Целитель - Кессель Жозеф

Но Гитлер не успокоился. Он продолжал орать, топая ногами и брызгая слюной: «Война скоро закончится. Я дал слово всему миру, что до конца войны на земле не должно остаться ни одного еврея. Надо действовать решительно. Надо действовать быстро. И я больше не уверен, что вы на это способны…»

Закончив рассказ, Гиммлер посмотрел на Керстена несчастным взглядом побитой собаки.

— Теперь вы понимаете? — спросил он.

Керстен очень хорошо все понял: рейхсфюрер был так печален не потому, что ему надо уничтожить миллионы евреев, но из-за того, что Гитлер больше не доверяет ему всецело и не считает его достойным выполнения этой задачи. И доктор с ужасом подумал о том чудовищном рвении, с которым рейхсфюрер будет выполнять поручение, чтобы вернуть утраченное доверие.

Он почувствовал, что ничего не может поделать с этим умопомешательством, с этим извращением всех гуманитарных ценностей. Однако попытался сыграть на известном тщеславии Гиммлера:

— У вас есть письменный приказ?

— Нет, только устный.

— Тогда, — сказал Керстен, — Гитлер опозорит вас и весь немецкий народ на столетия вперед.

— Мне все равно.

Весь остаток дня ценой невероятных усилий Керстен заставлял себя выбросить из головы все, кроме сиюминутных задач: его пациенты, мелкие заботы. Но настала ночь, и он не мог думать ни о чем другом. Итак, слухи, которые ходили вокруг и в которые он отказывался верить, оказались правдой. Миллионы невинных будут загнаны, затравлены, убиты — методично, хладнокровно, в промышленных масштабах. Подобная дикость не укладывалась в голове. После такого стыдно принадлежать к роду людскому.

Керстен думал о Гитлере: маньяк пришел в бешенство и требует кровавых рек.

Керстен думал о Гиммлере: полусумасшедший, подчинившийся безумному маньяку, и, чтобы его удовлетворить, пустит в ход всю свою энергию и способности.

Перед мысленным взглядом доктора разворачивались картины, заставлявшие его дрожать от ужаса и бессилия. Ему удалось остановить депортацию голландцев. Но чудо не повторяется. Даже если он начнет играть на страданиях Гиммлера и даже если Гиммлер окажется неспособен сам выполнить эту чудовищную задачу, это ни к чему не приведет. Безумный властитель доверит это дело другим безжалостным и слепым исполнителям его воли.

Единственное, что мог сделать и должен был сделать Керстен — поскольку он не мог сделать ничего, чтобы предотвратить массовые убийства, — это спасать отдельных людей каждый раз, когда у него будет такая возможность.

В этом он поклялся себе на исходе бессонной ночи.

Но облегчение не приходило. Так ли уж важно то, что он сделает, по сравнению с этой бойней, с массовым уничтожением, ведь погибнут миллионы еврейских мужчин, женщин и детей, принесенных Гиммлером в жертву своему кумиру?

Глава восьмая. Свидетели Иеговы^[41]

1

Тем не менее время шло своим чередом, а люди жили согласно своим привычкам. На свое третье военное Рождество Керстен уехал в Хартцвальде. В начале 1942 года его настиг тяжелый удар.

Отец доктора, старый Фредерик Керстен, в свои девяносто один год был все так же удивительно крепок и энергичен, как в молодости. Зимой работать на земле было нельзя, а его мышцы требовали дела. Поэтому он, чтобы снять напряжение, каждый день по четыре-пять часов гулял по поместью. Однажды утром он переходил через ручей по узкому мостику, сколоченному из плохо пригнанных жердей, ступил на него и поскользнулся. Там было неглубоко, но он все же провалился в ледяную воду по пояс. Лихо выбравшись оттуда и вскарабкавшись на другой берег, он, несмотря на холод, продолжил прогулку. Когда Керстен-старший вернулся домой весь мокрый и домашние заволновались, он сказал:

— Да ничего страшного, сверху же я сухой.

Через два дня у него сильно заболел живот. Керстен отвез его в ближайшую больницу. Там старика срочно прооперировали по поводу кишечной непроходимости. После операции он не очнулся.

Некоторое время Керстену казалось, что без старого агронома Хартцвальде опустел. Но скоро его наполнили особые гости.

2

В Германии насчитывалось около двух тысяч последователей секты «Свидетели Иеговы». Поскольку они утверждали, что война — это бедствие, и открыто декларировали, что для них Господь важнее Гитлера, то их арестовали и посадили в концлагеря, где они подвергались особо бесчеловечному обращению. Керстен узнал об этом и решил им помочь, как только сможет.

Повсеместное применение принудительного труда сильно облегчило ему задачу.

Война требовала все больше и больше пушечного мяса, и вызванный этим недостаток рабочих рук на фабриках и на земле часто компенсировали узниками концлагерей. За ними следили надзиратели с собаками, подгоняя их и заставляя работать как можно быстрее.

Однажды Керстен пожаловался Гиммлеру, что ему в Хартцвальде не хватает работников, и спросил, нельзя ли их раздобыть в лагерях.

— Какие заключенные вам нужны? — осведомился Гиммлер.

— У вас там много свидетелей Иеговы, — сказал Керстен. — Они честные и очень славные люди.

— Да полноте, как же так! — возмутился Гиммлер. — Они же против войны, против фюрера.

— Я прошу вас, — улыбаясь, сказал Керстен. — Не будем углубляться в общие идеи — мне нужны практические меры. Доставьте мне удовольствие, дайте мне женщин из этой секты. Это настоящие крестьянки и отличные работницы.

— Хорошо, — согласился Гиммлер.

— Но только без надсмотрщиков и без собак, — попросил Керстен. — А то у меня создастся впечатление, что я и сам заключенный. Я буду за ними следить лучше, чем кто-либо другой, я вам обещаю.

— Договорились, — кивнул Гиммлер.

Довольно скоро после этого в Хартцвальде из грузовика высадились десять женщин, одетые в лохмотья и до того худые, что они напоминали обтянутые кожей скелеты.

Но первым, что они попросили, был не кусок хлеба или одежда. Им была нужна Библия. В лагере у них ее отобрали. Отсутствие Книги для них было гораздо хуже голода и пыток. Но поскольку для членов секты владение Библией было преступлением и грозило им казнью через повешение, доктор принял предосторожности и написал на форзаце большими буквами свое имя. Бедные женщины с радостью поднялись бы ради него на эшафот.

Работа казалась им раем. Они происходили из крестьянских семей, работавших на земле на протяжении многих поколений. Для них было очень важно, чтобы земля приносила плоды. Для Ирмгард Керстен, после смерти свекра полностью взявшей на себя хозяйство, они оказались неоценимыми помощницами.

Для нужд поместья их было более чем достаточно (до войны там работало всего шесть человек), но доктор попросил у Гиммлера еще и других свидетелей Иеговы для работы в Хартцвальде. Так их стало уже тридцать, среди них было и несколько мужчин.

Эти люди — изможденные, оборванные, израненные и исполосованные ударами хлыста — с невероятной жадностью набросились на Библию, на хлеб и на работу. Керстена, вырвавшего их из ада и наделившего всеми этими дарами, они воспринимали как посланника ангелов.

— Вы знаете, — говорили они, — мы каждый день молимся за вас, там, на небесах, рядом с Господом, вас ждет золотой трон.

— Спасибо, друзья мои, — отвечал Керстен, — но я не тороплюсь.

Гораздо больше для доктора значила преданность, которую здесь и сейчас выказывали по отношению к нему свидетели Иеговы, а также их органическая враждебность нацистскому режиму. Они сплотились вокруг доктора, как одна большая семья, которой он мог абсолютно доверять. В них он был уверен, с ними он мог разговаривать совершенно свободно, не боясь, что на него донесут. Когда он ловил передачи лондонского радио на немецком языке, то не только не прятался от свидетелей Иеговы, но они слушали вместе с ним, объединенные одной и той же надеждой — что Гитлер будет повержен.

Понимание и дружеское отношение свидетелей Иеговы помогло Керстену и его семье и в решении других проблем — конечно, гораздо более тривиальных, но в эти трудные времена ставших все более и более важными. Из-за бесконечно продолжающейся войны в Германии ввели драконовские ограничения. Строжайшие правила определяли разрешенную численность скота и птицы с точностью до головы. Коров, свиней, кур, уток и гусей у Керстена было гораздо больше разрешенного количества. А проверки становились все чаще, все строже.