Лев Трегубов - Эстетика самоубийства
1. Гнев божий и вечные муки.
2. Лишение погребения и пения церковного.
Однако сам же епископ Михаил пишет: «Пугание карой тамошних мук стало даже для верующих таким же неинтересным, не затрагивающим внимания, как забавные магические откровения спиритов об „астрале“ и элементах самоубийц, вынужденных воровать смрадное тело какого-нибудь нищего, чтобы освободиться от своего грешного тела…» «Как ни странно, — пишет епископ Михаил (а для нас с вами совсем не странно), — но даже будущее тела может удерживать от самоубийства — больше и вернее». Еще бы! Что может быть вернее, чем воздействие на эстетические чувства человека?
Подобные меры профилактики самоубийств существовали у всех христианских народов. В Англии еще до 1823 года существовал обычай тащить труп самоубийцы по улицам и, проткнув его колом, хоронить у большой дороги без всяких религиозных церемоний, и еще в начале XX века самоубийц хоронили отдельно от всех.
Русское право еще более строго по отношению к самоубийцам. При Петре I в Военном и Морском Артикуле появилась суровая запись, касающаяся самоубийц: «Ежели кто себя убьет, то мертвое его тело привязать к лошади, волоча по улицам, за ноги подвесить, дабы, смотря на то, другие такого беззакония над собой чинить не отважились».
Таким образом, мы можем наглядно убедиться, что воздействие на эстетические чувства на протяжении многих веков служило одним из основных и при этом самых действенных способов предупреждения самоубийств. Для этого использовались, в первую очередь, самые разнообразные способы надругательства над телом самоубийцы: от простого вывешивания его на всеобщее обозрение в голом или перевернутом виде, до самых ужасных обезображивающих мероприятий.
Подобное обращение с трупом было недвусмысленно направлено на вызывание у окружающих чувства отвращения, ужаса, страха и омерзения. Закрепившись, эти эмоции надежнее самых убедительных доводов останавливали многих потенциальных самоубийц, так как любому человеку страшно представить себе, что то же самое будет сделано и с его телом. В качестве дополнительных методов эстетического воздействия использовалось лишение человека тех мелких эстетических радостей, которые ждут его тело после смерти.
С первого взгляда — парадокс. Ну какое человеку дело до его тела и всего того, что с ним будет происходить после смерти, если сам он уже ничего этого не увидит и не почувствует? Однако все дело в том, что и свою смерть и свои похороны человек (иногда не без удовольствия) представляет, неоднократно проигрывает и непосредственно переживает задолго до самой смерти, это даже как-то примиряет человека с ужасом смерти. Не известны ли вам люди, которые пред смертью всерьез интересовались местом своих похорон, оформлением своей могилы, тем церемониалом, которым будут сопровождаться похороны. Некоторые даже специально заказывают себе ту или иную мелодию, которая должна исполняться на их похоронах.
Об устройстве могил, о гробницах, надгробиях люди заботились с древнейших времен и зачастую еще при жизни готовили место своего последнего успокоения.
Сатирик Петроний рассказывает, что богач Тримальхион, заказывая себе гробницу, заявил, что неправильно заботиться о доме, где обитаешь кратковременно — при жизни, и при этом пренебрегать обустройством вечного жилища.
Он попросил ваятеля украсить гробницу рельефами с изображением гладиаторских боев, фруктов, венков. Богач попросил каменотеса изобразить на памятнике корабли, плывущие под парусами, его самого в белой тоге с пурпурной каймой и золотыми кольцами, разбитую урну и, конечно, плачущего над ней раба. Посередине гробницы Тримальхион велел устроить солнечные часы: тогда каждый, кто захочет узнать, который час, невольно обратит внимание и на великолепие его гробницы.
Более того, чтобы люди не вздумали справлять малую нужду на его великолепную гробницу, он нанял специального служителя, который после его смерти должен был охранять могилу.
Сейчас другие времена — но другие ли вкусы? Скорее — другие возможности. Было бы чисто на могиле — и, на том спасибо. Что может позволить себе средний человек, не сумевший оставить после себя существенного наследства и не имеющий возможности оговорить в завещании себе достойные похороны, — разве что пару чистого белья.
Хорошо известно, что каждый пожилой человек стремится подготовить к своей смерти чистое белье, деньги на достойные похороны. Что это все, если не эстетика? А составление собственных надгробных надписей? Это вообще, кажется, любимое занятие культурного человечества. Все это, конечно, в мечтах, в мыслях, ибо человек в большинстве случаев понимает, что сам ничего не увидит и не услышит, — так ведь этого и не надо. Важна сама возможность заранее и не один раз все представить, продумать, пережить и прочувствовать в каждой детали: что скажет этот, а в чем придет на похороны та, и т. д., и т. д. И вдруг всего этого тебя лишают — серьезная угроза.
Именно на эти психологические тонкости и были направлены законодательные запрещения ритуалов, церемониалов и служб во время похорон самоубийц, именно поэтому самоубийц вообще хоронили отдельно в поле, у дороги или вообще, как это делали во времена Людовика XIV, выбрасывали на помойку и запрещали хоронить — ужасно, по зато как действовало! «Неприятно остаться без могилы, без звона колокольного, — писал епископ Михаил в 1911 году и все же добавлял: — что, в конце концов, лишение самоубийцы погребения — кара для близких самоубийцы и несправедливая кара». Так-то оно так, и наверное, даже без сомнения так, но все же следует объективно признать, что sepultura asinina seu canina в плане профилактики самоубийств в свое время действовало намного эффективнее, чем десять антикризисных стационаров в настоящее время.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 7
Эстетика индивидуального самоубийства
«В современной суицидологии определение — „индивидуальное самоубийство“ — встречается редко, обычно в качестве противопоставления „групповому“, реже „массовому“ самоубийству, то есть такая классификация основана на чисто количественной характеристике и отражает число людей, покончивших с собой. Поскольку групповые, а тем более массовые самоубийства встречаются не так уж и часто, то каждое одиночное самоубийство как бы автоматически считается индивидуальным и в дополнительных характеристиках, на первый взгляд, не нуждается.
Мы употребляем термин „индивидуальное самоубийство“ в ином, как нам представляется, более верном его значении. К этому нас побуждает тематика нашего исследования. Сопоставляя ритуальные самоубийства (о которых речь пойдет в следующей главе) с теми, которые мы называем индивидуальными, в плане их эстетического анализа, становится ясным, что отличия между ними значительно более глубокие и отнюдь не исчерпываются чисто количественной характеристикой. Например, то же харакири, которое мы относим к одному из типичных видов ритуального самоубийства, чаще всего совершается в одиночку, хотя известны случаи и массовых самоубийств такого рода. То же самое можно сказать и об обряде „сати“ (самосожжение индийских вдов после смерти мужа). Но в любом из этих вариантов самоубийство остается ритуальным, независимо от того, какое количество людей принимало в нем участие. В свете сказанного становится понятной необходимость определения критериев „индивидуальности“ и „ритуальности“ самоубийства, без чего вряд ли возможно проводить дифференциальный анализ эстетических особенностей и эстетической ауры каждого из этих вариантов суицидального поведения.
Термин „индивидуальное самоубийство“ впервые использовал Дюркгейм в своей теперь уже ставшей классической работе „Самоубийство“.
Ему принадлежит известное деление всех самоубийств на три типа: „аномические“ самоубийства, связанные с кризисными ситуациями в жизни и личными трагедиями (смерть близкого человека, потеря трудоспособности, утрата имущества, несчастная любовь и т. д.); „альтруистические“ самоубийства, совершаемые ради блага других людей и общества (чтобы не обременять собой других, не позорить их в связи с каким-либо преступлением или нарушением морали и другое); „эгоистические“ самоубийства, связанные с какими-либо конфликтами, неприемлемостью социальных требований, определенных норм поведения, не соответствующих интересам личности.
К характеристике индивидуальных форм самоубийств Дюркгейм обращается в четвертой главе своей монографии в разделе „Индивидуальные формы различных типов самоубийств“.
К ним Дюркгейм относил преимущественно эгоистические самоубийства, подразделяя их еще на несколько форм, которые он и называл индивидуальными.
Типичным представителем индивидуального самоубийцы Дюркгейм считал Рафаэля — героя литературного произведения известного французского поэта Альфреда де Ламартина. Его образ автор раскрывает, описывая „состояние томительной меланхолии“, в которую постоянно погружен Рафаэль и о которой он сам говорит следующее: „Все окружающее меня было наполнено тем же томлением, что и моя душа, и удивительно гармонировало с нею и увеличивало мою тоску, придавая ей особую прелесть. Я погружался в бездны этой тоски, но она была живая, полная мыслей, впечатлений, слияния с бесконечностью, разнообразных светотеней моей души, и поэтому у меня никогда не было желания освободиться от нее. Это была болезнь, но болезнь, вызывающая вместо страданий наслаждение, и следующая за ней смерть рисовалась в виде сладостного погружения в бесконечность…“
