Джеймс Калверт - Подо льдом к полюсу
Мы прошли к другой хижине, в которой также размещалась лаборатория. Здесь специалист по изучению льдов доктор Артур Ассур по договору с Армейским институтом занимался исследованием прочности арктического льда. Он имел в своем распоряжении оборудование для испытания льда на растяжение и разрыв, для взятия пробы льда из различных частей льдины, а также для измерения температуры и солености льдов.
Ассур проделал большую работу, чтобы выяснить, какой лед может выдержать посадку самолетов. В то время я еще не представлял себе, какое большое значение приобретут для нас исследования Ассура через несколько месяцев, когда мы будем пытаться установить, может ли подводная лодка пробить лед из-под воды и всплыть. Но об этом позднее.
К нам подошел майор Билотта и спросил, не хочу ли я переговорить по телефону со Штатами. Сначала я подумал, что он шутит, но он продолжал настойчиво приглашать меня на радиостанцию.
Прежде чем проститься с Унтерштейнером, мы наметили план совместного ужина на вечер (вечер по времени «Скейта», а не по времени «Альфы»). Мы обещали обеспечить ужин бифштексами, а кто-то из персонала станции «Альфа» согласился достать для такого непредвиденного случая припрятанную бутылку вина.
В хижине-радиостанции, оборудованной по последнему слову техники, нас встретил веселый радист. Он попросил лишь назвать того, с кем мне хотелось бы поговорить, об остальном он обещал позаботиться сам. Я решил прежде всего поговорить с контр-адмиралом Фредериком Уордером в Нью-Лондоне.
Радист быстро перешел от слов к делу. Монотонным голосом, настолько быстро, что я сомневался, поймет ли его кто-нибудь, он начал вызывать радиолюбителей в США.
— Алло, всем радиолюбителям в Соединенных Штатах. Говорит станция KL7FLA из района Северного полюса.
Пытаясь добиться связи с каким-нибудь заслуживающим внимания радиолюбителем, радист менял частоту, на которой передавал сигналы, а затем снова и снова посылал их на расстояние более двух тысяч миль.
Сначала нам явно не везло. Билотта ушел, посоветовав мне набраться терпения.
Радист продолжал свою монотонную песню без каких-либо признаков усталости. Унтерштейнер объяснил мне, что день или два назад наблюдалась сильная вспышка на Солнце, и теперь мы столкнулись с последствиями этого явления. Заряженные электричеством частицы, которые после вспышки на Солнце пролетели через ионизированные слои земной атмосферы, сильно нарушили проходимость. Через эти слои радист и пытался послать свои радиосигналы. Терпение, убеждал я себя, терпение.
Наконец в нашем динамике появился слабый голос. Говорил радиолюбитель из Портленда, штат Орегон. После многократных взаимных переговоров и отсчетов для настройки, во время которых несколько раз менялась частота, удалось наконец добиться достаточно хорошей слышимости. Мы попросили нашего портлендского друга подключиться к телефонной сети и вызвать из Нью-Лондона адмирала Уордера.
К концу разговора, который состоял главным образом из вопросов и ответов относительно наших семей, слышимость стала настолько плохой, что мы едва понимали друг друга. Наконец слышимость вообще пропала.
Мне хотелось поговорить еще с адмиралом Риковером в Вашингтоне, но радист в течение получаса напрасно делал отчаянные попытки снова наладить связь: он не обнаружил ни одного радиолюбителя, который был бы в состоянии соединить нас. Очевидно, мешали магнитные бури.
Покинув радиостанцию, я отправился на «Скейт», чтобы перед обедом немного вздремнуть. Меня разбудил телефонный звонок. Докладывал Гай Шеффер, вахтенный офицер:
— Сожалею, что вынужден разбудить вас, командир. Вам, пожалуй, следует подняться на мостик. Кажется, начинается подвижка льда.
Я моментально оделся и вышел. Пока я поднимался по длинному трапу на мостик, в голове быстро промелькнуло все, что я читал о том, как корабли, зажатые в разводьях льдами, раскалывались, как орех в щипцах. Поднявшись на мостик, я услышал глухой шум, похожий на отдаленный гром.
— Эти торосы возникли в течение последнего часа, — доложил Шеффер, указывая на большую ледяную гряду, образовавшуюся совсем рядом с главными строениями станции «Альфа».
Погода нисколько не изменилась: температура оставалась около нуля, дул слабый ветер, небо по-прежнему было слегка затянуто облаками. Где-нибудь в этом огромном океане происходило сжатие льдов, дававшее себя чувствовать и здесь. Мы подвергались риску быть раздавленными этой медленно действующей, но неодолимой силой.
Полынья, в которой мы находились, несомненно, становилась меньше. Медленное движение льда заметить было трудно, но, осмотрев границы полыньи, мы убедились, что она стала уже. Неожиданно льдина метров девяти в диаметре со страшным грохотом оторвалась от основной массы льдов и начала двигаться в направлении корабля.
Долго ли наше положение будет безопасным? Этого сказать никто не мог. Но я решил не испытывать судьбу и не рисковать.
— Вызывайте людей на корабль, Шеффер, — приказал я. — Надо уходить отсюда.
Я понимал, что для сбора людей, возможно, потребуется значительное время. Большинство наших гражданских ученых находилось сейчас на станции «Альфа» у своих коллег. Немало членов экипажа «Скейта» были в лагере на экскурсии, а люди со станции «Альфа», в свою очередь, гостили у нас. (Я очень сожалею, что строгие правила сохранения тайны во всем, что касается атомных лодок, не позволили нам принять на борту «Скейта» доктора Унтерштейнера, так как он не гражданин США.)
Однако приказание возвратиться на корабль достигло наших людей скорее, чем я предполагал, и они вскоре почти все собрались. Доктору Лафону не хватило посуды для хранения проб воды, и он возвращался с раздобытым на станции огромным ящиком бутылок.
Мое вынужденное поспешное решение нарушило все планы. Чарльз Лэш, старший писарь «Скейта», напомнил мне, что вся почта еще находится на станции «Альфа» и опечатывается специальной печатью «Ледяной Скейт».
Билотте и Унтерштейнеру я послал извинение за поспешный уход. Минуты шли, а на корабле были еще не все. Я начал не на шутку беспокоиться. Отдаленный шум от подвижки льда напоминал об опасности нашего положения. Вот и мясо полярного медведя, заботливо завернутое в пергаментную бумагу, доставлено на борт. Его принял с маленькой шлюпки Билотты наш доморощенный философ и остряк Джон Медалья.
— Карамба, — воскликнул он, — они действительно щедры! Видно, сами они не очень-то в нем нуждаются. — Он осторожно положил пакеты на палубу и вызвал кока, чтобы тот забрал их. При виде Медальи, смотревшего с сомнением на огромную кучу медвежьего мяса, я тоже заинтересовался, каково же оно на вкус.
Наконец на корабль было доставлено несколько мешков с почтой и вернулись все люди, за исключением Уитмена. Его просто не могли разыскать. Конечно, винить его за это было нельзя: ведь я всем с уверенностью сообщил, что мы уйдем отсюда около десяти часов вечера. Я начал уже опасаться, что Уитмену придется ждать на станции осенних заморозков.
Размеры полыньи сократились уже вдвое. Швартовы были убраны и уложены на место, металлические стойки доставлены на борт, и «Скейт» двигался к центру уменьшившейся, но еще свободной ото льда полыньи.
Но вот наконец мы увидели тонкую, длинную фигуру Уитмена, бегущего по снегу. Запыхавшийся ученый объяснил, что был занят разговором с доктором Ассуром и не знал о нашем уходе.
Мы помахали на прощание нашим друзьям, собравшимся на ледяном «береге» полыньи; проводить нас пришли почти все. Спустившись вниз и задраив люк, я осмотрелся в перископ. Бросив последний взгляд на полынью, на людей, стоящих на льдине, на разбросанные там и тут лагерные домики и радиоантенны за ними, я приказал Биллу Коухиллу открывать клапаны вентиляции. Мы начали медленно погружаться. Я продолжал смотреть на непрерывно махавших нам обитателей этого уединенного лагеря.
Глава 14
В течение ночи мы спокойно шли подо льдами на глубине шестидесяти метров со скоростью шестнадцать узлов. Я всю ночь проспал как убитый и проснулся только утром, перед завтраком. Была суббота, 16 августа. Мы уже шесть дней находились под паковыми льдами.
Решив вернуться к хребту Ломоносова, чтобы более детально обследовать его, мы взяли курс через полярный бассейн на точку севернее Гренландии, где хотели пересечь огромную подводную горную цепь. Затем мы рассчитывали снова вернуться к полюсу, пройдя над хребтом еще раз.
На пути к хребту Ломоносова мы по-прежнему намеревались использовать любую возможность, чтобы всплывать на поверхность. Отработка всплытия оставалась основной нашей задачей. Но так как с целью научных исследований нам предстояло пройти много миль, мы не хотели уменьшать скорость для тщательных поисков участков чистой воды. Я рассчитывал, что даже при скорости шестнадцать узлов мы в состоянии обнаружить случайно встреченную полынью, если вахтенный офицер будет внимательно следить за показаниями эхоледомера. Заметив разводье, он немедленно развернет корабль на обратный курс. Уменьшив скорость, он будет иметь полную возможность снова пройти под замеченным разводьем и подробнее рассмотреть его.
