанию против московского правительства, малороссийского гетмана и призывал к союзу с Крымом.
«Не раз открыто говорил я вам, старым и меньшим, добрым молодцам, в какой опасности обретается наш малороссийский край и до какого упадка приходит отчизна наша чрез ненавистных монархов, среди которых мы подлинно житие свое имеем: как львы лютые, рты свои разверсши, хотят поглотить нас о всякое время, то есть учинить своими невольниками. И недивно, что так поступает король польский, потому что мы издавна были его подданными и, за божиего помощью, с ордами при Хмельницком выбились из подданства и такой ему причинили урон, от которого он и по сие время не может оправиться и всеми силами старается, как бы снова взять в подданство малороссийский народ, и через нас отомстить за учиненную ему обиду. Хан крымский за то на нас враждует, что мы ему и всему его государству, живя в соседстве с давних пор, на поле и на воде чинили беду в людях и добычах, как и теперь чиним. Не удивительно, что московские цари, которые не через меч нами завладели, перевели наш край Чигиринский на заднепровскую сторону, обсадились нашими людьми со всех сторон, и откуда бы ни пришел неприятель, наши города и села попалив, наших людей в неволю набрав, возвращаются назад, а Москва за нами, как за стеною, цела и, всем этим не довольствуясь, старается всех нас сделать своими холопами и невольниками. Для этого первых наших гетманов Многогрешного и Поповича (Самойловича), которые за нас стояли, забрали совсем в неволю, а потом и нас всех хотели взять в вечное подданство, но им Господь Бог, ради невинных душ, не помог привести в исполнение своих замыслов: они хотели разорить Крым, осадить своими людьми кызыкерменские города, потом прогнать нас из Сечи и учинить по городам воевод. Не могши исполнить этого, они позволили нынешнему гетману пораздавать городовой старшине маетности, а старшина, поделившись нашею братией, позаписывали их себе и детям своим в вечность и только что в плуги не запрягают, а уже как хотят, так и поворачивают, точно невольниками своими. Москва для того нашим старшим это позволила, чтоб наши люди таким тяжким подданством оплошились и не противились москалям исполнять над нами свои замыслы, то есть, учинив по городам воевод своих, взять нас в рабство вечное: когда наши люди от таких излишних податей и тяжестей замужичеют, то Москва Днепр и Самару осадит своими городами, как уже в Орлике город и на Самаре в двух городах москалей посадили, а в это лето над Днепром в Протовче и на Самаре в нескольких местах города чинить имела. К тому же я вам, добрым молодцам, много объявлял, что король польский, имея досаду на царей московских за то, что они не воевали Крыма, хотел с ордами идти на Москву, но прежде отобрать в свое подданство нашу Украину. Если бы это ему удалось, то хорошо ли бы нам было? Сами вы, добрые молодцы, подлинно знаете, что делалось при Чарнецком и при других панах лядских, которые приходили на нашу Украину, как они нас мучили. Не бывали ли братья наши на колах, в прорубях в воде, не принуждены ли были казацкие жены детей своих в вару варить, не поливали ли ляхи людей наших на морозе, не сыпали ли они огонь за голенища, не отнимали ли жолнеры имения? Этого ляхи еще не забыли и теперь готовы то же самое над нами делать. А если бы московские цари заключили мир с крымским ханом, для чего уже и посла своего в Крым послали, а нас своими городами над Днепром и над Самарою осадили, то разве не исполнились бы их замыслы, то разве не сделали бы нас сперва паны, а потом москали как птицу, хотя крылья и имеющую, но ощипанную и разве спокойно не учинили бы нас своими вечными невольниками. Если бы король польский или цари московские с крымским ханом помирились, то к кому бы нам было приклониться, кто бы нам в такой беде подал помощь? Если и ныне, когда мы за Москвой находимся, татары берут нас в неволю и кто как хочет, так и пользуется, то тогда еще больше брали бы и пользовались, а в городах кызыкерменских вы вновь давали бы от зверей и от рыб десятину, а от соли и от котла по полуефимку. Много раз, во время моего пребывания в Сече, я советовал вам, добрым молодцам, взяться за такое дело и не допустить до последнего упадка и до крайней опасности нашу любезную отчизну Украину; но так как никто из вас взяться за то и стоять за своих людей не захотел, а уже много раз наша Украина имела быть заневолена, то я, оставив отца своего, жену, детей, родственников, с немалою маетностию, пришел к вам, добрым молодцам, на Запорожье и, призвав ныне Господа Бога и пречистую Его Матерь, христианскую заступницу, на помощь, взялся за то дело… А потом, приехав в Кызыкермень, договорился об учинении мира с беем, его милостью Кенан-мурзою. Затем, приехав в Перекоп, те статьи и присягу, которые чинил в Кызыкермене, я подтвердил на вечные времена с наияснейшим ханом его милостью и со всем государством крымским. Это видели очами своими и ваши посланцы Леско Сыса с товариством и вам, добрым молодцам, надеюсь, уже пересказали. Бог видит, что не для своей славы, а для целости и обороны малороссийского нашего края, для помноження и охранения вольностей запорожского низового и городового и для вольной войсковой на Днепр добычи я начал это дело. А чтоб вам, добрым молодцам, славному войску запорожскому, все то от мала до велика было ведомо, посылаю пункты и присягу свою вашей милости. Те пункты и присягу я учинил именем всей Украины и всего запорожского войска и дал их государству крымскому, а его милость Кенан-мурза-бей свои статьи и присягу дал от всего Крыма. И то все я вам посылаю. Те статьи от слова до слова вы можете вычитать в посполитой раде, и в них, как я разумею, вы ничего вредного для себя и отчизны нашей любезной не найдете. А если бы из милостей ваших кто-либо сказал, для чего мы имеем воевать своих отцов, матерей, жен и приятелей и куда мы, разорив наш край, денемся или кто даст нам тогда хлеба; то не дай, Боже, чтобы мы воевали свою отчизну, и я вам, добрым молодцам, предлагаю, какая же то добрая птица, которая марает и разоряет гнездо свое, и что то за добрый господин, который воюет свою отчину? Когда же придем к Каменному Затону, то ваша милость, добрые молодцы, кто захочет с нами идти в нынешнюю дорогу и пособить компании, тут же из Сечи прибывайте, и мы будем иметь с вами совет, куда нам с ордами идти, дабы городам своим, селам и людям в них находящимся, никакой и самой малейшей обиды не учинити, ибо не для того начали мы дело, чтобы своих людей воевать, а для того, чтобы при помощи божией, освободить их и себя от москвичей и панов наших грабительной неволи. А как, за благоволением и помощью Бога и за вашим войсковым ведомом и советом, это дело окончится, то вы сами, как разумные головы, рассудите, лучше ли быть в неволе или на воле, лучше ли быть чужим слугою или себе господином, лучше ли быть у москаля или у поляка невольником мужиком, или лучше вольным казаком. Ибо когда славной памяти гетман Богдан Хмельницкий с войском запорожским и с ордами из-под лядского ига выбился, то не добро ли нашей Украине делалось? Или не было ль у казаков злата, серебра, добрых сукон, коней и иной скотины? А когда мы стали московским царям холопами, то наша Чигиринская сторона пришла в полное разорение, а нас перегнали на сю сторону Днепра, то ни у одного нашего брата не только животов, но и лаптей не стало, большая часть нашей братии очутилась в московских городах заневоленной и всякий год берут их там татары вместо дани в тяжкую крымскую неволю, о чем не стоит и писать много, потому, что сами вы, добрые молодцы, знаете, как делалось сею зимой в полку Переяславском, а раньше того в полку Харьковском под Змиевым и в других местах. Кроме того, объявляю вашим милостям и то, что господин заднепровский гетман, по совету всех полковников тайно прислал ко мне человека с таким словом, как только мы с ордами к Самаре приблизимся, то все они от Москвы имеют отстати и, соединясь с нами, пойдут воевать Москву, этот человек и теперь при мне обретается, и я вашим милостям, как даст Господь Бог прийти к Каменному, покажу его вам, а что он говорил тут под присягою, то слышали ваши посланцы и вашим милостям, прибыв в Сечу, изустно и подробно обо всем скажут. Поэтому будьте, ваша милость, во всем надежны и безопасны, и кому люба благостыня, и вера своя, и отчизна, свобода жен, детей и родственников от московской неволи, идите с нами. Если же кто хочет идти в добычу на рыбу, соль и зверя, то пусть идет вниз Днепра, на Молочную, на Берду, на Бог-реку, куда кто захочет, только берите с Коша письма, дабы о вас ведало крымское государство, чтобы от вас не было Крыму и городкам какого нибудь убытка, а от Крыма и от городков вам не только не будет не малой обиды и убытка, но даже и волос с головы вашей не пропадет. А султан, его милость, отпуская вперед себя Батырчу-агу и несколько мурз, отпускает к вашей милости и одного вашего посланца Ивана Щербину, а другого Якова Ворону, отпустит, когда сам за Перекоп выйдет. А вслед за Батырчей-агой идет и сам калга-султан и как прийдет к Каменному Затону, там обо всем будет словесная речь и дума»[212].
